– Зачем ему привязывать дирижерскую палочку к руке? – спрашивает Конор, оглядывая нас, будто мы невероятно глупые.
– А зачем он делал любые глупости? – огрызается Нэнси, вытирая ручеек слез с лица красивым вышитым платком, который достала из рукава. На нем красуется буква «Б», поэтому я предполагаю, он принадлежит бабушке или Трикси, хотя никто никогда не называет мою племянницу Беатрис. – Это похоже на ночной кошмар… это не может происходить на самом деле, – говорит моя мать голосом, звучащим слишком тонко для нее. – Что нам делать?
– Почему ты так расстроена? – спрашивает Лили. – Ты забыла, что отец наделал только потому, что решила с ним переспать – что, между прочим, отвратительно – сегодня? Он бросил тебя годы назад. Бросил всех нас.
– Как ты можешь такое говорить, когда он мертв? Он был твоим отцом и я любила его… даже когда он мне не нравился, я все еще…
– Я не собираюсь делать вид, что он когда-либо был отцом года, только потому, что он мертв.
– Я не так тебя воспитывала, Лили.
– Ты вообще меня не воспитывала, и он уж точно не принимал в этом особого участия. По большей части меня вырастили незнакомцы в пансионе. Ты бросала нас на бабушку почти каждые каникулы, пока мой так называемый отец проводил свое время с «музыкантами», вдвое младше его.
– Он мертв, прояви немного уважения.
– К нему?
– К себе, – говорит Нэнси. В голове моей матери всегда строятся аргументы – иногда несколько одновременно – и если бы у меня была каска, я бы ее надела. Лили не осмелилась бы возражать, если бы она не выпила так много. Только я начинаю думать, что все закончилось, Нэнси швыряет еще один словесный кирпич. – Он оставался сколько мог.
– Ха! Смешно. Он не обязан был иметь детей. Мы не просили рождаться. Куча людей беременеет случайно… как я! – говорит Лили.
– Ну, не я, – отвечает Нэнси и в комнате становится еще тише. – Я знала, что твой отец выберет музыку, а не меня, даже когда мы были студентами. Я забеременела специально, чтобы он женился на мне. Чтобы ему пришлось остаться.
Мы с сестрами пытаемся осознать эту очередную шокирующую новость, но это немного слишком: найти бабушку мертвой, теперь отца. Это похоже на извращенную семейную версию Cluedo[9]. Но это не игра; два человека сегодня погибли здесь. Думаю, часть меня всегда подозревала, что Нэнси забеременела и обманом заставила отца жениться на ней, но услышать это вслух кажется сюрреалистичным. Половина меня ненавидит ее за это, а другая половина знает, что я никогда бы не родилась, если бы этого не случилось.
– То есть он на самом деле не хотел никого из нас? – спрашивает Роуз. – Это многое объясняет.
– Он любил вас по-своему, – говорит Нэнси. – Я просто поверить не могу, что он мог это сделать.
– Может, он и не делал, – отвечает Конор.
Нэнси пронизывает его взглядом: – Дверь была заперта, в комнате больше никого…
– Дверь могли запереть снаружи, – спокойно отвечает он. – В любом случае, теперь точно нужно вызвать полицию.
Впервые все выглядят напуганными, и я не могу не задуматься, почему на это ушло так много времени.
– Конор прав, – говорит Роуз, как всегда сохраняя самообладание. – Мы должны будем привлечь полицию, когда сможем. Осталось всего пять часов до отлива. Утром мы уйдем вместе и позовем на помощь. А пока, может, мы попытаемся относиться друг к другу по-доброму? Нам стоит вернуться в гостиную. Трикси там одна, – добавляет она, снова беря на себя командование. – После всего случившегося, мне было бы гораздо легче, если бы я знала, что мы все в безопасности и в одной комнате.
Моя старшая сестра часто руководила ситуациями в детстве, и то, что она делает это сейчас, приносит облегчение. Я притворяюсь, что не заметила, но я вижу, как она трогает Конора за руку, когда мы выходим из комнаты, и ощущаю укол необъяснимой обиды, когда он задерживается. Они не разговаривают, пока остальные не вернулись в гостиную, но, втайне от них, я тихо жду в коридоре. Мне приходится напрягать слух и прикрывать рот рукой, чтобы случайно не издать звук, когда я слышу их разговор.
– Ты прав, нам нужно вызвать полицию, – шепчет Роуз.
– Почему это ты внезапно со мной согласна? – спрашивает Конор.
– Человеческая способность нанести себе вред не сравнится ни с одним другим животным, но это не самоубийство.
– Почему ты так считаешь?
– К сожалению, мне часто доводится видеть отравленных животных на работе. Люди бывают чудовищами. Это одна из многих причин, почему я предпочитаю животных. Отец – единственный из всей семьи пил виски. Когда я понюхала его стакан, он пах не только алкоголем. Моего отца отравили. Это убийство, я уверена.
Я не говорю ни слова, но задумываюсь, почему Роуз решила довериться Конору, но не остальным. И почему ни один из них не хотел поделиться информацией со мной. Тень этой мысли зависает где-то на периферии моего ума и я никак не могу от нее избавиться. Не то чтобы я когда-либо скажу об этом им. Я саморазрушаюсь один на один с собой.
