Накануне она набралась мужества и зарядила свою «ламу» тридцать второго калибра. Теперь револьвер лежал на дне ее большой сумки под вторым картонным дном, заваленный ворохами пленки и крышками от линз.
Днем квартал выглядел не столь отталкивающе. Вчера вечером, после того как самолет приземлился, Натали, ощущая полную растерянность, позволила своему соседу, назвавшемуся Дженсеном Лугаром, отвезти ее в Джермантаун. Тот заверил, что ему это по пути. Его серый «мерседес» стоял на долгосрочной стоянке. Сначала Натали обрадовалась, что приняла это приглашение: путь был долгим – по оживленному шоссе, через двухуровневый мост в самый центр Филадельфии и за ее пределы, снова через автомобильную развязку, по скоростной автостраде и еще раз через реку. Наконец они выехали к вымощенной кирпичом Джермантаун-стрит, петлявшей между темных лачуг и пустых магазинов. К тому времени, когда они добрались до отеля, в котором Лугар посоветовал ей остановиться, Натали не сомневалась, что он вот-вот предложит подняться к ней в номер или показать ей свой дом, находящийся неподалеку. Но скорее всего, первое: у него не было на пальце обручального кольца, хотя это ничего не значило.
Однако она ошиблась. Он высадил ее перед старым отелем, помог с сумками, пожелал удачи и отбыл. У нее мелькнуло подозрение, что он голубой.
Около одиннадцати Натали позвонила в Чарлстон и оставила свой номер телефона и номер комнаты на автоответчике Роба. Она надеялась, что он позвонит в начале двенадцатого, возможно, настаивая на том, чтобы она вернулась в Сент-Луис, но он не позвонил. Разочарованная, ощущая какую-то странную обиду и изо всех сил сопротивляясь желанию лечь и заснуть, она еще раз позвонила в Чарлстон в половине двенадцатого, но на пленке ничего не было, кроме двух ее звонков. Недоумевая и подсознательно испытывая некоторый страх, она легла спать.
При дневном свете все казалось более обнадеживающим. Хотя от Джентри так и не поступило никаких посланий, Натали позвонила в «Филадельфийский обозреватель» и, упомянув имя своего чикагского издателя, смогла получить некоторые сведения от редактора газеты. Подробности преступления все еще оставались покрыты мраком, очевидным было лишь одно: четверых членов банды обезглавили. Штаб братства Кирпичного завода располагался в городском благотворительном учреждении на Брингхерст-стрит, всего в миле с небольшим от отеля Натали на Челтен-стрит. Она нашла телефон учреждения, позвонила и назвалась репортером из «Сан-таймс». Священник по имени Билл Вудз назначил ей встречу на три часа и пообещал уделить пятнадцать минут.
Весь день Натали занималась осмотром Джермантауна, все дальше и дальше углубляясь в лабиринты улиц и запечатлевая их на пленку. Это место, как ни странно, обладало некоторой притягательностью. К северу и западу от Челтен-стрит высились большие старые здания, хотя и заселенные несколькими семьями, но все же сохранявшие намек на зажиточность их обитателей, к востоку же от улицы Брингхерст тянулись ряды полуразвалившихся двухквартирных домов, заброшенных машин, и повсюду царила атмосфера безнадежности.
За Натали следовала целая толпа хихикающих ребятишек, канючивших, чтобы она их сфотографировала. Натали не возражала. Над головой прогремел поезд, из раскрытой двери за полквартала от них раздался женский крик, и ребятишки рассеялись, как листья, унесенные ветром.
Посланий от Роба не было ни в десять, ни в двенадцать, ни в два. Натали решила, что надо дождаться одиннадцати вечера.
В три часа дня она постучала в дверь большого здания в стиле двадцатых годов, высившегося среди груд булыжника, закопченных многоквартирных домов и фабричных складов. Перила на крыльце были выломаны, окна на третьем этаже забиты досками, но кто-то потрудился недавно покрасить дом дешевой желтой краской, отчего он выглядел так, будто болен желтухой.
Преподобный Билл Вудз, неуклюжий белый мужчина, усадил ее на стул в захламленном кабинете на первом этаже и стал жаловаться на недостаток финансирования, бюрократические препоны для функционирования такого проекта, как общинный дом, и слабую помощь со стороны молодежи и общины в целом. Слова «банда» он не употреблял. Краем глаза Натали видела, как по коридорам ходят молодые чернокожие парни, со второго этажа и из подвала доносились крики и раскаты смеха.
– Могу я побеседовать с кем-нибудь из братства Кирпичного завода? – поинтересовалась она.
– О нет! – воскликнул Вудз. – Ребята ни с кем не хотят говорить, кроме телевизионщиков. Им нравится сниматься.
– Они живут здесь? – спросила Натали.
– О господи, конечно нет. Они просто часто собираются тут для отдыха и дружеских бесед.
– Мне надо переговорить с ними, – решительно сказала девушка и встала.
– Боюсь, это… эй, мисс, постойте, подождите!
Натали вышла в коридор, открыла дверь и поднялась по узкой лестнице. На втором этаже около дюжины парней толпились вокруг бильярдного стола или валялись на матрасах, раскиданных по полу, покрытому линолеумом. Окна были забраны стальными решетками, Натали насчитала четыре пневматические винтовки, стоявшие у подоконников.
