Я уверена, что это и случилось. В Альберт-холле было очень жарко, наша ложа была очень высоко, а новый брак моего отца застал меня врасплох. Я просто потеряла сознание. Но Нэнси была уверена, что мое сердце снова остановилось, буквально разбившись из-за новостей отца. Они вызвали «скорую», меня отвезли в больницу вместе с остальными женщинами Даркер. Мой отец остался со своим оркестром и невестой. Мы так и не увидели воплощение его мечтаний на сцене Альберт-холла, как и не были свидетелями его свадьбы с Ребеккой. Она разорвала помолвку две недели спустя, заявив, что не может быть с человеком, ставящим карьеру превыше ребенка, даже когда его отвезли в больницу.
Это все моя вина и мое сердце не останавливалось в тот день, но я никому об этом не говорила. Тогда я осознала, что утаивать правду это почти, но не совсем, то же самое, что лгать. И хоть я чувствовала вину за случившееся после, я никогда не призналась. Можно не понести наказания за убийство, если все считают, что ты умираешь.
– Трикси! – кричит Лили, вырывая меня из воспоминаний.
Я поворачиваюсь к сестре, вглядывающейся в глубину чулана, и замечаю мою племянницу, свернувшуюся на полу в тени. Ее розовая пижама покрыта пылью и грязью, в волосах запуталась паутина, глаза закрыты, а кожа такая бледная, что она похожа на призрака. Она не двигается, даже когда Лили во второй раз выкрикивает ее имя.
Трикси
Племянница Дейзи Даркер была
развитым не по годам ребенком.
Но и неспособным выжить
в дикой природе брошенным утенком.
В свои пятнадцать (но, скорее, тридцать)
Трикси Даркер была добра и умна.
Но задавала слишком много вопросов,
а иногда правда слишком хорошо спрятана.
Ребенок нежданно оказался
наследником бабушкиных владений.
Это решение разожгло ненависть,
ревность и много волнений.
Ее мать разозлилась и возмутилась,
а семья присоединилась.
Отец ребенка за нее был бы рад,
но имя его от нее утаилось.
Среди всех вопросов она хотела
знать один лишь ответ.
Кто был отцом, знал ли о ней он,
или же только на матери сошелся свет?
Как время пришло, никто не знал,
кого винить, когда она оказалась под лестницей.
Сложно понять, кому доверять, когда ребенка
бросили умирать, гадая, кому же не наплевать.
Двадцать два
Роуз заползает в чулан и осторожно вытаскивает Трикси. Никто не разговаривает и дом окутывает зловещая тишина. Кажется странным, что Лили не спешит к дочери, но я думаю, она шокирована. Как и мы. Кроме Роуз, которая снова управляет ситуацией. Она бережно опускает Трикси на паркетный пол коридора.
– Держи фонарик ровно, – рявкает она Конору, наклоняясь над моей племянницей и прощупывая пульс. Это занимает слишком долго, но наконец Роуз кивает.
– Она жива.
– О, слава богу! – говорит Лили, но улыбка вскоре сползает с ее лица. – Кто это сделал? – Никто не отвечает. – Кто из вас это сделал? Она же не сама заперлась в долбаном чулане.
– Погодите, – говорит Роуз. – Она жива, но что-то не так.
Мы наблюдаем, как она осматривает Трикси с ног до головы. Она без сознания, мертвенно бледная, и я замечаю, что на ней нет одного носка. Роуз тоже это видит и смотрит на голую ступню.
– У нее между пальцев засохло немного крови, – говорит Роуз, будто сама себе.
– А это что значит? – спрашивает Лили.
– Я… не уверена. Полагаю, кто-то ей что-то вколол.
– Что? Кто?
– Я не знаю, – отвечает Роуз. – Но мы не можем найти Нэнси. Твой набор для диабетика был в ее спальне, а инсулиновый шприц пропал…
Лили качает головой: – Ты же не хочешь сказать, что наша мать сделала это с Трикси? Она обожает внучку, любит ее сильнее, чем любую из нас.
Роуз вздыхает и будто бы сдувается: – Где сейчас Нэнси? У нас нет на это времени. Мне нужен твой набор для диабетиков.
Лили протягивает его Роуз и та достает из сумки маленькое устройство. Никто не осмеливается спросить, что она делает. Мне кажется, все задерживают дыхание. Роуз прокалывает палец Трикси и выдавливает капельку крови на аппарат.
– Не могу сказать точно, но мне кажется, ей вкололи чрезмерную дозу инсулина. Если я права, нам нужно действовать быстро или…
– Просто делай, что нужно, – тихо говорит Лили. Странно видеть ее плачущей и ранимой. Она всегда была несокрушимой сестрой.
Роуз бросается в библиотеку, где она спала, и возвращается со своей сумочкой. Это старомодный коричневый кожаный чемоданчик доктора. Подарок от бабушки, когда Роуз поступила в Кэмбридж для изучения ветеринарии. Она открывает его и достает большую иглу и маленькую ампулу.
– Что это? – спрашивает Конор.