В гостиной Трикси уснула на широком подоконнике в дальнем углу комнаты. Это одно из любимых мест моей племянницы в доме, и ее часто можно обнаружить там с пледом и книгой. Поппинс растянулась на полу возле нее, тихо похрапывая. Иногда у меня сердце кровью обливается от того, что такой добрый ребенок родился в такой жестокой семье. Я рада, что она спит. Надеюсь, так и будет до времени, когда мы сможем покинуть дом.
Мне кажется, что Роуз тоже на нее смотрит, но оказывается, ее взгляд направлен на собаку.
– Поппинс хорошо справляется, бедная старушка, – говорит она, ни к кому не обращаясь.
Услышав свое имя, Поппинс подходит и садится рядом с Роуз.
– Хорошо подмечено. Что теперь будет с собакой, раз бабушка мертва? – спрашивает Лили.
– Я заберу ее с собой, – отвечает Роуз без колебаний.
– Ты говоришь, будто уже это обдумала.
Какое-то время мы сидим молча, думаю, никто не знает, что сказать. Я смотрю на их лица и вижу смесь страха, шока и горя на каждом. Роуз гладит собаку и смотрит на огонь в камине с выражением, которого я никогда еще не видела на ее лице. Конор глазеет на Роуз. Нэнси, хоть и подкинула еще одно полено в костер, все еще не прекращает дрожать. Лили садится возле нее и они берутся за руки. У них отношения, в которых они постоянно ссорятся, но никогда долго друг на друга не злятся. Еще одна вещь, которой я всегда завидовала.
– Ты в порядке? – спрашивает Нэнси у своей любимой дочери.
– Нет, конечно нет, – качает головой Лили. – Это так ужасно. Думаю, я до сих пор в шоке, как и остальные.
– Я имела в виду, ты какая-то бледная. Ты нормально себя чувствуешь?
– Я не могу найти свой набор для диабетиков, но не переживай. От одного пропущенного укола инсулина я не умру.
Лили диагностировали диабет уже после двадцати – Нэнси сваливала это на неудачу, а бабушка считала причиной плохое питание. Теперь она колется дважды в день и всегда дает окружающим об этом знать. Моя сестра всегда была сладкоежкой и склонна к перенасыщению. Если она чего-то хочет, она обязана это получить какими бы ни были последствия. Я провела много времени с диабетиками в доме престарелых, и я сочувствую им, правда сочувствую. С этой болезнью нелегко жить в любом возрасте. Диабет не всегда можно предотвратить, но я уверена, что в случае Лили его можно было избежать.
– Смотрите, какой мирной выглядит Трикси, – говорит Лили, глядя на свою дочь. – Не знаю, как я расскажу ей о случившемся. Сначала бабушка, затем отец…
– Может, не нужно ей говорить? Пусть пока поспит? – предлагает Нэнси.
Лили кивает и осторожно накрывает Трикси пледом с необычайной заботливостью и состраданием. На мгновение я ощущаю вину за плохие мысли, так часто возникающие у меня о сестре. Может, она способна любить кого-то больше, чем себя. Лили мягко целует свою дочь в лоб и поглаживает ее волосы – редкое проявление материнской любви.
– Что нам с этим делать? – спрашивает Конор.
Он поднимает кассету с надписью «ПОСМОТРИТЕ МЕНЯ». Мы все смотрим на нее, словно он держит гранату и предложил выдернуть чеку.
– Бросить ее в огонь? – предлагает Лили.
– Зачем кому-то оставлять ее нам? – спрашиваю я.
– Кто ее оставил, вот в чем вопрос, – говорит Конор. – И что, если она объясняет происходящее?
– Это похоже просто на еще одно семейное видео, – отвечает Роуз, когда Конор вынимает кассету из коробки. Всем виден белый ярлык, наклеенный сбоку. «СИГЛАСС – 1980» написано витиеватым почерком бабушки. Роуз забирает кассету у Конора.
– Может, посмотрим? – спрашивает моя мать. Остальные переглядываются. – Чем еще нам заниматься пять часов подряд? Если будем дожидаться отлива в тишине, время будет тянуться медленнее, и все равно хуже уже явно не станет. Лично я бы хотела отвлечься от сегодняшних событий на что угодно, и, может, нам полезно было бы вспомнить более счастливые времена?
– Что насчет Трикси? – спрашивает Конор, взглянув на спящую девочку в углу. – Убавить звук?
– Не беспокойся, ее в таком состоянии ничто не разбудит. Она будет дрыхнуть до утра, – отвечает Лили.
– Это нормально для подростка?
– Да, ведь я дала ей сильное успокоительное.
– Что ты сделала?
Конор выглядит искренне шокированным, но остальные едва ли реагируют. У всех семей свое понятие нормы, и, признаюсь, наше немного отличается от большинства.
– Я попросила Нэнси раскрошить одну из своих таблеток и подмешать в чай Трикси… – Лили пожимает плечами.
– Я тайком давала своим дочерям снотворное, когда они были детьми, – перебивает Нэнси, будто гордится этим.
– И мы выросли нормальными! – говорит Лили без намека на иронию. Она улыбается, а затем поворачивается к матери. – Я помню, как подловила тебя, когда ты засовывала таблетки в желейных мишек, чтобы мы думали, что это угощение перед сном. Мои были в зеленых мишках, у Роуз – в красных, а у Дейзи всегда были золотые. Мы никогда не интересовались, почему так, просто делали, как нам говорили. Трикси не прекращала плакать после того, как нашла бабушку. Может, теперь она просто поспит, потом проснется, чувствуя себя немного вялой, и подумает, что все это было ночным кошмаром. Хотелось бы мне сделать так же.