Роланд, сидевший за столом, при упоминании имени Сюзан побледнел, как мел.
— И все равно ка приходит ко мне, выходит из меня, я перевожу ее, меня заставляют ее переводить, ка изливается из моего пупка, как лента. Я — не ка, я — не лента, она просто проходит через меня, и я это ненавижу, я это ненавижу! Куры кишат пауками, вы это понимаете, кишат пауками!
— Прекрати хныкать, — бросил Роланд (на взгляд Эдди, без малейшего сочувствия), и Кинг замолчал. Стрелок посидел, задумавшись, потом поднял голову. — Почему ты перестал писать историю после того, как я добрался до Западного моря?
— Ты что, совсем тупой? Потому что я не хочу быть Ганом. Я отвернулся от Диса, мне следует точно так же отвернуться от Гана. Я люблю жену. Я люблю детей. Мне нравится писать, но я не хочу писать твою историю. Мне все время страшно. Он смотрит на меня. Глаз Короля.
— Но с тех пор, как ты перестал писать, он на тебя не смотрит, — уточнил Роланд.
— Да, с тех пор он на меня не смотрит, он меня не видит.
— Тем не менее, ты должен продолжить.
Лицо Кинга перекосило, как от боли, потом вновь разгладилось, снова стало спокойным, как во сне. Роланд поднял покалеченную правую руку.
— И взявшись за продолжение, ты начнешь с того, как я потерял пальцы на этой руке. Ты помнишь?
— Омароподобные чудовища, — ответил Кинг. — Откусили их.
— И откуда ты это знаешь?
Кинг улыбнулся и шумно выдохнул, изображая ветер.
— Ветром принесло.
— Ган сдвинул этот мир и двинулся дальше. Ты это хочешь сказать?
— Ага, и мир рухнул бы в бездну, если бы не великая черепаха. Вместо того, чтобы падать и падать, он приземлился на ее панцирь.
— Так нам говорили, и мы говорим, спасибо тебе. Начнешь с того, как чудовища откусили мои пальцы.
— Дад-а-джум, дад-а-вальцы, чертовы омары отъели тебе пальцы, — и Кинг рассмеялся.
— Да.
— Ты бы избавил меня от многих неприятностей, если бы умер, Роланд, сын Стивена.
— Я знаю. То же самое можно сказать не только обо мне, но и обЭдди, и об остальных моих друзьях, — тень улыбки искривила уголки рта стрелка. — Потом, после омароподобных чудовищ…
— Эдди идет, Эдди идет, — прервал его Кинг и небрежно махнул рукой, как бы говоря, что он все знает и незачем Роланду тратить попусту его время. — Узник, Толкач, Госпожа Теней. Мясник, пекарь и свечных дел мастер, — он улыбнулся. — Как говорит мой сын Джо. Когда?
Роланд моргнул, застигнутый вопросом врасплох.
— Когда, когда, когда? — Кинг поднял руку и Эдди в изумлении увидел, как тостер, вафельница и сушилка, на которой стояли чистые тарелки поднялись и выплыли в солнечный свет.
— Ты спрашиваешь, когда тебе следует снова начать работу?
— Да, да, да! — нож сорвался с сушилки, пересек комнату и вонзился в стену. А потом вся кухонная утварь вернулась на прежние места.
— Слушай песню Черепахи, крик Медведя, — ответил Роланд.
— Песнь Черепахи, крик Медведя. Матурин, из романов Патрика О’Брайана [192]. Шардик, из романа Ричарда Адамса [193].
— Да. Если ты так говоришь.
— Хранители Луча.
— Да.
— Моего луча.
Роланд пристально всмотрелся в него.
— Ты так говоришь?
— Да.
— Тогда пусть так и будет. Услышав песнь Черепахи и крик Медведя, ты должен снова начать писать.
— Когда я открываю глаз в твой мир, он видит меня, — пауза. — Оно.
— Я знаю. Мы постараемся защищать тебя в эти моменты, точно так же, как пытаемся защитить розу.
Кинг улыбнулся.
— Я люблю розу.
— Вы ее видели? — спросил Эдди.
— Конечно, в Нью-Йорке. Надо подняться по улице от отеля «ООН-Плаза». Раньше там был магазин деликатесов. «Том и Джерри». Чуть в глубине. А теперь на месте магазина пустырь.
— Ты будешь рассказывать нашу историю, пока не устанешь, — продолжил Роланд. — Когда ты больше не сможешь ее рассказывать, когда песня Черепахи и крик Медведя станут едва слышными, тогда ты прервешься, чтобы отдохнуть. А как только вновь появятся силы, будешь писать дальше. Ты…
— Роланд…
— Сэй Кинг?
— Я сделаю, как ты говоришь. Я буду слушать песнь Черепахи и, всякий раз, услышав ее, продолжу писать твою историю. Если буду жив. Но ты тоже должен слушать. Ее песню.
— Чью?
— Сюзанны. Ребенок убьет ее, если вы не поспешите. А ваши уши должны быть очень чуткими.
Эдди в испуге взглянул на Роланда. Стрелок кивнул. Пора двигаться дальше.
— Послушай меня, сэй Кинг. Я рад, что мы встретились в Бриджтоне, но теперь мы должны покинуть тебя.
— Хорошо, — в голосе слышалось столь искреннее облегчение, что Эдди едва не рассмеялся.
— Ты останешься на этом месте, там, где сейчас стоишь, еще на десять минут. Ты понимаешь?
— Да.
