[13] и что не в каждом доме живет семья из «Троих моих сыновей». Я от души желал, чтобы мир был именно таким, но не так давно я собственными глазами видел фотографии с растущими пятнами тьмы, человеком, объятым пламенем, и церковью, разрушенной бомбой, и потому начинал догадываться, как обстоят дела на самом деле.
Когда родители позволили мне вновь кататься на велосипеде, я познакомился с Ракетой поближе. Мама сказала твердо: «Ты можешь упасть. Шов на губе разойдется, ты снова угодишь к доктору Пэрришу, и на этот раз дело закончится пятнадцатью швами, а то и всеми двадцатью!» Я был достаточно умудрен опытом, чтобы не играть с судьбой: старался не уезжать далеко от дома, передвигался медленно и осторожно, как те пони с провислой спиной, что с трудом бредут по кругу на фермерских ярмарках. Иногда я вроде бы замечал в фаре Ракеты золотой глаз, но этого не случилось ни разу, когда я смотрел прямо в фару, ожидая появления глаза. Ракета приняла мои осторожные прикосновения и слушалась меня, хотя я и чувствовал по тому, как плавно вращаются педали и плывет цепь, по тому, как щелкает велосипед на поворотах, что Ракете, как всякому породистому скакуну, хотелось нестись во весь опор. Я понимал, что мне еще многое предстоит узнать о своем двухколесном друге.
Моя губа зажила, лицо тоже. Но моя гордость осталась уязвленной, а уверенность в себе дала трещину. С этими ранами, которые никак внешне не проявлялись, я был вынужден жить дальше.
Однажды в субботу мы всей семьей отправились к общественному плавательному бассейну, где всегда было полно школьников. Правда, вынужден вам сообщить, что вход в бассейн был разрешен только белым. Едва мы добрались до бассейна, мама живо бросилась в покрытую рябью голубую воду, а папа уселся в шезлонге и отказался плавать, как мы его ни упрашивали. Мне тогда не сразу пришло в голову, что в последний раз отцу пришлось купаться, когда он видел мертвеца, погрузившегося вместе с автомобилем на дно озера Саксон. Я посидел немного рядом с отцом, пока мама плескалась в бассейне, и рассказал ему в третий или четвертый раз о необыкновенной силе и точности броска Немо Керлисса. На этот раз все внимание отца целиком принадлежало мне — ведь рядом не было ни телевизора, ни радио, к тому же он сам хотел сосредоточиться на чем-то, никак не связанном с водой, на которую, похоже, у него не было ни малейшего желания смотреть. Он предложил мне поговорить о талантах Немо с тренером Мердоком, чтобы сам тренер убедил маму Немо позволить ему играть за младшую лигу. Этим советом отца я решил воспользоваться позже.
Ближе к полудню возле бассейна появились Дэви Рэй Коллан со своим шестилетним братом Энди и родителями. С лица Дэви уже сошла большая часть синяков. Родители Дэви Рэя уселись рядом с моими, и разговор у них, конечно, зашел о братьях Брэнлин, о том, что с ними делать, потому что я и мои друзья оказались не единственными, кто был жестоко избит этим мерзким отродьем. Ни мне, ни Дэви не слишком хотелось вновь переживать подробности своего поражения, и потому мы, попросив у родителей денег на молочный коктейль, отправились к «чертову колесу», зажав по долларовой бумажке в руке. Энди тоже хотелось увязаться за нами, но его не отпустила миссис Коллан, и он проводил нас хныканьем.
«Чертово колесо» находилось на другой стороне улицы, напротив бассейна, рядом с выкрашенным в белый цвет оштукатуренным зданием с белыми потеками на крыше. Перед ним высилась статуя белого медведя, вся покрытая надписями: «Мы лучше всех — выпускники 64-го, «Луи, Луи!» и «Дебби любит Арахис», а также множеством других весьма вольных высказываний. Мы с Дэви сходились во мнении, что мистер Самптер Вомак, владелец «чертова колеса», наверняка полагал, что Арахис — имя какого-то парня, да никто и не пытался его разубедить. «Чертово колесо» считалось главным местом сборищ тинейджеров. Трудно было устоять перед соблазном отведать гамбургеры, хот-доги, жареный картофель и едва ли не тридцать сортов молочных коктейлей — от персикового до корнеплодного пива, оттого на местной стоянке всегда было полно старшеклассников — парней и девиц, приехавших в родительских автомобилях или грузовичках. Эта суббота не была исключением. Легковушки и пикапы стояли очень плотно, борт о борт, их окна были открыты, и из радиоприемников лилась музыка, пахучая и пряная, как дымок от жаровен. Я вспомнил, что именно здесь как-то видел Малыша Стиви Коули в его Полуночной Моне, а вместе с ним — молоденькую светловолосую девушку. Ее голова покоилась на плече Стиви. Волосы у него были черными как смоль, а глаза голубыми, словно вода в бассейне. Когда я проходил мимо, Малыш Стиви мельком взглянул на меня. В тот день я не разглядел лица девушки Малыша Стиви и теперь подумал о том, знает ли она, что Стиви стал призраком и гоняет теперь за рулем Полуночной Моны по дороге между Зефиром и Юнион-Тауном.
Дэви, всегда отличавшийся решительностью, мгновенно выбрал себе «Джамбо с перечной мятой» и получил свой коктейль и пятьдесят центов сдачи. Меня он отговорил брать «простой с ванилью».
