Да, а луна сделана из зеленого сыра, как говорила мне мама, когда я был совсем маленьким.
Его нет в живых. Тим это знал, чуял сердцем. Если бы папа был жив, Тим бы это почувствовал. И мама бы тоже почувствовала. Сердце бы ей подсказало, что папа жив, и она никогда бы не вышла за этого… этого…
– Этого гада.
Битси дернула ушами. Они уже проехали мимо дома вдовы Смэк, который стоял в конце главной улицы, на самом краю деревни. Здесь запахи леса ощущались в полную силу: легкий пряный аромат древоцвета и крепкий, тяжелый дух железного дерева. Это было безумие: маленький мальчик едет в лес ночью, совсем один, и даже без топора, чтобы в случае чего защититься. Тим это знал – и все равно ехал в лес.
– За этого гада.
На этот раз звук его голоса напоминал тихий рык.
Битси знала дорогу и не сбавила шаг, даже когда вступила в заросли древоцвета. Не растерялась она и тогда, когда лесная просека сузилась до тропинки, пересекая границу, за которой начинались железные деревья. Но когда Тим осознал, что действительно въехал в Бескрайний лес, он остановил мула, залез в рюкзак и достал газовую лампу, которую стащил из амбара. Судя по весу, маленький жестяной баллончик у основания лампы был полностью заправлен топливом, и Тим решил, что его хватит как минимум на час. Может быть, и на два, если расходовать газ экономно.
Он чиркнул спичкой о ноготь большого пальца (этой маленькой хитрости его научил папа), повернул круглую ручку в верхней части баллончика, там, где тот соединялся с горлышком лампы, и сунул горящую спичку в узкую прорезь, которую называют «бабской щелкой». Лампа зажглась синевато-белым светом. Тим приподнял ее повыше, и у него перехватило дыхание.
Он и раньше бывал на Тропе железных деревьев, но всегда – с папой, и никогда – ночью. То, что мальчик увидел сейчас, было так грозно и страшно, что он даже подумал, а не повернуть ли назад. Здесь, поблизости от деревни, лучшие железные деревья были уже давно срублены, но те, что остались, возвышались над мальчиком и его маленьким мулом, прямые, высокие, мрачные и торжественные, как старейшины Мэнни на похоронах (Тим видел такую картинку в одной из книжек вдовы Смэк), – они уходили ввысь, далеко за пределы бледного пятна света от слабенькой лампы. Снизу стволы были гладкими, без единого сучка. На высоте футов сорока начинались ветки, тянувшиеся к небесам, словно воздетые руки, и накрывавшие узкую тропку густой паутиной теней. Если бы ветки росли пониже, на высоте человеческого роста, пройти между стволами было бы вообще невозможно. А так проход был. Хотя с тем же успехом можно было бы сразу перерезать себе горло острым камнем. Всякий, кому хватит дурости сойти с Тропы железных деревьев и углубиться в чащу, очень скоро заблудится в лабиринте стволов и в конечном итоге умрет от голода. Если раньше его самого не съедят. Словно в подтверждение этой мысли где-то в темных глубинах леса раздалось хриплое утробное рычание какого-то явно большого и страшного зверя.
Тим спросил себя, что он делает здесь, в лесу, когда у него есть теплая постель с чистыми простынями в доме, где он родился и вырос. Но потом мальчик прикоснулся к папиной счастливой монетке (висевшей теперь у него на шее), и к нему вернулась решимость. Битси оглянулась, как будто спрашивая: Ну и чего? Куда теперь? Вперед или назад?
Тим не был уверен, что ему хватит мужества погасить лампу, пока в ней не закончится газ и он вновь не окажется в полной темноте. Однако голос рассудка все-таки победил, и мальчик погасил лампу. Он больше не видел железных деревьев, но чувствовал их подавляющее присутствие.
И все же: вперед.
Он сжал коленями бока мула и цокнул языком. Битси сдвинулась с места. Она шла плавным и ровным шагом. Спокойствие Битси говорило о том, что она не чувствует никакой опасности. По крайней мере пока не чувствует. Но с другой стороны, что мул может знать об опасности? Если что-то случится, это он должен ее защищать.
Ох, Битси, Битси, подумал он. Если бы ты только знала.
Сколько он уже проехал? И сколько ему еще ехать? Сколько он еще проедет, прежде чем решит прекратить это безумие? Кроме него, у мамы вообще никого не осталось. Никого, кого можно любить и кто сможет ее защитить. Так куда же он едет?
Ему казалось, что он проехал уже колес десять и даже больше в глубь леса, но он знал, что такого не может быть. Он знал, что шуршание, доносившееся из чащи, – это шелест листвы на высоких ветвях, качавшихся под ветром Широкой Земли, а не шаги неизвестного зверя, который крадется за ним по пятам, щелкая пастью в предвкушении вкусного ужина. Тим все это знал, но почему тогда ветер звучал так похоже на чье-то дыхание?
Досчитаю до ста и поверну Битси назад, сказал себе мальчик. Но когда он добрался до ста, а в кромешной тьме леса по-прежнему не было никого, кроме него самого и его храброго мула (И этого зверя, который крадется за нами, все ближе и ближе, порывался добавить его предательский разум), он решил досчитать до двух сотен. На ста восьмидесяти семи где-то поблизости хрустнула ветка. Тим зажег лампу и обернулся, держа ее высоко над головой. Мрачный сумрак как будто слегка отступил, а потом рванулся вперед, словно хотел схватить мальчика. И вроде бы что-то попятилось от круга света? Ему показалось, или там, в темноте, сверкнул красный глаз?
