Я попросил моего друга Сергея Сереброва, достаточно долго занимавшегося практической торговлей нефтью «через прилавок», то есть вне биржи, рассказать, как это выглядит в простой повседневной реальности. И в какой мере цены на самом деле определяются на основе цены эталонной английской нефти Brent.
«Наша система, – рассказал Сергей, – была простой: фирма-посредник, специализировавшаяся на торговле этими товарами за рубеж, заключала договор с производителями и с транзитером (по трубе или в железнодорожных цистернах), организовывала логистику (перевалку в портах, букировку танкеров). Потом продавала иностранной компании, исчисляя цену по определенной формуле – обычно это было среднее из средних значений биржевых котировок марки «Брент» за месяц или две недели до даты, определенной контрактом, на базисе ФОБ. Также применялись коэффициенты, которые брали из таблиц по содержанию меркаптана, металлов и вязкости. Посредник имел 3,5 процента за труды. Расчеты велись только по аккредитивам. При расхождениях в качестве товара с сертификатом полагались дикие штрафы».
Кстати, ФОБ, о котором говорил Сергей, – это международный торговый термин («free on board» или «франко-борт»), означающий, что продающая сторона должна доставить товар на борт морского транспортного средства, оттуда уже начинается коммерческая ответственность покупающей стороны. Ну а меркаптан – это, упрощая, сероводород, в том числе и тот знаменитый со школьных дней H2S, который якобы пускала, идя через лес, мифическая старуха… В общем, если его много в вашей нефти, то это не очень хорошие новости – меркаптан, мягко говоря, не придает ей аромата и тем более не способствует повышению цены.
Куда скачут цены
Как вы думаете, когда нефть была дороже всего, когда ее цена достигала исторического максимума?
Правильно – в июле 2008 года. А какой год на втором месте? Наверное, 1980-й? Или 1973-й?
А вот и нет. Если не считать последнего рекордного всплеска, дороже всего – исторически – нефть стоила в начале 60-х годов XIX века. Ведь любая цена есть категория сугубо относительная.
Цены на нефть, как и на любой другой товар, теоретически должны определяться соотношением спроса и предложения. Если спрос растет по отношению к предложению, то цены должны идти вверх. И наоборот. Если предложение (в данном случае добыча нефти) не меняется, а спрос вдруг снижается, падает, то и цены должны идти вниз. И нефть, сколь она ни горда, а вынуждена подчиняться универсальному закону рынка. И она, конечно, ему подчиняется. Но это – в долгосрочной перспективе.
А вот в короткие отрезки времени (измеряемые месяцами, а то и годами) с ценами на нефть творится иногда бог знает что.
Например, в 1973 году арабские страны уменьшили добычу нефти (то есть предложение) на 5 миллионов баррелей нефти в день. Шахский Иран пришел на помощь Западу и увеличил свою долю на 1 миллион баррелей. Таким образом, мир остался без 4 миллионов баррелей в сутки, без 200 миллионов тонн в год. Иначе говоря, предложение уменьшилось примерно на 7 процентов. Насколько же выросли цены? Тоже, наверное, на столько же? Было бы логично, не правда ли? Ну, в крайнем случае процентов на десять? На пятнадцать? На двадцать, в конце концов. А вот и ничего подобного! На 300 процентов – в четыре раза!
Где же здесь логика?
Как говаривал в приватной обстановке один советский руководитель, когда его прижимали по поводу того или иного странного решения Москвы: логики не ищи!
Вернее, логика есть всегда, но особого рода.
Например, верно говорится, что спрос автолюбителей, что называется, «малоэластичен» – этот экономический термин означает в данном случае, что владельцы машин не очень-то спешат пересесть на метро или автобусы, что бы ни происходило с ценами на бензин.
В каждом звене – от очистки и переработки, через транспортировку до заправочной станции – известие о снижении предложения взвинчивает цены. Но твердокаменный «спрос» не снижается, все терпит, бедолага, кряхтит, но садится за руль.
Но все же может ли «малая эластичность» водителей и других потребителей нефтепродуктов до конца объяснить такой разрыв в цифрах?
Видимо, в этой формуле имеется еще один дополнительный коэффициент, на который надо умножать цифру снижения предложения. Некое «плечо» ценового рычага.
Я бы назвал его коэффициентом страха перед будущим.
Ведь нефть пока нечем заменить, ее надо так или иначе получить, получить обязательно, практически по любой цене!
С 1970 по 1980 год номинальные цены на нефть выросли в десять раз – с трех до тридцати долларов за баррель (больше 80 долларов в ценах 2007-го). Паника достигла своего пика в начале 1980-го. А потом, перебрав через край, как принесенная цунами волна, цены резко схлынули (хотя и не совсем до прежнего уровня). Или еще метафора: так тяжелый предмет, занесенный штормовым ветром на крутую горную вершину, летит потом кубарем, с большим ускорением, вниз. Вот и цены на нефть упали. Упали и разбились. Или, по крайней мере, разбили по дороге Советский Союз.