— Ваниль — это не интересно, такой коктейль можно получить где угодно! — сказал он мне. — Попробуй. — Дэви провел пальцем вдоль доски с написанными мелом названиями коктейлей. — Попробуй с арахисовым маслом!
Я так и сделал. И не пожалел, потому что это был лучший коктейль, который я пробовал в жизни. То был стаканчик с замороженной и наполовину растаявшей смесью, вкусом напоминавшей шоколадные конфеты «ризес». А через минуту случилось это.
Мы шли через парковку под лучами палящего солнца с большими белыми картонными стаканчиками, наполненными ледяными коктейлями. На стаканчиках была красная надпись «чертово колесо». В тот момент зазвучала песня. Вначале она донеслась всего из нескольких машин, но потом и в других машинах ловкие пальцы тинейджеров подкрутили ручки настройки и нашли нужную станцию. Приемники были включены на полную громкость, и музыка поплыла из динамиков во все стороны, растекаясь в горячем летнем воздухе. Через несколько секунд одна и та же песня играла во всех машинах на парковке. Несколько автомобилей завелись и с урчанием отъехали. Молодой смех искрами разлетался в воздухе.
Я остановился и замер. Просто не мог сойти с места. Эта музыка не была похожа ни на что слышанное мною раньше: голоса молодых певцов сплетались, потом звучали порознь и вновь сливались в какой-то фантастической, неземной гармонии. Голоса взмывали все выше, как переполненные счастьем полета птицы, а в основе этой гармонии лежали неистовый ритм ударника и звенящее бренчание гитар, от которого по моей обожженной солнцем спине пробегал холодок.
— Что это такое, Дэви? — спросил я. — Что за песня?
— …Тусуюсь… я тусуюсь… и тусуюсь… ва-а… ва-а… ву-у-у-у…
— Что это за песня? — снова спросил я, охваченный паникой, что так ничего о ней и не узнаю.
— Разве ты еще не слышал? Все старшеклассники только ее и поют.
— …Снова дорогой привычной я выезжаю в путь… Туда, где клевых парней я могу повстречать…
— Как называется эта песня? — продолжал расспрашивать я, погруженный в этот всеобщий экстаз посреди парковки.
— Ее крутят по радио раз по десять на дню. Она называется…
Старшеклассники вокруг нас начали подпевать, некоторые, не удовлетворившись этим, принялись раскачивать машины из стороны в сторону. И посреди этого гама стоял я с арахисовым молочным коктейлем в руке. Горячее солнце било мне в лицо, легкий свежий запах хлорки несся со стороны бассейна на другой стороне улицы.
— …в исполнении «Бич бойз», — закончил тем временем Дэви Рэй.
— Что?
— «Бич бойз», это они поют.
— Господи! — воскликнул я, — Она похожа… похожа…
Я искал подходящие слова и не мог найти их в своем родном языке. Какими словами мог я передать то ощущение юности и свободы, надежды и желания, сладчайшей жажды приключений и бурлящей в жилах крови? Какими словами можно описать братство старых друзей и уверенность, которая не отпускает тебя, пока звучит песня, уверенность в том, что ты и твое бесшабашное поколение — самые замечательные ребята на свете и мир принадлежит только вам?
— Круто, — подал голос Дэви Рэй.
Лучше не скажешь.
— …Забияки знают нас и обходят теперь стороной… Я тусуюсь. Я тусуюсь…
Я был поражен, охвачен восторгом. Эти несущиеся ввысь голоса подняли меня над землей, оторвали мои ноги от раскаленного асфальта — и вместе с ними я унесся в неведомую страну. Я никогда не ступал на песок пляжа, никогда не видел океана, только по телевизору, в кино и на снимках в журналах. «Бич бойз» — пляжные мальчики. Стройное звучание их голосов проникло в мое сердце. На мгновение я почувствовал на своих плечах шикарную куртку, увидел себя за рулем красного спортивного автомобиля. Прекрасные блондинки на улицах лезли вон из кожи, чтобы привлечь к себе мое внимание. Я тусовался на славу.
Звуки песни растаяли в воздухе. Голоса затихли в динамиках. Я снова стал прежним Кори Маккенсоном, уроженцем Зефира, но успел почувствовать тепло солнца других краев.
— Я хочу попросить своих родителей, чтобы они позволили мне брать уроки гитары, — небрежно сообщил Дэви Рэй, когда мы переходили на другую сторону улицы.
«Гит-тары» — вот как он сказал.
А я мечтал, вернувшись домой, усесться за свой письменный стол и написать мягким карандашом «тикондерога № 2» рассказ о том, куда уходит музыка, оказавшись в воздухе. Кое-что из услышанного осталось в голове Дэви Рэя, он насвистывал этот мотивчик снова и снова, пока мы не добрались до бассейна и не уселись рядом с нашими родителями.
Четвертое июля выдалось жарким. В парке устроили большое барбекю. Команда взрослой лиги «Перепела» проиграла 3:7 «Шаровым молниям» из Юнион-Тауна. Я заметил на трибуне Немо Керлисса. Он был зажат между темноволосой женщиной в платье с красными цветами и долговязым мужчиной в очках с толстыми стеклами, чья новенькая белая рубашка обильно пропиталась потом. Отец Немо не слишком-то любил проводить время с женой и сыном: после второй подачи он поднялся и ушел с трибун. Позже я заметил, как он бродил среди толпы отдыхающих — под мышкой у него был альбом с образцами рубашек, а на лице застыло выражение отчаяния.