– Энтони, мальчик мой, – прогудел Саттер, – добро пожаловать в летний лагерь. – Голос его отдавался гулким эхом.
Хэрод запрокинул голову и начал оглядываться, как турист. Необъятное пространство, обрамленное мезонинами и балконами, уходило вверх на высоту пяти этажей и заканчивалось куполом. Его подпирали изысканные резные колонны и хитро переплетающиеся блестящие опоры. Сам купол был выложен кипарисом и красным деревом, перемежавшимися цветными витражами. Сейчас он был темным, и дерево приобрело глубокие кровавые тона. С массивной цепи свисала люстра довольно внушительных размеров.
– Ни хрена себе! – воскликнул Хэрод. – Если это вход для прислуги, покажите мне парадную дверь.
Саттер поморщился от его лексики, в то время как вошедший служащий, все в той же синей униформе, подошел к затасканной сумке Хэрода и замер в позе почтительного ожидания.
– Ты предпочитаешь поселиться здесь или в одном из бунгало? – осведомился Саттер.
– Бунгало? – переспросил Хэрод. – Ты имеешь в виду коттеджи?
– Да, – усмехнулся преподобный, – если коттеджем можно назвать домик с удобствами пятизвездочного отеля. Их предпочитают большинство гостей. В конце концов, это ведь летний лагерь.
– Да брось ты, – отмахнулся Хэрод. – Я хочу получить здесь самую шикарную комнату. Я уже наигрался в бойскаутов.
Саттер кивнул прислуге:
– Апартаменты «Бьюкенен», Максвелл. Энтони, я провожу тебя через минуту, а пока пойдем в бар.
Они проследовали в небольшое помещение с обитыми красным деревом стенами, и Хэрод заказал себе большой фужер водки.
– Только не рассказывай мне, что это было построено в восемнадцатом веке, – произнес он. – Уж слишком все огромное.
– Изначально дом пастора Вандерхуфа был достаточно внушительным для своего времени, – пояснил Саттер. – Последующие владельцы несколько расширили особняк.
– А где же все? – поинтересовался Хэрод.
– Сейчас собираются менее важные гости. Наследные принцы, монархи, бывшие премьер-министры и нефтяные шейхи прибудут завтра в одиннадцать утра на традиционное торжественное открытие. А экс-президента мы увидим в среду.
– Ну и ну. – Хэрод присвистнул. – А где Барент и Кеплер?
– Джозеф присоединится к нам позже вечером, – ответил евангелист. – А наш гостеприимный хозяин прибудет завтра.
Хэрод вспомнил Марию Чен, оставшуюся на борту яхты. Кеплер еще раньше рассказывал ему, что все помощницы, секретарши, референтки, любовницы и жены скучали на борту «Антуанетты», пока господа развлекались на острове.
– Барент на яхте? – спросил он. Проповедник развел руками:
– Где он, знают лишь Господь да христианские пилоты. Лишь в последующие двенадцать дней друг или враг может точно знать, где он находится.
Хэрод фыркнул и взял в руки фужер.
– Не знаю, чем это сможет помочь врагу. Ты видел миноносец? Не понимаю, чего они боятся? Высадки русского морского десанта?
саттер налил себе еще бурбона.
– Не так уж далеко от истины, Тони. Несколько лет назад в миле от берега начал курсировать русский траулер. Приплыл с обычной базы, с мыса Канаверал. Не мне тебе рассказывать, что, как и большинство русских траулеров у американских берегов, этот был разведывательным судном, набитым таким количеством подслушивающей аппаратуры, на какое способны только коммунисты.
– И что же они могли услышать в миле от берега? – поинтересовался Хэрод.
саттер рассмеялся:
– Это осталось между русскими и их антихристом. Но наши гости и брат Кристиан встревожились. Отсюда этот сторожевой пес, которого ты видел по дороге сюда.
– Сторожевой пес, – повторил Хэрод. – А в течение второй недели вся охрана тоже остается?
– Нет. То, что имеет отношение к Охоте, предназначено лишь для наших глаз.
Хэрод пристально посмотрел на раскрасневшегося священника.
– Джимми, как ты думаешь, Вилли появится на следующий уик-энд?
Преподобный поспешно вскинул голову, и его маленькие глазки живо блеснули.
– Конечно, Тони. Я не сомневаюсь, что мистер Борден прибудет в условленное время.
– А откуда ты это знаешь?
саттер покровительственно улыбнулся, поднял фужер и тихо произнес:
– Об этом говорится в Откровении от Иоанна, Энтони. Все это было предсказано тысячи лет назад. Все, что мы делаем, давно уже начертано в коридорах времен Великим Ваятелем, который видит жилу в камне гораздо отчетливее, чем на это способны мы.
– Неужели? – съязвил Хэрод.
– Да, Энтони, это так, – подтвердил Саттер. – Можешь не сомневаться.
Губы Хэрода дернулись в усмешке.
– Кажется, я уже и не сомневаюсь, Джимми. Но, боюсь, я не готов провести здесь эту неделю.
– Эта неделя – ничто. – Саттер закрыл глаза и прижал холодный фужер к щеке. – Это всего лишь прелюдия, Энтони. Всего лишь прелюдия.
