Надев свои очки в золотой оправе, Джимми Саттер улыбнулся в третью камеру.
– Я всего лишь скромный сельский проповедник, – елейным голосом начал он, – все эти финансовые и правовые вопросы для меня ничего не значат…
– Джимми, – тут же подхватил его приспешник, грузный мужчина в очках в роговой оправе, с отвисшими щеками, которые начинали дрожать, когда он возбуждался, как это случилось сейчас, – я уверен, что расследования службы внутренних доходов, налоговых органов, эти преследования Федерального совета церквей – все это, бесспорно, дело рук врага рода человеческого…
– …Но я знаю, что такое преследования, – продолжил Саттер, возвышая голос и слегка улыбаясь, чувствуя, что камера продолжает держать его в кадре. Он заметил, как выдвинулись объективы, снимая теперь ближним планом; Тим Макинтош, режиссер программы, был хорошо знаком с Саттером, за восемь лет они вместе сделали десять тысяч программ. – И я распознаю зловоние дьявола, когда сталкиваюсь с ним. Конечно, это происки, козни дьявола. Ему ведь ничего так не хотелось, как поставить преграду слову Божьему… Это его мечта – использовать правительство, чтобы не дать слову Иисуса Христа проникнуть к тем, кто взывает к Нему о помощи, кто просит у Него прощения и ищет у Него спасения…
– И эти… эти преследования настолько очевидно являются делом его рук, – подхватил второй приспешник.
– Но Иисус не покидает свой народ в часы бедствий! – возопил Джимми Уэйн Саттер. Теперь он расхаживал взад-вперед, размахивая шнуром от микрофона, словно волочил за хвост самого Сатану. – Иисус за нас… Иисус поддерживает нас и нашу игру и презирает князя тьмы и его аспидов…
– Аминь! – воскликнула растолстевшая бывшая телезвезда, сидевшая в кресле. Год назад Иисус излечил ее от рака груди во время телевизионного сеанса в живом эфире.
– Слава Иисусу! – добавил с дивана усатый тип. За последние шестнадцать лет он уже издал девять книг о скором конце света.
– Иисус не замечает этих правительственных бюрократов. – Саттер чуть ли не выплюнул эту фразу. – Как благородный лев, не обращающий внимания на укус блохи!
– С нами Бог! – пропел некогда известный певец, выпустивший свой последний хит в 1957 году.
Похоже, все трое пользовались одним и тем же лаком для волос и одевались в одном и том же отделе распродаж универмага «Сирс».
Саттер остановился, подтянул шнур микрофона и повернулся к аудитории. Декорация, по телевизионным стандартам, была грандиозной, она выглядела даже шикарнее, чем большинство бродвейских постановок, – зрители располагались на трех уровнях, покрытых красными и синими коврами и украшенных букетами живых белых цветов. Верхняя площадка, используемая в основном для вокальных номеров, напоминала террасу, огражденную сзади тремя стрельчатыми окнами, за которыми сиял вечный восход или закат. На средней площадке потрескивал камин, который горел даже тогда, когда температура воздуха в Дотане поднималась до тридцати градусов в тени, а вокруг него располагалась сцена для интервью и бесед с позолоченными диваном, креслами и письменным столом эпохи Людовика XIV. За ним обычно восседал преподобный Джимми Уэйн Саттер на резном стуле с высокой спинкой, величественном, как трон Цезаря Борджиа.
Преподобный Саттер спустился на самую нижнюю площадку, представляющую собой полукруглую сцену, покрытую коврами, что позволяло режиссеру давать общие планы дальними камерами, показывая главу Библейского центра на фоне шестисот человек аудитории. Эта студия обычно использовалась для съемок ежедневной программы «Библейское шоу в час завтрака». Сейчас же здесь шла запись более длинной передачи – «Библейская встреча с Джимми Уэйном Саттером». Программы, предполагавшие больший состав участников или большую аудиторию, записывались в Молитвенном дворце.
– Я всего лишь скромный провинциальный проповедник, – снова произнес Саттер, переходя на доверительный тон, – но с Божьей помощью и с вашей помощью все испытания и беды останутся позади. С Божьей и вашей помощью мы переживем эти дни преследований и гонений, и слово Господа зазвучит еще громче, сильнее и яснее, чем прежде.
Он промокнул вспотевший лоб шелковым носовым платком.
– Но чтобы мы выжили, дорогие друзья, чтобы мы могли и дальше доносить до вас послание Господа, выраженное в Его евангелиях, нам нужна ваша помощь. Нам нужны ваши молитвы, ваши негодующие письма в адрес правительственных бюрократов, преследующих нас, ваши подношения любви… Нам нужно все, что вы можете дать во имя Христа. Вы должны помочь нам доносить до людей слово Господа. Мы верим, что вы не подведете нас. А пока вы надписываете конверты, разосланные вам в этом месяце Крисом, Кей и братом Лайлом, давайте послушаем Гейл и ансамбль «Евангелические гитары» с нашими библейскими певцами, которые напоминают вам: «Нет необходимости понимать, нужно просто держать Его за руку…»
Помощник режиссера пальцами отсчитал Саттеру четыре секунды и зажег лампочку, когда нужно было снова вступать после музыкальной паузы. Преподобный опустился за письменный стол, кресло рядом с ним пустовало. На диване же оказалось слишком много людей.
