— Нет. Достаточно. Что бы ни случилось, это никогда не должно произойти вновь!
Пирс обошел вокруг стола и схватил ее за руку.
— Ты не знаешь этого, — воскликнул он. — Если у тебя есть этот талант волшебства, он никуда не исчезнет. Он всегда будет с тобой, ожидая нового повода, чтобы снова проявиться.
— Если! Ты только скажи если! — вскричала Габрия. — Ты не знаешь наверняка. Если я даже обладаю такой способностью, что я могу с ней сделать?! — она заковыляла к выходу, надеясь уйти прежде, чем знахарь успеет еще что-нибудь сказать.
— Габрэн, — тихо произнес Пирс.
Габрия коротко отрезала:
— Спасибо за помощь, знахарь. Я благодарен тебе.
Затем она выскользнула за дверь и исчезла. Дождь к этому времени уже перестал, и тучи распались на огромные пушистые острова. Солнце проникало сквозь все просветы между ними и покрывало холмы подвижной мешаниной света и тени. Свежий ветер повеял на Габрию из степи за Хулинин Трелд. Она глубоко вдохнула Бодрящий холодок немного успокоил ее и помог разобраться в своих мыслях и понять, что она хотела сейчас сделать. Она хотела найти Нэру.
Девушка откинула назад свои стриженые волосы и заковыляла между большими шатрами в сторону далеких пастбищ. Вероятно, Нэра паслась там, и Габрия отчаянно хотела оказаться рядом с успокаивающей мощью хуннули.
Большинство мужчин покинуло лагерь, выслеживая льва, но многие женщины вышли из шатров, наслаждаясь ярким солнцем. Никто не поприветствовал проходящую Габрию, поэтому она спешила, стараясь не поддаваться чувству одиночества и жалости к себе, нараставшим в ее душе.
К тому времени, когда она достигла сторожевых линий на границе лагеря, она опять сильно хромала. Она остановилась передохнуть. На поле перед ней несколько мужчин объезжали молодых лошадей. Другая группа воинов практиковалась в стрельбе из лука. Габрия отказалась от мысли пройти к пастбищам, так как, чтобы миновать их, не попавшись по пути, ей нужны были быстрота и ловкость. Сейчас их у нее не было.
С минуту она наблюдала за лучниками, которые пустили своих лошадей полным галопом по лугу. Как один они издали свирепый крик, поворачивая лошадей назад и посылая тучу стрел за спину в мишень, и отступили с веселыми возгласами на исходную позицию. Габрия с удивлением наблюдала этот странный маневр. Он был сложен, требовал умелого обращения с луком и лошадью, а также расчета времени. Воины выполняли его безукоризненно, и мишень была изрешечена, свидетельствуя об их меткости.
— Они хорошо действуют, — произнес кто-то позади нее.
Габрия повернула голову и увидела Джорлана, командира ночной стражи, стоящего в нескольких шагах от нее, рядом с шатром кузнеца. Он держал недоуздок кусающейся кобылицы. Кузнец, дородный мужчина с огромными руками, зажал переднюю ногу кобылицы между своих ног и приводил в порядок копыто.
— Где они научились этому? — спросила Габрия.
— Это часть новой тактики, которой обучает Этлон. Он перенял ее у налетчиков из Турика, которые являются мастерами наскоков и набегов, — ответил Джорлан.
Габрия оглянулась на лучников, выстраивающихся для новой попытки.
— Зачем такому большому клану беспокоиться о тактике налетов?
Джорлан скривил губы и похлопал кобылицу по носу.
— Лорд Медб стал очень могущественным. Он присоединяет к себе другие кланы или поступает с ними как с Корином. Мы не непобедимы. Я думаю, что война будет еще до того, как кончится лето.
Кузнец фыркнул, по звуку неотличимо от лошади:
— Лорд Медб глупец. Он не может надеяться, что будет контролировать все степи или кланы. Он скоро обожжется.
— Может быть, — задумчиво произнес Джорлан, — пока он мимоходом не подпалит нас.
Кузнец захохотал, испугав кобылицу.
— Стой смирно, девочка, — стал успокаивать он ее. — Ты волнуешься больше, чем моя жена.
— Вы не видели хуннули? — спросила Габрия. Она не хотела обсуждать Медба. Лагерь давил на нее, и она хотела бежать.
Джорлан указал в сторону реки.
— Я думаю, она у реки. Ты хорошо действовал прошлой ночью. Я сожалею о Коре, — добавил он, как будто это только сейчас пришло ему в голову.
— Я тоже, — отпарировала Габрия, раздраженная напоминанием об этом инциденте.
Она не хотела думать о прошлой ночи, пока не выберется из лагеря. Она обернулась, сунула пальцы в рот и издала пронзительный свист. Она подождала немного, беспокоясь, услышала ли ее Нэра.
Затем в ответ на ее призыв раздалось громовое ржание. Этот зов разнесся по Хулинин Трелд подобно звукам боевой трубы. Все в лагере оставили свои дела и снова прислушались к этому ржанию, полному гордости и ликования. В полях все замерло. Как люди, так и лошади следили за тем, как Нэра появилась на вершине далекого холма. Она снова заржала, на этот раз приветственно, и Габрия засмеялась от удовольствия, чувствуя радость кобылы.