— Потом ты проснешься. В очень хорошем настроении. И забудешь, что мы побывали здесь, будешь помнить об этом только на самых глубоких уровнях своего сознания.
— В ямах на дне, заполненных илом.
— В ямах на дне, заполненных илом, именно так. А наверху ты будешь думать, что прилег поспать. И отлично выспался. Ты поедешь за своим сыном, а потом уже с ним, куда нужно. Ты будешь отлично себя чувствовать. Будешь жить полноценной жизнью. Напишешь много историй, но каждая из них будет в большей или меньшей степени связана с этой. Ты понимаешь?
— Йя-я, — ответил Кинг голосом уставшего и чем-то раздраженного Роланда, и Эдди вновь почувствовал бегущие по спине мурашки. — Потому что видимое не может оставаться невидимым. А то, что известно, не может быть неизвестным, — он помолчал. — За исключением, возможно, смерти.
— Да, возможно. Всякий раз, когда ты услышишь песнь Черепахи, раз уж так все это звучит для тебя, ты будешь вновь браться за нашу историю. Единственную реальную историю, которую ты должен рассказать. А мы постараемся тебя защитить.
— Я боюсь.
— Знаю, но мы постараемся…
— Я не об этом. Я боюсь, что не успею закончить ее, — теперь он не говорил — шептал. — Боюсь, что Башня упадет, а вина за это ляжет на меня.
— Это решать ка, не тебе, — ответил Роланд. — Или мне. Думаю, мы получили ответы на все вопросы. А теперь… — он кивнул Эдди, встал.
— Подождите, — вырвалось у Кинга. — Мне разрешено отправить почту, но только один раз.
«Говорит, как заключенный в колонии строгого режима», — подумал Эдди, а вслух спросил:
— И кто разрешает вам отправить почту, Стив?
Кинг нахмурился.
— Ган? — задал вопрос самому себе. — Это Ган? — потом, словно солнце, пробивающееся сквозь утренний туман, лоб его разгладился, на губах появилась улыбка. — Думаю, я сам! Я могу послать себе письмо, может, даже маленькую посылку… но только раз, — улыбка стала шире. — Все это… похоже на сказку, не так ли?
— Да, действительно, — согласился Эдди, думая о стеклянном дворце, который перегородил автостраду в Канзасе.
— И что ты сделаешь? — спросил Роланд. — Кому отправишь письмо или посылку?
— Джейку, — без запинки ответил Кинг.
— И что ты ему скажешь?
Голос Кинга стал голосом Эдди. Не имитацией — истинным голосом Эдди. И голос этот заставил Эдди похолодеть.
— Дад-а-чам, дад-а-чом, — нараспев произнес Кинг. — Не волнуйся, ты с ключом!
Они ждали продолжения, но, похоже, напрасно. Эдди посмотрел на Роланда, и на этот раз пришла его очередь вертануть пальцами: мол, пора идти. Роланд кивнул и они направились к двери.
— От всего этого просто мороз по коже, — заметил Эдди. Роланд не ответил. Эдди остановил его, прикоснувшись к руке.
— Вот что еще, Роланд. Пока он загипнотизирован, может, сказать ему, чтобы он бросил пить и курить. Особенно курить. Похоже, сигарету он изо рта не выпускает. Ты же сам видишь, повсюду эти гребаные пепельницы.
На губах Роланд а заиграла улыбка.
— Эдди, если начинать курить после того, как легкие полностью сформировались, табак удлиняет жизнь, не укорачивает. По этой причине в Гилеаде курили все, за исключением разве что самых бедных, но они старались как-то разжиться куревом. Во-первых, табак не подпускает к легким вызывающие болезни испарения. Во-вторых, отгоняет многих опасных насекомых. Все это знают.
— Главный хирург Соединенных Штатов порадовался бы, узнав, что в Гилеаде все это знают, — сухо ответил Эдди. — А как насчет выпивки? Допустим, как-нибудь вечером, в изрядном подпитии, он перевернется на своем джипе или на автостраде выедет на встречную полосу и столкнется с кем-нибудь?
Роланд обдумал его слова, потом покачал головой.
— Я и так оказал сильное воздействие на его разум, влез в дела ка. Сделал все, что мог, на большее я просто не решаюсь. Нам, конечно, придется приглядывать за ним все эти годы, пока он… что ты качаешь головой? Пока история будет «выходить» из него.
— Может и так, но мы не сможет приглядывать за ним двадцать два последующих года, если только не решим бросить Сюзанну… а я на это никогда не пойду. Как только мы прыгнем вперед, в 1999 год, возврата в прошлое не будет. Во всяком случае, в этом мире.
Какие-то мгновения Роланд молчал, глядя на человека, который стоял, прислонившись к столику, спал на ногах, но с открытыми глазами, волосы падали на лоб. Еще семь или восемь минут, и Кинг проснется, начисто забыв о появлении в его доме Роланда и Эдди… при условии, что к тому времени они уедут. Эдди не верил, что стрелок оставит Сюзи в минуту смертельной опасности… но ведь он позволил Джейку упасть, не так ли? Позволил Джейку упасть в пропасть, однажды такое случилось.
— Тогда ему придется продержаться в одиночку, — прервал затянувшуюся паузу Роланд, и Эдди облегченно вздохнул. — Сэй Кинг.
— Да, Роланд.
— Помни, услышав песнь Черепахи, ты должен отложить в сторону все остальное и рассказывать эту историю.
— Я так и сделаю. По крайней мере, постараюсь.
— Хорошо.
И тут писатель сказал:
— Шар нужно убрать с доски и разбить.