Саттер с вальяжным и даже несколько игривым видом улыбнулся в объектив второй камеры:
– Друзья, говоря о силе Господней любви, силе вечного спасения и даре возвращения к жизни во имя Иисуса, мне особенно приятно представить нашего следующего гостя. Много лет он блуждал в паутине греха Западного побережья, о которой мы все слышали. Много лет эта добрая душа, лишенная света Христова, бродила в темной чаще страха и блуда, которая уготована тем, кто не обрел слова Господа… Но сегодня в доказательство бесконечной милости Иисуса и Его силы, Его вечной любви, не оставляющей ни одного страждущего, с нами знаменитый продюсер, голливудский режиссер… Энтони Хэрод!
Под громкие аплодисменты шестисот христиан, не имевших ни малейшего представления о том, кто такой Хэрод, тот пересек широкую площадку. Он протянул Саттеру руку, но преподобный вскочил, обнял продюсера и усадил в гостевое кресло. Хэрод нервно закинул ногу на ногу. Трио на диване отреагировало на гостя по-разному: популярный некогда певец саркастически усмехнулся, апокалиптический писатель наградил его холодным взглядом, а раздобревшая кинозвезда состроила хитрую физиономию и послала воздушный поцелуй. Хэрод был в джинсах с ремнем, пряжка которого изображала робота R2-D2 из «Звездных Войн», в своих любимых ковбойских сапогах змеиной кожи и в красной шелковой рубашке.
Джимми Уэйн Саттер склонился к нему и начал:
– Ну что ж, Энтони, Энтони, Энтони…
Хэрод неуверенно улыбнулся и подмигнул аудитории. Из-за яркого освещения лиц он не различал, лишь кое-где поблескивали стекла очков.
– Энтони, и сколько лет ты уже сотрудничаешь с ярмаркой мишуры и тщеславия?
– Э-э-э… шестнадцать лет, – произнес Хэрод и откашлялся. – Я начал в шестьдесят четвертом году, когда мне было девятнадцать. Начал как сценарист.
– И, Энтони… – Саттер склонился ближе, придав своему голосу одновременно оттенки лукавства и таинственности, – правда ли то, что мы слышали о греховности Голливуда? Конечно, не всего Голливуда… у нас с Кей там есть несколько добрых друзей-христиан, включая тебя, Энтони. Но вообще, неужто он так порочен, как говорят?
– Довольно порочен, – кивнул Хэрод. – Это действительно клоака греховности.
– Разводы? – осведомился Саттер.
– Повсеместно.
– Наркотики?
– Употребляют все.
– Алкоголь?
– О да.
– Кокаин?
– Запросто, как леденцы.
– Героин?
– Даже у звезд все вены истыканы, Джимми.
– И люди упоминают имя Господа всуе?
– Постоянно.
– Богохульничают?
– Само собой разумеется.
– Поклоняются дьяволу?
– Ходят такие слухи.
– Молятся золотому тельцу?
– Вне всяких сомнений.
– А как же насчет седьмой заповеди, Энтони?
– Э-э-э…
– «Не пожелай жены ближнего»?
– Я бы сказал, она полностью забыта.
– Ты бывал на этих порочных голливудских приемах, Энтони?
– Не раз участвовал в них.
– Наркотики, блуд, неприкрытое прелюбодейство, погоня за всемогущим долларом, поклонение врагу рода человеческого, пренебрежение законами Божьими…
– Да, – подтвердил Хэрод, – и это только на самом скучном приеме.
Аудитория издала звук, напоминающий нечто среднее между кашлем и приглушенным вздохом.
Преподобный Джимми Уэйн Саттер сложил пальцы домиком:
– А теперь, Энтони, расскажи нам свою собственную историю о падении в эту бездну – и восшествии из нее.
Хэрод едва заметно улыбнулся, уголки его губ поползли вверх.
– Ну, Джимми, я был молод, впечатлителен… хотел, чтобы мною руководили. Признаюсь, что соблазн этого образа жизни довольно долго вел меня вниз по темному пути. Многие годы.
– И ты получал за это мирское признание, – подсказал Саттер.
Хэрод кивнул и отыскал глазами камеру с красной лампочкой, после чего на его лице появилось выражение искреннего раскаяния.
– Как ты только что сказал, Джимми, у дьявола есть свои приманки. Деньги… столько денег, Джимми, что я не знал, что с ними делать. Скоростные машины, шикарные дома, женщины… красивые женщины, знаменитые звезды с прославленными именами и прекрасными телами. Мне только надо было снять телефонную трубку, Джимми. У меня возникло ложное чувство власти. Ложное чувство собственной высокопоставленности. Я пил, я употреблял наркотики. Дорога в ад может начаться даже с горячей ванны, Джимми.
– Аминь! – воскликнула толстая кинозвезда.
Саттер напустил на себя встревоженный вид:
– Но, Энтони, вот что действительно пугает, чего мы должны больше всего опасаться… Ведь эти люди делают фильмы для наших детей, верно?
– Именно так, Джимми. И фильмы, которые они делают, продиктованы лишь одним соображением – прибылью.
Первая камера загудела, предупреждая о крупном плане, и Саттер повернулся к объективу. Всякое спокойствие исчезло с его лица, теперь он напоминал ветхозаветного пророка: сильные скулы, темные брови, длинные волнистые седые волосы.