– Дейзи?
– Бабуля?
– О боже! Моя дорогая девочка, взгляни на себя! Ты ничуть не изменилась, все те же косички и джинсовое платье-комбинезон. О, как же я по тебе скучала!
– Ты меня видишь? – шепчу я, гадая, как и почему.
– Да! – бабушка начинает рыдать. – Я тебя вижу и слышу, и это доказывает, что я не зря все это сделала, потому что ты здесь и теперь я могу попрощаться. На этот раз по-настоящему. – Она ставит чашку дрожащими руками. – Я поняла, что последняя книга, которую я хотела написать, о дисфункциональной семье, похожей на нашу, это не моя история. Она твоя. Ты должна написать свою историю, это все решит.
– Я не могу написать книгу…
– Можешь и должна. Я верю, что если ты расскажешь свою историю, правду о случившемся, ты освободишься. Я хотела бы помочь, но хиромант в Лендс-Энд был прав.
– Я не понимаю…
– Твоя мать всегда была единственной, кто пил чай с сахаром; яд, которым я убила ее, был в сахарнице. На мне, кажется, он сработал достаточно быстро. Мне просто нужно было увидеть тебя снова, и я знала, что это единственный способ. Мне жаль, что я не защитила тебя от этой ужасной семьи, когда ты была маленькой. Я знаю, что подвела тебя. Но все, что я сделала сегодня, я сделала ради тебя. Прости меня, и позаботьтесь друг о друге, мои дорогие. Вы единственное светлое будущее, которое когда-либо было у этой семьи.
– Не уходи, – говорю я, держа ее за руку. – Не оставляй меня снова. Не сейчас.
Я словно опять падаю.
– Я всегда буду здесь, – говорит она, прикладывая ладонь прямо над моим сердцем. – Люди, которые по-настоящему нас любят, всегда остаются рядом. И ты никогда не была сломленной. В моих глазах ты всегда была идеальной. Я люблю тебя до луны и обратно трижды и один раз на удачу.
– Я тебя тоже люблю, – шепчу я, ощущая снова катящиеся по щекам слезы.
Бабушка улыбается мне в последний раз, прежде чем положить голову на столешницу. Она закрывает глаза и я знаю, что ее больше нет. Поппинс начинает скулить, а океан продолжает подпевать каждой беспокойной мысли в моей голове, словно пытаясь заглушить их своим бесконечным шумом.
Пятьдесят
Кран скорби никогда полностью не закрывается. Горе всегда медленно капает внутрь человека, пока он не исполняется грусти настолько, что у него не остается выбора, кроме как открыть его на полную и позволить всему вылиться. Утопить все другие мысли и чувства.
– Она мертва, – говорит Трикси со слезами на глазах. – Почему она это сделала?
Восемьдесят часов в коридоре словно становятся еще громче.
– Потому что пришло ее время, – говорю я. – Думаю, она с самого начала планировала покончить с собой, когда все закончится. Она не смогла бы жить с тем, что сделала. Теперь я понимаю, почему она так поступила, но я все еще не знаю, почему ты помогла.
Трикси садится за стол, на свой маленький стул, усеянный звездами, и она снова кажется мне такой маленькой. Как ребенок, которым была, а не женщина, в которую превращается.
– Ты помнишь, каково было, когда они поняли, что с тобой что-то не так? – тихо спрашивает Трикси. – Как они к тебе относились? Ну, со мной было так же. Моя мать перестала выпускать меня гулять с друзьями, окутала меня одеялом и каждый раз, когда она глядела на меня, я видела в ее глазах лишь жалость и презрение. Не любовь. Моя мать и Нэнси не считали, что кому-то еще нужно знать о моей болезни – словно это какой-то грязный секрет, которого нужно стыдиться – они даже не хотели рассказывать остальным родным. Давай честно, они были ужасными людьми. Все. Посмотри, что они с тобой сделали.
– Они считали, что я не проживу больше пятнадцати лет.
– Твоя мать знала, что ты могла бы, если бы она позволила тому врачу помочь тебе. Мне провели эту операцию. Были некоторые осложнения, но доктора считают, я доживу до двадцати. Двадцати пяти, если повезет. И я хочу только этого: прожить остаток своей жизни. Скоро мне исполнится шестнадцать, я могу бросить школу, попутешествовать по миру. Я просто хочу пожить, пока еще могу. Ты же понимаешь меня? Вы с бабулей были единственными в этой семье, кто меня любил. А ты призрак. Она не смогла простить остальных за то, что сделали с тобой. Как и я. Мы убили их, чтобы ты и я могли быть свободными. Ты не должна все еще быть здесь, это неправильно. Бабуля думала, твоя душа застряла здесь потому, что ты умерла в Хэллоуин. Поэтому мы сделали это сегодня ночью.
Я смотрю на нее, но не знаю, что сказать.
– Бабушка сказала правду, ты не постарела, – продолжает Трикси. – Я знаю, ты не видишь своего отражения, но ты, должно быть, видишь, что ты все в той же одежде, что в ночь своей смерти? Джинсовое платье-комбинезон, полосатые колготки, кроссовки с маргаритками? Ты все еще тринадцатилетняя девочка. Хоть ты моя тетя, я на самом деле на два года старше тебя.
Я больше не могу воспринимать ее слова. Я застряла в кошмаре, где я мертва уже много лет. Поппинс снова начинает скулить и мне хочется сделать то же.
– Я могу оставить тебя в покое, выгулять Поппинс, – говорит Трикси, словно это обычный день. – Я вижу, тебе сложно со всем справиться. Тебе нужно подумать о том, что сказала бабушка. Ее теория о твоем пребывании здесь не такая уж безумная. И если она права, может, ты сможешь исчезнуть.
