– По-моему, картина весьма примечательная, – сказал Сол. – Согласно электроэнцефалограмме, он не пытался использовать ни тебя, ни меня, пока находился под воздействием пентотала натрия. Уже минут пятнадцать, как он выходит из этого состояния… показатели почти те же, что и сегодня утром. Больше он не пытался восстановить контакт с тобой. Я почти уверен, что для установления первоначального контакта или восстановления прерванного необходимо визуальное общение. Конечно, с обработанными субъектами картина будет выглядеть иначе, но не думаю, что он сможет сейчас использовать тебя. Он должен тебя видеть.
Натали изо всех сил старалась не расплакаться. Не то чтобы ремни ее очень стесняли, но они вызывали у нее неприятное чувство клаустрофобии. От электродов, закрепленных на голове, к телеметрической установке на ее груди сбегали маленькие проводки. Сол слышал об этой аппаратуре от своих коллег, занимавшихся изучением сна, поэтому смог точно указать Коуэну, где ее приобрести.
– Мы просто не знаем… – выдохнула Натали.
– Мы знаем гораздо больше, чем двадцать четыре часа назад, – возразил Сол и вытянул две длинные бумажные ленты с записью ЭЭГ. Самописец компьютера дикими каракулями отметил пики и падения. – Посмотри на это. Видишь, сначала появляются эти периодические провалы в гипокампусе. Амплитуда волн постепенно уменьшается, практически сходит на нет, а затем переходит в состояние, которое можно квалифицировать как быстрый сон. А вот через три секунды, смотри… – Сол развернул вторую ленту, на которой пики и ровные участки почти идеально соответствовали тем, что были изображены на первой. – Полное совпадение. Ты лишилась всех функций высшей нервной деятельности, потеряла контроль над произвольными рефлексами, даже периферическая нервная система оказалась в полном подчинении Хэрода. Потребовалось четыре секунды на то, чтобы ты подключилась к его искаженному состоянию быстрого сна или чем там оно является.
Но, возможно, самая интересная аномалия – это то, что Хэрод начинает генерировать здесь тета-ритм. Это совершенно неоспоримо. И твой гипокампус реагирует идентично, а неокортикальная кривая начинает приобретать тенденцию к выравниванию. Этот тета-ритм хорошо исследован у кроликов, крыс и подобных млекопитающих во время их специфически видовой деятельности – состояния агрессии, процесса завоевания лидирующего положения, но он никогда не наблюдался у приматов!
– Ты хочешь сказать, что у меня мозг как у крысы? – спросила Натали. Это была неудачная шутка, и ей снова захотелось плакать.
– Каким-то образом Хэрод и, вероятно, все остальные генерируют в собственном гипокампусе и в гипокампусе своей жертвы этот редчайший тета-ритм, – объяснил Сол, в основном обращаясь к самому себе. Он даже не обратил внимания на попытку Натали пошутить. – Значит, это процесс с одновременной генерацией искусственного состояния быстрого сна. Ты получаешь чувственные сигналы, но не можешь действовать в зависимости от них, а Хэрод может. Невероятно! – Он указал на резкое распрямление кривой на энцефалограмме Натали. – Это тот самый момент, когда начали действовать нервные токсины из ампулы с транквилизатором. Обрати внимание на отсутствие взаимовлияния: все его желания совершенно очевидно передаются твоему организму с помощью нейрохимических команд, твои же ощущения лишь частично воспринимаются Хэродом. Твоя боль или ощущение парализованности воспринимаются им не более, чем во сне. А вот через сорок восемь секунд, когда я ввел ему аметил с пентоталом… – Сол показал Натали место, где судорожные рывки линий трансформируются в мягкие волны. – Господи, чего бы я только не отдал, чтобы поработать с ним в течение месяца в своей лаборатории.
– Сол, а что, если я… что, если ему удастся восстановить свой контроль надо мной?
Ласки поправил очки.
– Я сразу зарегистрирую этот момент, даже не глядя на записи приборов. Я запрограммировал компьютер на сигнал тревоги при появлении первых же признаков этой лихорадочной деятельности его гипокампуса, внезапного провала твоих альфа-ритмов или проявления тета-ритма у него.
– Да, – вздохнула Натали, – но что ты тогда станешь делать?
– Мы продолжим наши исследования, как и планировали, – ответил Сол. – С помощью купленных Джеком датчиков мы можем передавать сигнал на расстояние до двадцати пяти миль.
– А что, если он способен влиять на сотню миль, на тысячу? – Натали старалась сохранять спокойствие, хотя ей с трудом это удавалось. Вдруг он никогда не отпустит ее? Ей казалось, что она согласилась на какой-то медицинский эксперимент, позволив внедрить в свое тело отвратительного паразита.
Сол взял ее за руку:
– Пока мы должны апробировать диапазон в двадцать пять миль. Если потребуемся, мы вернемся, и я снова введу ему пентотал. Нам уже известно, что он не может контролировать свое поведение, когда находится без сознания.
– Он никогда не сможет его контролировать, если умрет! – зло бросила Натали.
