Поначалу у «Шелл» не было своей нефти, а было лишь несколько танкеров. И тем не менее дела вроде бы шли неплохо – до поры до времени.
За нефтяную историю человечества великое множество транспортных компаний появлялись на свет, процветали и разорялись, исчезая без следа. Вот и для «Шелл» настал момент истины, когда для того, чтобы выжить, надо было объединиться с кем-то еще, но не с подобным себе, а другим, дополняющим, даже противоположным по своей, как сейчас сказали бы, «бизнес-модели». Голландская «Роял» имела средних размеров месторождения на Суматре и кое-какой освоенный, прикормленный потребительский рынок, но сильно зависела от транспорта.
Объединиться двум компаниям явно имело смысл – для того, чтобы просто даже уцелеть в конкурентной борьбе с наступавшим по всем линиям гигантом – «Стандард Ойл». Рокфеллер-то создал компанию, плотно интегрированную по всем линиям, – и разведка, и добыча, и хранение, и очистка, и доставка… И маркетинг тоже. Его компания не стояла на месте. Покорив Америку, бурно развивала свой бизнес в Европе. Замахивалась и на Азию.
Небольшие и средние специализированные нефтяные фирмы с узким сегментом рынка не могли этой экспансии противостоять. Достаточно успешно сопротивлялась лишь российская «БраНобель». Но на ее стороне сражалась мощная коалиция, включавшая в себя парижских Ротшильдов. Плюс к этому маленькая, но фантастически эффективная команда инженеров во главе с практически гениальным Владимиром Шуховым, который и первый настоящий нефтепровод изобрел, и принципиально новый метод нефтеочистки применил, равно как и цилиндрические цистерны для хранения нефти придумал (см. «Крекинг русского полимата»).
Кроме того, нет худа без добра – практическое отсутствие инфраструктуры и нормальных транспортных средств заставляло Нобелей развиваться во все стороны сразу.
Интересно, что во многих других областях рыночной экономики в долгосрочном плане оправдывает себя скорее узкая специализация. Но с нефтью все обстоит наоборот. Почему? Видимо, одна из причин – в той самой высокой «волатильности» цен и на нефть, и на нефтепродукты, которые скачут вверх и вниз непредсказуемо. При малейших изменениях экономической конъюнктуры маржа на различных этапах процесса производства и доставки резко сжимается или, наоборот, расширяется. Интегрированная компания имеет возможность реагировать гибко: в хорошие времена подкопить жирку, в черный день его рационально истратить, стратегическое планирование можно осуществлять с учетом всех особенностей и потребностей, решить, сколько, где и на каких условиях хранилищ построить, какие страховки купить. Как рекламу и брендинг выстроить. Как финансирование – краткосрочное и долгосрочное – организовать. Если нет этих амортизирующих пружин между разными направлениями бизнеса, колебания и превратности рынка могут молниеносно вас уничтожить. Что, собственно, и испытали на себе тысячи павших в нефтяных схватках мелких, средних, а иногда уже и достигших солидных масштабов предпринимателей. А большая интегрированная структура всё сумеет поглотить, любые шоки амортизировать: как макро-, так и микроэкономические – и политические неприятности тоже. Вон, купил Детердинг в свое время ротшильдовский бакинский бизнес за огромные деньги, и ничего, «Роял Датч» не погиб и не потерял позиций после того, как большевики всё национализировали. И «Стандард Ойл оф Нью-Джерси» купил уже национализированные бакинские месторождения в России у Нобелей. И что – ничего, все равно остался лидером, вот сегодня его наследник «ЭксонМобил» – вторая по величине компания мира.
Тот же «Эксон» мог себе позволить потерять почти миллиард долларов на попытке наладить производство нефти из горючих сланцев (см. «Недоделанная нефть»), когда из-за колебаний мировой конъюнктуры вынужден был этот проект бросить. Ну и что? Подумаешь, миллиард… Арахис, peanuts… Не в том смысле, что мировые компании, супермажоры, больше смотрят сегодня в сторону биотоплива (хотя и это тоже правда), а в смысле – почему-то, когда хотят сказать по-английски: ерунда, копейки, вспоминают именно дешевый арахис, «пиинатс»…
А компания поменьше, неинтегрированная и с меньшими масштабами деятельности, получила бы от своих акционеров «на орехи» за такие эксперименты – то есть просто бы разогнали всю дирекцию, все руководство, если бы, конечно, осталось после таких убытков чем руководить.
Однако тогда, в 1907 году, эксперимент объединения голландских нефтяников с английскими мог закончиться либо гибелью, либо триумфом.
Но сначала еще несколько слов о раннем периоде становления «Шелл». Дэниэл Йергин, глава Кембриджского центра энергетических исследований, в своей знаменитой книге «The Prize» («Трофей», или «Сокровище») называет переворотом, революцией то, что компания совершила в 1892 году. И кстати, эта история вновь теснейшим образом связана с Россией и бакинской нефтью.
Альянс парижских Ротшильдов и Нобелей искал себе партнера, который решил бы проблему доставки российской нефти не только европейскому потребителю, но прежде всего в Азию – этот рынок явно намеревалась прибрать к рукам «Стандард Ойл». А тактика рокфеллеровцев к тому времени уже была хорошо известна: благодаря своему глобальному присутствию они могли играть ценами на разных рынках. Например, сбросить цены, устроить жесточайший демпинг в Европе, компенсируя себя временно завышенными ценами в Америке или в Азии (или наоборот). Разорить противника, а потом скупить его по дешевке. И тогда уже вернуть уровень цен к максимуму. А потому выход на азиатский рынок был для «БраНобель» и их партнеров вопросом выживания.