Неделя так называемой прелюдии показалась Хэроду бесконечной. Он вращался среди людей, чьи фотографии всю жизнь видел в «Тайме» и «Ньюс-уик», и выяснил, что, если не считать ауры власти, исходившей от них так же, как вездесущий запах пота исходит от жокеев мирового класса, ничто человеческое было им не чуждо. Они нередко ошибались и слишком часто вели себя глупо в своих судорожных попытках избежать конференций и брифингов, которые служили клетками с железными решетками для их пышного и роскошного существования.
В среду вечером, десятого июня, Хэрод обнаружил, что сидит в пятом ряду амфитеатра и наблюдает, как вице-президент всемирного банка, кронпринц одной из богатейших стран экспортеров нефти, бывший президент Соединенных Штатов и бывший государственный секретарь исполняют танец дикарей, нацепив на головы метелки, привязав вместо грудей половинки кокосовых орехов и обмотав бедра пальмовыми побегами, в то время как другие наиболее влиятельные восемьдесят пять человек Западного полушария свистят, орут и ведут себя, как первокурсники на вечеринке. Хэрод смотрел на костер и думал о черновом варианте «Торговца рабынями», который остался у него в кабинете и который уже три недели назад нужно было отправить на озвучивание. Композитор ежедневно получал три тысячи долларов и ничего не делал в ожидании, когда в его распоряжение будет предоставлен оркестр в том составе, который сможет гарантировать звучание, не уступающее записям в шести его предыдущих фильмах.
Во вторник и четверг Хэрод совершил поездки на «Антуанетту», чтобы повидаться с Марией Чен, и занимался с ней любовью в шелковом безмолвии ее каюты. Перед тем как вернуться к вечерним праздничным мероприятиям, он решил поговорить с ней:
– Чем ты здесь занимаешься?
– Читаю, – сказала она. – Отвечаю на корреспонденцию. Иногда загораю.
– Видела Барента?
– Ни разу. Разве он не на острове вместе с тобой?
– Да, я видел его. Он занимает все западное крыло особняка – он и очередной человек дня. Мне просто интересно, приезжает ли он сюда?
– Волнуешься? – поинтересовалась Мария Чен, перекатившись на спину и откинув со щеки прядь темных волос – Или ревнуешь?
– Пошла ты к черту! – Хэрод вылез из кровати и голым направился к бару. – Лучше бы он трахал тебя. Тогда, по крайней мере, можно было бы понять, что происходит.
Мария Чен подошла сзади и обхватила его руками. Ее маленькая, идеальной формы грудь прижалась к его спине.
– Тони, – промолвила она, – ты лгун.
Хэрод раздраженно обернулся. Она прижалась к нему еще крепче и нежно провела рукой по его гениталиям.
– Ты ведь не хочешь, чтобы я была с кем-нибудь другим. Совсем не хочешь.
– Чушь! – огрызнулся Хэрод.
– Нет, – прошептала Мария и скользнула губами по его шее. – Это любовь. Ты любишь меня так же, как я люблю тебя.
– Меня никто не любит. – Он намеревался сказать это шутливым тоном, но получилось совсем наоборот.
– Я люблю тебя, – тихо произнесла она. – А ты любишь меня, Тони.
Он оттолкнул ее и закричал:
– Как ты можешь говорить это?
– Могу, потому что это правда.
– Но зачем мы любим друг друга?
– Потому что так нам суждено. – И Мария Чен снова потянула его к мягкой широкой постели.
Позднее, лежа в ее объятиях, слушая плеск воды и другие непонятные корабельные звуки, Хэрод вдруг почувствовал, что впервые за всю свою сознательную жизнь ничего не боится.
Бывший президент Соединенных Штатов отбыл в субботу после полуденного банкета на открытом воздухе, и к семи вечера на острове остались лишь приспешники средней руки, бесцеремонные и прожорливые, в обтягивающих блестящих костюмах и дорогих джинсах. Хэрод решил, что самое время возвращаться на материк.
– Охота начинается завтра, – заметил Саттер. – Неужели ты хочешь пропустить это развлечение?
– Я не хочу пропустить приезд Вилли. Барент по-прежнему уверен, что он приедет?
– До захода солнца, – кивнул Саттер. – Такова была последняя договоренность. Джозеф слишком скромничал относительно того, как он связывается с мистером Борденом. Чересчур скромничал. По-моему, брата Кристиана это начало раздражать.
– Это проблемы Кеплера. – Хэрод поднялся на палубу катера.
– Ты уверен, что нужно привезти дополнительных суррогатов? – осведомился преподобный Саттер. – У нас их предостаточно в общем загоне. Все молодые, сильные, здоровые. Большинство – из моего центра реабилитации для беженцев. Там даже женщин хватит для тебя, Энтони.
– Я хочу иметь парочку собственных, – ответил Хэрод. – Вернусь сегодня вечером. Самое позднее – завтра утром.
– Ну что ж. – Глаза Саттера странно блеснули. – Я бы не хотел, чтобы ты что-нибудь пропустил. Возможно, этот год будет особенным.
Хэрод кивнул, мотор катера заработал, и он, мягко отплыв от причала, начал набирать скорость, как только оказался за пределами волнорезов. Яхта Барента оставалась единственным крупным судном, если не считать пикетировавших остров катеров и удалявшегося миноносца. Как обычно, им навстречу выехала лодка с вооруженной охраной, которая, визуально опознав Хэрода, последовала за ними к яхте. Мария Чен с сумкой в руке уже ждала у трапа.