Сол кивнул и сжал ее руку:
– Сейчас он очнулся. Подождем минут сорок, и, если он не предпримет попытки завладеть тобой, ты сможешь встать. Что касается меня, то я не верю, что наш мистер Хэрод сможет это сделать. Каковы бы ни были источники способностей этих монстров, все предварительные данные свидетельствуют, что Энтони Хэрод – самый безопасный из них.
Он налил в чашку воды и напоил Натали, приподняв ее голову.
– Сол… а после того, как ты освободишь меня, ты не станешь отключать сигнал тревоги у компьютера?
– Нет. – Он покачал головой. – До тех пор пока у нас в доме эта гадюка, будем держать ее в клетке.
«Второй допрос Энтони Хэрода. Пятница, 24 апреля 1981 г. 7 часов 23 минуты. Субъект временно находится под воздействием пентотала натрия и мелиритина С. Данные регистрируются также с помощью видеозаписи, ЭЭГ на многоканальном осциллографе и по каналам биодатчиков».
– Тони, ты меня слышишь?
– Да.
– Как ты себя чувствуешь?
– Смешно.
– Тони, когда ты родился?
– А?
– Когда ты родился?
– Семнадцатого октября.
– В каком году, Тони?
– Э-э… в сорок четвертом.
– Значит, сколько тебе сейчас лет?
– Тридцать шесть.
– Где ты вырос, Тони?
– В Чикаго.
– Когда ты впервые осознал, что владеешь Способностью?
– Какой способностью?
– Способностью диктовать свою волю другим людям.
– Ах, этой…
– Когда это произошло впервые, Тони?
– Когда тетя велела мне ложиться в постель. Я не хотел спать, и тогда я заставил ее позволить мне не ложиться.
– Сколько тебе было лет?
– Не знаю.
– Ну, как ты думаешь, Тони?
– Лет шесть.
– А где были твои родители?
– Отец к тому времени уже умер – он покончил с собой, когда мне было четыре года.
– А твоя мать?
– Она не любила меня. Она сердилась на меня и отдала тете.
– А почему она не любила тебя?
– Она считала, что это я виноват.
– В чем виноват?
– В смерти отца.
– Почему она так считала?
– Потому что перед тем, как выпрыгнуть, отец ударил меня… сделал мне больно.
– Выпрыгнул? Он выбросился из окна?
– Да. Мы жили на высоком третьем этаже, и отец упал на ограду с острыми пиками.
– Отец часто бил тебя, Тони?
– Да.
– Ты помнишь это?
– Сейчас помню.
– Ты помнишь, за что он избил тебя в тот вечер, когда выбросился из окна?
– Да.
– Расскажи мне об этом.
– Мне было страшно. Я спал в передней комнате, где стоял большой шкаф. Я проснулся и испугался. Как всегда, пошел в мамину комнату. Только там оказался папа. Обычно его там не было, потому что он занимался продажей вещей и часто отсутствовал, а в тот раз он оказался дома, и он делал маме больно.
– Как именно?
– Он лежал на ней голым и делал ей больно.
– И как ты поступил, Тони?
– Я закричал, чтобы он перестал.
– А больше ты ничего не делал?
– Нет.
– Что произошло дальше?
– Папа… перестал. Вид у него был страшный. Он вытащил меня в гостиную и ударил ремнем. Он действительно больно ударил меня. Мама сказала ему не делать этого, но он продолжал меня бить. Было очень больно.
– И ты заставил его остановиться?
– Нет!
– Что произошло дальше, Тони?
– Внезапно папа перестал меня бить. Он поднял голову и пошел какой-то странной походкой. Посмотрел на маму. Она уже не плакала. На ней была папина фланелевая рубашка. Она часто ее надевала, когда его не было дома, потому что она теплая. А потом он подошел к окну и шагнул наружу.
– Окно было закрыто?
– Да. На улице было очень холодно. А ограда была новой. Домовладелец установил ее перед самым Днем благодарения.
– И через сколько времени после этого ты перебрался жить к тете, Тони?
– Через две недели.
– Почему ты решил, что твоя мать сердится на тебя?
– Она сама сказала мне.
– Что она сердится?
– Что я причинил боль папе.
– Что ты заставил выпрыгнуть его?
– Да.
– А ты заставлял его, Тони?
– Нет!
– Ты уверен?
– Да!
– Тогда откуда же твоя мать знала, что ты можешь заставлять людей делать разные вещи?
– Не знаю!
– Нет, знаешь, Тони. Подумай. Ты уверен, что впервые использовал свою Способность, когда заставил тетю позволить тебе не ложиться в кровать?
– Да!
– Ты уверен?
– Да!
– Тогда почему твоя мать считала, что ты способен на такие вещи, Тони?
– Потому что она сама умела это делать!
– Твоя мать умела управлять людьми?
– Да. Она всегда это делала. Она заставляла меня садиться на горшок, когда я был маленьким, молчать, когда я хотел плакать. Она заставляла отца делать для нее разные вещи, когда он был дома, поэтому он все время уходил. Это она сделала!
– Она заставила его выпрыгнуть из окна в тот вечер?
– Нет, она заставила меня заставить его выпрыгнуть.
«Третий допрос Энтони Хэрода. Пятница, 24 апреля. 8 часов 7 минут».