Посредник рекомендовал Ротшильдам удачливого купца Маркуса Сэмюэла, имевшего большой опыт торговых отношений с азиатскими странами. Тот поехал в Баку, посмотрел на это диво дивное – бьющую из-под земли нефть, на чудо из чудес – наливные баржи Шухова. Инженеры объяснили ему: по морю нужно перевозить нефть в судах особой формы и конструкции, копирующих собою плывущую по воде бутылку, а не в подобии обычных сухогрузов. Это позволит сделать перевозку и экономичнее, и безопаснее. И второе обстоятельство, почерпнутое из разговоров с российскими спецами, – надо найти способ очищать внутренность судна от нефти так, чтобы можно было не гонять их назад порожняком, а загружать нужным товаром, в том числе и продовольствием.
Но главная проблема была с Компанией Суэцкого канала – та наотрез отказывалась разрешать проход через канал существовавших к тому моменту танкеров, поскольку они имели обыкновение взрываться, воспламеняться и так далее. (Страхи эти были, видимо, несколько преувеличены, но все же неприятные эпизоды и в самом деле время от времени имели место.)
Так вот, Маркус Сэмюэл предложил Компании Суэцкого канала самой выдвинуть требования к спецификации танкера. В трудных переговорах Сэмюэла поддерживал британский Форин Офис, которому очень хотелось, чтобы именно чисто британская компания обладала правом и возможностью использовать Суэцкий канал для доставки нефти и других грузов, ведь международная ситуация становилась напряженной. И в результате компромисс был достигнут. За основу были взяты современные типы танкеров, апробированные к тому времени той же «БраНобель».
Первые танкеры российской компании были построены в основном в Швеции (что неудивительно). Забавно выглядит список их названий: «Заратустра», «Мухаммед», «Татарин», «Сократ», «Коран», «Талмуд», «Дарвин», «Калмык». Дань политической корректности? У «Шелл» таких проблем не было – им надо было только заглядывать в словарь и выбирать названия моллюсков позвучнее.
Впрочем, куда серьезнее была проблема взрывоопасности – один из нобелевских танкеров взорвался-таки при загрузке нефти в Баку. Маркус Сэмюэл заказал три танкера в родной Англии, и вот в августе 1892 года первый танкер компании «Шелл» прошел через Суэцкий канал. А вскоре красные железные бочки с нефтью «Шелл» стали вытеснять из Индонезии, Сингапура, Таиланда, Японии и так далее синие бочки «Стандард Ойл». Многие в тех странах утверждали, что «Шелл» побеждала уже одним только цветом: в тех краях красный заведомо считается более привлекательным, чем синий.
Видно, Маркус Сэмюэл даже психологию восприятия цветов изучил. А может, и просто попал в точку, случайно. Говорили, что у него было всего несколько секунд, чтобы цвет выбрать. Прокричал в телефонную трубку первое, что пришло в голову.
Это была огромная победа, но в начале века выяснилось, что почивать на танкерных лаврах рановато. Цены на нефть в очередной раз упали, танкеры Сэмюэла были полны дорогой нефтью, но пока они плыли через полмира, нефть в несколько раз упала в цене. К тому же затеянная «Шелл» добыча на Борнео себя не оправдывала, а тут еще разразилась ценовая война местного значения с голландской «Роял», у которой были достаточно богатые месторождения на Суматре.
В условиях упавших цен воевать было смертельно опасно, обе компании могли погибнуть, на радость американскому конкуренту. Тот же посредник, который так вовремя свел его с Ротшильдами, представил Сэмюэлу и Генри Детердинга, который объявил себя горячим сторонником консолидации. Поначалу хозяин «Шелл» нисколько не сомневался, что именно его компания и лично он возглавят объединенное предприятие, но оказалось, что Детердинг не может даже представить себя «играющим вторую скрипку». Абсурд, нелепость, кто знает этих выскочек из Голландии, а тут «Шелл», партнер самих Ротшильдов и Нобелей, покоритель Суэцкого канала и Азии, борющийся на равных с самим Рокфеллером…
Но последовала продолжавшаяся несколько лет психологическая дуэль, в которой в основном на одной только силе характера победил голландец.
Сэмюэл Маркус, без сомнения, был очень талантливым бизнесменом и сильным организатором. Но был чрезвычайно самолюбив и тщеславен: сказывались бедное детство, проведенное в еврейских районах лондонского Ист-Энда, и все связанные с этим комплексы. Детердинг же был напрочь лишен каких бы то ни было комплексов и совсем не склонен к рефлексии, говорил чрезвычайно громко, хохотал, обнажая сразу все зубы. Врываясь в комнату, он заполнял ее всю до отказа, переводил все внимание на себя, излучая, по мнению современников, «непреодолимый магнетизм». С детства показав и любовь к цифрам, и умение чрезвычайно быстро считать, он также выработал со временем свой главный бизнес-принцип. «Основной закон – это простота. Каждый раз, когда я не могу вычленить в предлагаемой мне идее ее самых простых составляющих, неизменно оказывается, что идея эта безнадежно ошибочна», – говорил он.