Я положила сверток на ее кровать и растерялась, не зная, что еще сказать. Тягостно было как-то. Особенно если учесть, что даже несмотря на все свои повреждения, из четырех школьниц, лежащих в этой палате, Ники выглядела лучше всех. Остальные были и вовсе без сознания.
Тогда я просто села рядом с ней и минут пятнадцать просто рассказывала новости, полагая, что ей тут скучно, она ни говорить не может, ни даже читать, потому что руки перебинтованы. Рассказала еще, что у ее парня все в порядке, только небольшое сотрясение, но его уже отпустили из госпиталя – это я узнала еще у ее одногруппницы. Не знаю, волновалась ли Ники за него, но пусть лучше не волнуется, ведь сюда, в женскую палату, он прийти не может, а помощники целителей вряд ли будут бегать и узнавать по ее просьбе, у них и так работы много. А кроме того, сама она не может ни голосом попросить, ни написать. И еще неизвестно сколько не сможет.
Но потом, через четверть часа, меня попросили уйти – у пациентов начинались какие-то процедуры. Я сначала хотела к девочкам зайти, к близняшкам или Свете, но потом все же решила пойти к себе и поизучать какие-нибудь учебники. Не хотелось ничего делать и никуда двигаться – пошел откат, наверное.
Не то чтобы я сильно перенервничала, тем более что мне, если честно, эти боевики не слишком-то угрожали. Не показались они мне такими уж сильными. А с монстрами я, как-то так получилось, не встретилась, вот с ними могли быть проблемы. Дело даже не в них, а в том, что пока я отбиваюсь от тварей, вряд ли ведь наемники будут просто стоять и смотреть. Так что шанс прибить меня у них в таком случае был.
В целом, мне хотелось отвлечься от всего этого, а потом спокойно проанализировать свои действия. Что-то мне во всем этом не нравилось. Нет, речь даже не о том, что происходит в школах, хотя догадки у меня имеются и я, может, даже с Ивановым ими поделюсь. Потом как-нибудь. Хотя, честно говоря, мне кажется, что он уже догадался или это одна из версий. Все объясняющая, но сама по себе мало что нам дающая.
Толку-то от этих объяснений, если сделать ничего невозможно. Не тут они организуют еще нападения, так в других местах. А еще непонятно, где похищенные, что с ними делают и куда в итоге их отправят. В общем, вариантов настолько много, что не имеет смысла пока об этом задумываться, пусть думают компетентные люди.
Мне же не нравились конкретно мои действия. Что-то было в них не то. Я, имея возможность стрелять, почему-то не стреляла. Какой в этом был смысл? Я ту четверку могла просто и без затей всю положить. Может, не на открытой местности, они бы тогда тоже начали стрелять, а мы не на диком западе, чтобы встать друг напротив друга и ждать, кто первый пулю словит. К тому же мне надо было их отвлечь, увести, дать ребятам уйти как можно дальше. Так что почему я не начала стрелять сразу – понятно.
Но чему я не стреляла в здании, где имела возможность их подловить и расстрелять как в тире – загадка. И вроде бы никакого ментального давления на меня не оказывалось. Я внимательно рассмотрела висящие на шее артефакты, но все они оказались целыми. Тогда почему я поступила именно так?
Ответа у меня не находилось и это мне не нравилось. Я – профессионал, но действовала, как дилетантка мелкая. Неужели во мне просыпается что-то от настоящей Алисы? Не хотелось бы, честно говоря. Нет, ни о каком перехвате контроля речи не идет, я не ощущаю присутствия каких-то посторонних сущностей или голосов в голове, но ведь есть еще и память тела, которая берет верх в стрессовой ситуации.
В общем, надо за этим внимательно следить и впредь такого не допускать. Иначе мне эта неэффективность может выйти боком.
Глава 19
Старший следователь особого отдела по работе с аристократами
Иван Иванович Иванов (в миру, граф Алексей Семенович Федосеев)
Секретарь графа Федосеева открыл дверь, пропуская, со всем уважением, главу Департамента и личного друга шефа в кабинет. Тот встретил руководство за письменным столом и без бокальчика коньяка, как обычно. Атмосфера и последние события не располагали к расслаблению и панибратству.
– Ну, рассказывай, – сев в кресло напротив, попросил начальник. Впрочем, ни лицом, ни тоном не демонстрируя, что он чем-то недоволен. Ситуация сложная, конечно, но не критическая. Тем более что появились теперь уже не только мысли и предположения, а доказательства.
– Рассказывать? – граф Иванов-Федосеев побарабанил пальцами по столу. – Уже можно считать доказанным, что определенная группа лиц действует в интересах неопределенного лица высокого ранга. Лицо это точно адепт первостихии Хаоса и мы думаем, учитывая масштаб, что он готовится к принятию ранга архимагистра.
– Не магистра вне категорий? – уточнил начальник.
– Мы думаем, что нет – масштаб не тот. Если бы он войну развязал с тысячами жертв где-нибудь, поддерживал обе стороны, умножая хаос, тогда возможно. Да, на самом деле, это и не так сложно – езжай в какую-нибудь Африку и развлекайся сколько угодно. Наша же ситуация, в целом, не так масштабна, но наводит на определенные мысли.