– Глюкагон. В наборе у Лили он должен был быть, но тоже исчез. Собак лечат так же, поэтому если я права…
– Что, если ты ошибаешься? – шепчет Лили.
Роуз не обращает на нее внимания и ставит укол Трикси в предплечье.
Мы ждем, кажется, целую вечность. Время невозможно проследить. Потом Трикси открывает глаза. Она моргает несколько раз, останавливая взгляд на Лили.
– Мама?
– О, слава богу. Спасибо, спасибо, спасибо, – говорит Лили, обхватывая Трикси руками и целуя ее. У меня на глаза наворачиваются слезы радости, облегчения и любви. Оглядываясь, я вижу то же самое у остальных. Никто из присутствующих не навредил бы этому ребенку.
Вскоре мы возвращаемся в гостиную, подперев дверную ручку стулом, чтобы никто не смог войти или выйти. Мы забаррикадировались внутри и сбились погреться у камина. Роуз зажгла несколько старых свечей, чтобы осветить комнату. Даже в темноте я вижу, как Лили дрожит. Трикси сидит возле нее, завернувшись в одеяло и смотря в огонь. Нам нечего пить или есть, но я сомневаюсь, что у кого-то есть аппетит. Никто словно не хочет признавать, что здесь происходит, как будто если мы не будем об этом говорить, мы сможем притвориться, что это не так. Бабушка с отцом мертвы, Нэнси исчезла. Либо она сделала что-то очень плохое, либо, боюсь, что-то очень плохое случилось с ней.
Последнее, что помнит Трикси, это как она пила чай – который, как мы знаем, был смешан со снотворным моей матери – и как Лили накрыла ее пледом на подоконнике.
Она не помнит, что была в чулане.
Или как там оказалась.
Или кто ее там запер.
Или с кем она там была.
Трикси лишь знает, что заснула на подоконнике, а проснулась в коридоре. Я знаю, что для нее лучше не помнить произошедшего с ней, но нас это расстраивает и пугает. Я вспоминаю прошлый вечер, когда мы сидели за столом, шутили о том, кто как убил бы человека, чтобы не попасться. Роуз сказала об инсулине, вколотом между пальцами ног. Похоже, у кого-то возникла такая же идея.
Мне не верится, что это происходит на самом деле, и я не могу понять, кто может ненавидеть мою семью настолько, чтобы все это делать. Я оглядываю комнату. У каждого была причина разозлиться на бабушку из-за завещания. Моя мать и Лили долго ненавидели отца после развода, но никто здесь не хотел бы навредить Трикси. Наверняка в этом я права?
Электричество включается снова, заставляя нас подпрыгнуть, и свет заливает комнату.
– Ну, это хороший знак, – говорит Лили.
– Неужели? – отвечает Роуз, а затем снова осматривает Трикси, убеждаясь, что она правда в порядке.
Я не могу не заметить пистолет в коричневой сумке Роуз, когда она спаковывает свои вещи, и не только я одна. У Трикси глаза круглые, как блюдца, а лицо будто отображает вопросительный знак.
– Зачем тебе пистолет, тетушка Роуз? – спрашивает она.
– Ты же говорила, он в другом месте, – говорит Лили.
Роуз вздыхает: – Был, но после случившегося я чувствую себя безопаснее с ним. – Она поворачивается к Трикси. – Иногда ветеринарам нужны пистолеты. Вероятно, они похожи на те, что ты видела по телевизору – потому что это правда – но ветеринары используют их для других вещей. Это очень грустно, но если животное в очень плохом состоянии…
– Ты его застреливаешь? – спрашивает Трикси.
– Инода. Но только если нет другого выхода… если животное очень страдает.
– А кого-то из нас ты бы пристрелила, если бы мы очень страдали? – спрашивает Трикси с намеком на иронию.
– Надеюсь, нам не доведется узнать ответ на этот вопрос. Тебе нужно отдохнуть. Мы уедем как только наступит отлив. С тобой все будет хорошо, обещаю.
Трикси пытается изобразить улыбку, но получается ненадолго. Она достаточно взрослая и умная чтобы понимать, что мы не все рассказали ей о произошедшем.
Роуз направляется к выходу из гостиной.
– Куда это ты? – спрашивает Лили испуганно.
– Я вернусь через минуту. Я хочу кое-что проверить.
– Хочешь, я пойду с тобой?
Роуз долго на него смотрит, но затем уходит, не ответив, что, полагаю, само по себе является ответом. Мы сидим молча у потрескивающего костра. Тени пляшут на стенах и наших лицах, мысли в наших головах такие громкие, что я почти их слышу. Через несколько минут Конор тоже собирается выйти. Я следую за ним, наблюдая с порога, и вижу, как он стоит рядом с Роуз в коридоре.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– Нет. Конечно, нет, – шепчет Роуз в ответ. – Мне легче держать пистолет при себе, а этого я никогда не ожидала сказать, учитывая, как я их ненавижу. Я пришла забрать ключ от чулана, – говорит она, похлопывая по карману джинсов. – Мне кажется, это универсальный ключ. Если я права, мы можем запереться в гостиной до отлива. Кто-то пытался убить Трикси, я уверена, и я не думаю, что все кончено.