Показалось, конечно же, но…
Тим втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы, погасил лампу и цокнул языком. Ему пришлось цокнуть дважды. Битси, которая прежде была совершенно спокойной, теперь, похоже, задумалась, стоит ли идти дальше. Но, будучи существом кротким и послушным, подчинилась команде. Тим продолжил считать и уже очень скоро добрался до двухсот.
Теперь буду считать в обратную сторону, и если я не найду его, пока не закончу считать, тогда уже точно поверну назад.
Он уже дошел до девятнадцати в этом обратном счете, как вдруг впереди – и чуть слева – в темноте проступило оранжево-красное мерцание. Это было пламя костра, и Тим точно знал, кто разжег этот костер.
Зверь, который охотится на меня, был не сзади, подумал мальчик. Он впереди. Да, это пламя костра, но это еще и глаз. Тот самый, который я видел, когда зажег лампу. Красный глаз. Надо бежать отсюда, пока не поздно.
А потом он вновь прикоснулся к счастливой монетке у себя на груди и поехал вперед.
Он опять зажег лампу и поднял ее над головой. В обе стороны от главной тропы отходило множество узких боковых тропинок, ведущих к делянкам – личным участкам вырубки. Прямо впереди, прибитая гвоздем к скромной березе, висела деревянная дощечка, обозначавшая одну из таких делянок. На ней было написано черной краской: «КОСИНГТОН – МАРШЛИ». Тим хорошо знал обоих. Питер Косингтон (с которым в этом году тоже случилось несчастье в лесу) и Эрнст Маршли дружили с его отцом и нередко захаживали к нему в дом на ужин, и Большой Росс с семейством тоже не раз гостевал у обоих.
«Хорошие парни, но глубоко в лес они не пойдут, – однажды сказал о них Большой Росс. – Поблизости от древоцветов еще достаточно вполне приличных железных деревьев, но настоящее сокровище… самая чистая, самая плотная древесина… она в глубине леса. Ближе к самому концу тропы, на краю Фагонарда».
Так что, может быть, я и вправду проехал всего два колеса, но в темноте все меняется.
Он направил Битси на тропинку, ведущую к делянке Косингтона и Маршли, и буквально через минуту выехал на поляну, где сборщик налогов сидел на бревне у костра, горящего ярким, веселым пламенем.
– Да это же наш юный Тим! – воскликнул он. – А у тебя крепкие яйца, парень, пусть даже они обрастут волосами еще этак годика через три. Давай садись. Сейчас будем ужинать.
Мальчик не был уверен, что ему хочется разделить трапезу с этим странным, пугающим человеком и отведать его стряпню, что бы он там ни готовил. Но Тим сегодня не ужинал, а запах, идущий от котелка над костром, был таким соблазнительным…
Сборщик налогов как будто прочел его мысли – и прочел с пугающей точностью.
– Не бойся, юный Тим. Оно не отравлено.
– Я уверен, что нет, – отозвался Тим, но теперь… теперь, когда сборщик налогов упомянул про отраву, у мальчика возникли сомнения. И тем не менее он не стал возражать, когда ему положили щедрую порцию жаркого на жестяную тарелку, и взял предложенную ложку, погнутую и сплющенную, но чистую.
Ничего волшебного в вареве не было: обычное жаркое из мяса, картофеля, моркови и лука, с густой пряной подливкой. Тим ел, сидя на корточках, и наблюдал за тем, как Битси с опаской приблизилась к вороному коню сборщика налогов. Конь ткнулся мордой в нос скромной маленькой мулихи и сразу же отвернулся (с презрением, как показалось Тиму) туда, где хозяин насыпал ему овса – на землю, тщательно очищенную от щепок, оставшихся после сэя Косингтона и сэя Маршли.
Пока Тим ел, сборщик налогов молчал, только время от времени стучал по земле каблуком, выбивая в ней небольшую ямку. Рядом с ямкой стоял тот самый таз, который Тим мельком увидел, когда сборщик налогов уезжал с их двора, и о котором ему говорила мама. Тиму было трудно поверить ее словам – таз, сделанный из серебра, должен стоить целое состояние, – но он и вправду был очень похож на серебряный. Это же сколько серебряных «орлов» надо было расплавить, чтобы изготовить такую вещь?!
Каблук сборщика налогов наткнулся на корень. Он достал из-под плаща огромный нож – лезвие было длиной чуть ли не с руку Тима, – перерубил корень одним ударом и снова принялся стучать каблуком по земле: бам, бам, бам.
– Вы там что-то выкапываете? – спросил Тим.
Сборщик налогов взглянул на мальчика и улыбнулся, растянув губы в тонкую линию.
– Может, ты и узнаешь. А может, нет. Хотя, думается, узнаешь. Ты доел?
– Да, и я говорю вам спасибо. – Тим трижды постучал пальцем по горлу. – Было вкусно.
– Хорошо. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Так говорят Мэнни. Тебе, я вижу, нравится моя чаша. Красивая, правда? Реликвия из Гарлана. В Гарлане действительно были драконы, и их огнища до сих пор сохранились в глубинах Бескрайнего леса, я в этом уверен. Вот, юный Тим, ты узнал что-то новое. Много львов – это прайд, много воронов – стая, много ушастиков – трокет, много драконов – огнище.