– Какие же?
– Такие… – тяжело вздохнул граф. – Может, чаю?
– А давай, – согласился начальник и друг.
Они некоторое время сидели в тишине, пока секретарь, он же адъютант, расставлял чашки, чайник и заварное печенье, которое глава Департамента очень уважал.
– Так что за мысли?
– Что дело не только в ранге, но и в мести.
– Мести кому? Империи или конкретным людям?
– Мы склоняемся к тому, что конкретным. В рамках Империи, несмотря на то, что случившееся крайне неприятно, это капля в море. И то, что старались не трогать тех, у кого есть семьи, наводит на определенные мысли.
– Что этот кто-то не хочет получить новых врагов? Логично, но все же среди них жертвы были. Может, и случайные, хотя, помнится, ты говорил, что были и точно убитые намеренно.
– Были, были… Но знаешь, что интересно, ведь необязательно это враги только высокорангового хаосита. На него ведь люди работают. И далеко не факт, что все работают за деньги.
– Это логично. Но тогда выходит, что его поддерживают какие-то аристократы. Вряд ли у условного мещанина будут настолько серьезные претензии к дворянину, что он будет участвовать в убийстве его детей.
– По-разному бывает, конечно, – покачал головой Иванов. – Особенно, если именно дети виноваты. Но это не наш случай. Думаю, все эти убийства им не особенно были и нужны, они просто маскировали уничтожение конкретных людей за массовым террором.
– Для умножения хаоса убийства в принципе не нужны, просто так проще. Можно ведь создать панику и хаос на бирже, например, в какой-то отрасли, а можно…
– Да много чего можно, но, видимо, у нашего визави нет на это ресурсов.
– Ресурсы у него есть, – не согласился глава Департамента. – С этой тюрьмой на скале очень неплохо придумано. Скандинавское королевство нам уже дюжину нот протеста прислало после штурма.
– Но войну объявлять не торопятся что-то, – Иванов усмехнулся. – Да и толку от этого? Опоздали…
– Да ну, какая война? Они, конечно, крайне возмущены нашим самоуправством, возможно даже, понизят уровень дипотношений, но на этом весь запал закончится, – ответил аналогичной усмешкой его начальник. – Кстати, что там с похищенными?
– Четверых поймали. Двое просто шатались по улице, один пришел в управление полиции, обвешанный взрывчаткой, а еще одного нашли в больнице, его туда с улицы привезли – сознание потерял от удара по голове.
– Только у одного взрывчатка была?
– У троих. У того, что нашли на улице, не было, но полиция сейчас камеры просматривает, выясняют, кто мог украсть.
– Но взорвать они ничего не успели, как я понимаю? Что они вообще говорят?
– Ничего не говорят. Они не помнят ничего, и взорвать они ничего не могли, потому что не помнили, как это делается и куда им идти. Тот, что в полицию пошел, хотел помощи попросить, а не взрывать.
– И как это понимать?
– Эксперименты с полным стиранием оперативной памяти проходили давно, но не очень успешно. Скорее всего, в этот раз тоже просто не вышло. Там дело вот в чем: память – это вообще сложная штука, например, стереть долгосрочную полностью невозможно, человек рано или поздно вспомнит если не все, то очень многое. Да, на какое-то короткое время, это может сработать, но потом нейронные связи начнут восстанавливаться или формироваться заново. Мы даже, строго говоря, не знаем, в какое место надо ударить, чтобы гарантированно выключить память, но при этом оставить все остальные когнитивные функции.
– Но можно убрать оперативную? – уточнил начальник Департамента.
– Опять же, проходили эксперименты по ее удалению. Но это не постоянный процесс, можно стереть последние часы или дни один раз, но нельзя сделать так, чтобы это происходило постоянно.
– Ну так им и стерли, получается, память о пленении?
– Так, да не так. Память-то им стерли, да вот только после этого они попали в состояние, близкое к невменяемому – ничего не соображали. По сути, у них в голове была сплошная куча-мала, будто там все миксером помешали, они не понимали, где находятся, для чего и что от них хотят. Менталист им что-то втолковывал, но они его практически не воспринимали, потому что потеряли не только память, но и временно основные когнитивные функции. Человеку ведь можно что-то внушить, только если он ведет относительно осмысленную деятельность. Если у человека, например, органическое поражение мозга в достаточно серьезной стадии, например, алкогольный делирий и он чертиков ловит по углам, то никакой, даже самый гениальный и высокоранговый менталист ничего ему внушить физически не сможет.
– Интересно. Поэтому они ничего не смогли взорвать?
– Да, они просто растерялись, в голове у них все окончательно перемешалось и приказы менталиста просто выветрились.
– И много менталистов знает о том, как можно стереть оперативную память и о том, что сразу после этого нельзя ничего внушать? Я ведь верно понимаю, что стоило немного подождать, когда когнитивные функции восстановятся, и приказ менталиста лег бы как надо?