Но разве не нечто похожее происходило в середине нулевых годов? Дело было прежде всего в увеличении спроса со стороны новых растущих великанов – Индии и Китая. При более или менее неизменном, малоэластичном предложении. И опять же спрос рос на проценты в год, а цены увеличивались совсем другими темпами (с середины 2004-го по середину 2007-го больше чем в четыре раза!).
И опять, перевалив через вершину, рухнули вниз. Вызвав на своем пути сотрясение, раскачавшее мировую экономику. (Недаром, наверное, почти все рецессии и депрессии новейшего времени следуют за нефтяными шоками.) Причем после короткой передышки нефтяные котировки опять с сизифовым упорством ползут вверх, карабкаясь к вершине. И так, по идее, должно продолжаться и дальше – пока нефть не кончится. Или пока человечество не придумает чего-то принципиально нового.
Ну и конечно, принципиально новым оказался «недружественный визит» вируса COVID-19. Вот он-то все вывернул наизнанку. Из-за обморока экономики спрос на все виды горючего пошел вниз, и довольно резко. Соответственно покатились вниз и цены на все виды нефти. Дело дошло до невероятного: до нуля, а затем и отрицательных величин! Мир был в шоке: как же такое возможно? Ведь это только мусор «продается» по отрицательным ценам, ты платишь, чтобы от него избавиться. Но ведь нефть, наоборот, в высшей степени ценный продукт. И вот тем не менее, вопреки всякой логике и всему предыдущему человеческому опыту это случилось.
Первая весточка прилетела в середине марта 2020 года, когда в минус ушел нефтепродукт под названием Wyoming Asphalt Sour. Но, казалось, это лишь казус, недоразумение, которое, кстати, действительно довольно быстро рассеялось. И, в конце концов, этот самый «Вайоминговский кислый асфальт» – это такой густой черный битум, смолоподобный продукт, идущий на производство асфальтобетона, действительно скорее асфальт, да еще и кислый. Но все же, когда он в результате торгов был оценен в минус 19 центов за баррель – то есть производитель был готов доплачивать эту цену любому, кто согласился бы тот продукт у него забрать, – то это был уже серьезный сигнал тревоги. Который в тот момент мало кем был воспринят серьезно. Кроме узких специалистов никто произошедшего, кажется, и не заметил.
Но вот о том, что случилось на нефтяной бирже в понедельник, 20 апреля 2020 года написали на первых страницах главные газеты мира. Ниже нуля опустилась цена на саму «королеву» – ее величество WTI (West Texas Intermediate), главную американскую нефть, основу всего энергетического сектора экономики США. Оказалось, что возможно и такое: в условиях пробившего дно спроса, переполненности хранилищ и резервуаров компании будут платить трейдерам, чтобы те избавили их от запасов этой высококачественной, легкой, замечательной нефти.
Впрочем, для того, чтобы такое случилось, нужно было сойтись нескольким факторам. Вторник, 21 апреля был последним днем торгов по фьючерсному контракту на май, и абсолютно вся нефть, торгуемая по нему, должна была быть физически поставлена в следующем месяце. И это в то время, когда спрос на топливо оставался минимальным. Большинство хранилищ были заполнены почти до предела, поскольку авиакомпании, нефтеперерабатывающие заводы и другие покупатели не очнулись от карантинного анабиоза. И даже те фирмы, у которых все еще сохранилось хоть чуть-чуть места в резервуарах, не горели желанием пополнять имеющиеся запасы, по крайней мере в мае. И так дело дошло уже до края – до последнего дня. Те, у кого на руках застрял кончающийся контракт, паниковали, готовы были закрыть его почти на любых условиях. Начался сброс цен, с электронной цепи спустили агрессивных ботов, и вот дошло сначала до нуля, а потом и до отрицательных значений. В какой-то момент была зафиксирована цена минус $40.47, а в конце торговой сессии «сердце успокоилось» на минус $37.63.
Цены фьючерсных контрактов на июнь между тем остались в положительных величинах. Да и цены на европейские сорта нефти – Brent и российскую Urals – хоть тоже скользили вниз, но ни до нуля, ни тем более до отрицательных значений все же не докатились. То есть это был, как считают многие специалисты, почти анекдотический случай. Но так или иначе прецедент создан, и что-то подсказывает мне, что теперь подобное может случаться и дальше.
И все же это исключение, подтверждающее правило: исторически цены должны расти. И растут. В абсолютных цифрах, безусловно! Иначе и быть не может. Лет 100 назад они выражались цифрами в несколько центов, в лучшем случае – десятков центов за баррель. Смешно!
Но еще смешнее становится, если посмотреть на кривую реальной цены на нефть, перерассчитанной с учетом инфляции, динамики других цен и расходов, а также роста ВВП. Ведь любая цена относительна: и десять центов может быть ужасно много, и сто долларов – нелепо мало. Цифра сама по себе ничего не значит, если мы не можем, хотя бы примерно, прикинуть: а сколько нашего труда на это пошло бы? Сколько дней, месяцев