Когда она вошла, все замерли.
– Тебе чего надо? – спросил высокий, невероятно худой парень лет двадцати с небольшим, опиравшийся на бильярдный кий.
– Я хочу поговорить с тобой.
– Ну и ну, – протянул бородатый юнец, лежавший на одном из матрасов. – Ты только послушай! Я хочу поговорить с тобой, – передразнил он. – Ты откуда свалилась, красотка? Из какого-нибудь долбаного южного штата?
– Мне нужно взять интервью. – Натали сама удивлялась, что у нее не подгибаются колени и не дрожит голос. – Об убийствах.
Повисло молчание, с каждой секундой становившееся все более угрожающим. Высокий парень, первым обратившийся к Натали, поднял свой кий и начал медленно приближаться к ней. В четырех футах от нее он остановился, вытянул руку и провел белым от мела концом кия сверху вниз между расстегнутыми полами ее куртки.
– Я дам тебе интервью, сука. Я с тобой пообщаюсь на полную катушку – ты меня поняла.
Натали заставила себя с минуту стоять неподвижно, затем сунула руку в карман и достала цветную фотографию, сделанную со слайда мистера Ходжеса.
– Кто-нибудь из вас видел эту женщину?
Парень с кием взглянул на снимок и жестом подозвал к себе мальчика, которому было не больше четырнадцати. Тот посмотрел, кивнул и вернулся на свое место у окна.
– Позовите сюда Марвина! – приказал тот, что с кием. – Живо, шевелите задницами.
Марвин Гейл – девятнадцатилетний темнокожий парень, синеглазый, с длинными ресницами, поражал своей красотой. Он был прирожденным лидером. Натали поняла это сразу, как только он вошел в помещение. Все каким-то неуловимым образом переменилось, и Марвин сделался всеобщим центром внимания. В течение десяти минут он требовал, чтобы Натали объяснила, кто эта женщина на фотографии. Еще десять минут Натали убеждала его сначала рассказать ей об убийствах, после чего пообещала ответить на все вопросы.
Наконец Марвин расплылся в широкой улыбке, обнажив восхитительные зубы:
– Ты уверена, что хочешь знать это, малышка?
– Да. – Она кивнула. «Малышкой» ее называл Фредерик, и ей резануло слух, когда она услышала это слово здесь.
Марвин хлопнул в ладоши.
– Лерой, Кальвин, Монк, Луис, Джордж, – перечислил он. – Остальные остаются здесь.
Послышался хор недовольных голосов.
– Тихо! – оборвал Марвин. – Мы находимся в состоянии войны, вам ясно? За нами продолжают охотиться. Если мы выясним, кто эта старая сука и какое она имеет к этому отношение, мы будем знать, кто нам нужен. Уясните себе это и заткнитесь.
Все разошлись обратно по своим матрасам, некоторые вернулись к бильярдному столу.
Было уже четыре часа, на улице начало темнеть. Натали застегнула молнию куртки, пытаясь приписать свои внезапные приступы дрожи порывам ветра. Они прошли на север по Брингхерст-стрит, затем свернули на запад в узенький проулок. Фонари еще не горели. Время от времени пролетали редкие снежинки. Вечерний воздух был наполнен миазмами помоек и запахом прогоревшей сажи.
Они остановились у поворота, и Марвин указал пальцем на четырнадцатилетнего парнишку:
– Монк, расскажи, что тогда произошло.
Мальчик заложил руки в карманы и сплюнул на заиндевевшую траву.
– Мухаммед и остальные трое… они дошли досюда, понимаешь? Я шел за ними, но отставал. Темно было, как в преисподней. Мухаммед и Тоби нюхнули кокса и пошли добавить к брату Зига, в Пуласки-Тауне, а я так накурился, что не заметил, как они ушли. Потом побежал их догонять, понимаешь?
– Расскажи о белом ублюдке.
– Вонючий ублюдок, он вышел из этой улочки и показал Мухаммеду средний палец. Вот прямо здесь. Я был за полквартала отсюда – и то услышал, как Мухаммед охренел. Какой-то белый ублюдок – посылает Мухаммеда и трех братишек.
– Как он выглядел? – спросила Натали.
– Заткнись! – рявкнул Марвин. – Вопросы задаю я. Расскажи ей, как он выглядел.
– Он выглядел как сука, – сказал Монк и еще раз сплюнул. Не вынимая рук из карманов, он повернул голову и утер подбородок о собственное плечо. – Этот долбаный ублюдок выглядел так, словно его окунули в дерьмо, понимаешь? Так, как будто он целый год питался одними отбросами. Волосы такими сосульками, а лицо как будто завешено травой… И весь грязный – в глине или в крови, я не понял. – Монка передернуло.
– Ты уверен, что тот парень белый? – спросила Натали.
Марвин бросил на нее сердитый взгляд, но Монк вдруг разорался:
– О да, он был белый! Он был белый! Это истинная правда.
– Расскажи ей про серп.
Монк быстро закивал.
– И белый засранец как рванул к ним, а Мухаммед, Тоби и остальные стоят как вкопанные, не врубаются. Тут Мухаммед говорит, мочи гада, и они ломанулись ему навстречу. Без пушек, без нихера, с ножами только. Да и ладно, и так покромсают.
– Расскажи ей про серп.