– О чем ты?
– Она считала, что тебе нужно написать свою историю. Подумай об этом, единственное, на что ты еще способна, это пользоваться словами. Смерть не похожа на кино, по крайней мере не в твоем случае. Я никогда не видела, чтобы ты ходила сквозь стены или даже двери, если кто-то сначала их не откроет. Но ты можешь двигать буквы из Скрэббла, книги, и печатать на клавиатуре.
Трикси выходит в коридор.
– Подожди! – говорю я. – Не оставляй меня здесь с… ними!
– Я скоро вернусь, обещаю, – говорит она, пристегивая поводок к ошейнику Поппинс. – Ручка, которую тебе подарил агент бабушки в ночь твоей смерти, все еще у тебя в кармане, – добавляет Трикси. Она права. Я вытаскиваю особенную серебряную ручку с четырьмя цветами чернил, и нахожу визитку бабулиного агента. Я смотрю на его имя и адрес офиса в Лондоне. – Может, написать свою историю это единственный способ вырваться из этой жизни? Может, твое незаконченное дело это рассказать правду о произошедшем? Агент сказал, что прочтет историю о настоящей Дейзи Даркер, если ты ее напишешь, помнишь? Я скоро вернусь, тетушка Дейзи. Пойдем, Поппинс!
Я отступаю в воображаемую темную комнату, где пытаюсь проявить изображение будущего, которое было бы более привлекательным, но я вижу лишь черноту. Я спешу догнать Трикси, но она закрывает за собой входную дверь и мне не удается ее открыть. Она права – я не могу ходить сквозь стены. Я стучу в дверь, но звука нет. Я выглядываю в крохотное круглое окошко коридора, похожее на иллюминатор, и мне кажется, что я в ловушке на тонущем корабле. Мне все хуже видно Трикси с Поппинс, удаляющихся по перешейку, оставляющих меня позади. Я не знаю, смогу ли любить свою племянницу так же, как раньше. Иногда мы любим монстров, не подозревая об этом.
Я люблю этот дом. Я никогда не хотела оставлять его. До нынешнего момента.
Восемьдесят часов в коридоре начинают отбивать семь утра и шум просто оглушительный. Я смотрю на заводские часы и вижу карточку с моим выцветшим именем. Последняя дата, выбитая на ней – 1988. Я взбегаю по лестнице в свою спальню и обнаруживаю ноутбук Конора, оставленный на столе. Курсор на экране мигает, и слово, напечатанное мной, все еще там:
«Буу!»
Буквы исчезают одна за другой и сменяются на что-то новое:
ДЕЙЗИ ДАРКЕР
У меня дрожат пальцы, когда я заканчиваю печатать будущее название моей истории. Я нащупываю визитку в кармане, достаю ее и снова смотрю на имя агента.
Я задумываюсь, могу ли написать книгу.
Я задумываюсь, могу ли рассказать правду.
Мы не осознаем, сколько всего не знаем.
Вода уже отступила и солнце только начинает подниматься над Сиглассом, окрашивая небо полосами розового и фиолетового. Я всегда считала рассвет самой красивой частью дня – он проливает свет на чистый лист нового дня. Указывает на шанс начать заново. Птицы парят и поют над волнами бухты Блэксенд, и, глядя на океан, я замечаю стаю дельфинов вдалеке. Звук моря сопровождает мою финальную сцену.
Я хочу освободиться.
Интересно, прочтет ли кто-то историю, которую я хочу написать?
Восемьдесят часов внизу снова затихают, и я наслаждаюсь тишиной, печатая первые несколько слов на пустой странице: «Я родилась со сломанным сердцем». Всю жизнь я пряталась в историях, когда настоящий мир становился слишком громким. Я не знаю, прочтет ли кто-то мою. Некоторые истории может рассказать только время.
Благодарности
Для авторов, книги немного похожи на детей: мы не должны отдавать предпочтение одной, но «Дейзи Даркер» моя любимая. Идея написать о Дейзи появилась у меня еще в 2015-м и я писала ее историю больше пяти лет. Я вообще не смогла бы этого сделать без следующих людей.
Бесконечное спасибо Джонни Геллеру за то, что он лучший агент во вселенной и один из лучших людей, которых я знаю. И бесконечное спасибо Кари Стюарт, моей Мэри Поппинс, и невероятному агенту. Я не думаю, что помнила бы, как существовать, без этих людей, и мне повезло иметь их в моей жизни, за что я безмерно благодарна.
Спасибо Кейт Купер и Наде Мокдад за все переводы моих романов. Видеть мои книги по всему миру всегда будет для меня магией, а Кейт с Надей мои любимые маги. Спасибо Джози Фридман, Люку Спиду и Анне Вегелин за экранные адаптации моих историй. И спасибо всем остальным в Curtis Brown и ICM, кто так много делает для меня и моих книг, особенно Виоле Хейден, Кире Финан и Софи Стори (также известным, как Книжный клуб офиса Геллера!)
Огромное спасибо моему редактору в Соединенном Королестве, единственному и неповторимому Уэйну Бруксу, и остальным потрясающим членам команды Pat Macmillan. Спасибо, что верили в Дейзи и превратили эту историю в такую прекрасную книгу. И огромное спасибо моему редактору в США, Кристин Коппраш и восхитительной команде Flatrion. Мне так повезло работать с лучшими представителями отрасли с обеих сторон пруда. Я также очень благодарна всем моим зарубежным издателям, так хорошо заботящимся о моих книгах.