Девушка свистнула еще раз. Нэра, распустив хвост, поскакала с холма и галопом помчалась в лагерь. Ее грива металась, как трава перед бурей, а копыта сверкали, когда она выбрасывала вперед ноги. Как черная комета ворвалась она на переполненное поле и пронеслась между людьми и лошадями. Они расступались перед ее силой и великолепием. Она прогрохотала вверх по склону и остановилась в нескольких дюймах от Габрии. Кобыла нежно фыркнула.
Габрия снова засмеялась, слыша вокруг себя возбужденные выкрики людей. Она ухватилась за гриву хуннули и вскочила на нее.
— Пошли!
Нэра крутнулась и помчалась, обгоняя ветер, на равнину.
Джорлан наблюдал, как они исчезли вдали, затем усмехнулся:
— Я отдал бы моих лучших кобыл, чтобы испытать такое.
Кобыла несла Габрию вдоль берегов реки Голдрин к началу долины и быстро промчалась между двумя сторожевыми пиками перед выходом на равнину.
По ту сторону Маракора и его двойника предгорья переходили в степи долин Рамсарина. От сени гор и до сумеречного горизонта разворачивались засушливые степи. Равнина представляла собой бесконечные лиги земли, приводящие в трепет человека своей полнейшей безбрежностью и утонченной красотой, особенностями, которые больше нигде не встречались среди земель, на которых обитали кланы. Особенностью высокогорных степей был непрерывный ветер, который обтачивал камни и гнул высокие травы; резкие краски, которые смешивались мириадом оттенков; острый аромат жестких кустарников, растущих в каждом овраге; жестокость зимних буранов и жара летних засух. Степи были пустынными землями, которые не обещали легкого приема, но они подходили кланам и их беспокойным табунам и были любимы ими.
Нэра скакала на восток, следуя вдоль Голдрин. Она чувствовала, что что-то беспокоит Габрию, но держала свои мысли при себе и ждала, чтобы ее всадница сама заговорила об этом.
Когда Маракор уменьшился позади них, и Габрия уже не чувствовала следящих за ней глаз хулининов, она успокоилась и уселась поудобнее на широкой спине Нэры. Хуннули перешла на шаг, и они медленно брели вдоль отмелей широкой реки. Ветерок обвевал их, холодный от утреннего дождя и наполненный тяжелым духом влажной земли. В заводях плескались утки, и несколько антилоп с любопытством наблюдали за ними с безопасного расстояния.
Габрия глубоко вздохнула.
— Он обвинил меня в волшебстве, Нэра, — наконец произнесла она.
«Кто?»
— Знахарь. Он думает, я использовала какой-то вид силы, чтобы победить Кора в драке прошлой ночью. Хуже всего, что я не знаю, прав ли Пирс.
«Почему знахарь думает, что ты использовала магию?»
Габрия в отчаянии тряхнула головой.
— Кор был поражен силой, называемой Сила Трумиана. Пирс сказал, что я единственная, кто мог это сделать. Он считает, что я обладаю внутренней способностью к использованию магии… Но у него нет доказательств. — Она помолчала некоторое время, затем добавила: — Я видела сон прошлой ночью. Он был ужасен.
«О волшебстве?»
— Да. Ох, Нэра, с самого рождения мне твердили, что магия является чем-то отвратительным и развратным. Но я не такая.
Габрия обвила руками шею хуннули. Девушка хотела верить в себя, во внутреннее добро, которое было частью ее и ее любимой семьи. Если она обладает талантом к волшебству, тогда, надеялась она, ее вера относительно магии была ошибочной, так как она никогда не согласится с тем, что она является носительницей зла.
Нэра остановилась. Она повернула голову так, что ее блестящие черные глаза смотрели прямо в несчастное лицо Габрии.
«Как, ты думаешь, хуннули стали такими, какие они есть?»
Габрии перехватило горло.
— Они были созданы богами. Амара приняла облик первой кобылы, а Шургарт в облике бури оплодотворил ее, — она говорила нерешительно, как будто не была уверена.
«Эта часть правдива, но наше создание пошло дальше. В начале мира мы с харачанскими лошадьми были едины».
Габрия глубоко вздохнула. Она чувствовала себя так, будто стояла на краю обрыва. Позади лежала ее жизнь, основные понятия и нравственные устои которой не изменились. Перед ней лежали новые взгляды и странные истины, самой странной из которых была идея того, что магия не является вредоносной силой. Все, что ей нужно было сделать, это прыгнуть с обрыва и задать хуннули оставшиеся невысказанными вопросы. Девушка уже угадывала суть ответа, но те неизвестные области, в которые это знание могло привести, ее путали ее больше, чем все, с чем она до этого сталкивалась. Это могло означать полное разрушение всего ее образа жизни и мыслей. Это могло означать, что в течение двух столетий кланы верили в ложь.
Нэра все еще продолжала с состраданием смотреть на нее, ожидая, когда Габрия заговорит. Габрия медленно провела пальцем вдоль белой в виде молнии отметки на лопатке Нэры, стараясь найти в себе отвагу в любых словах выразить вопрос, который был у нее в сознании.