— Ну, отец, — внезапно произнес Этлон, напугав девушку и вождя, — теперь, по крайней мере, мы знаем, что слухи о ереси Медба правдивы. — Он недовольно взглянул на Габрию, но продолжал: — Что нам надо теперь делать, чтобы держать его на неверном пути?
Сэврик оторвал взгляд от Габрии и взглянул на сына.
— Будем держать его там так долго, как сможем. Нам не причинит вреда, если мы позволим ему думать, что Хулинин будет у него в руках.
— Что он предложил тебе, вер-тэйн? — спросила Габрия. Она очень устала и мечтала вернуться в шатер Пирса, но ей было интересно, в какую цену обходится Хулинин Медбу.
— Этот ворона-агент пришел ко мне сегодня вечером. — Этлон помолчал задумчиво. — Хотел бы я знать, как Медб так быстро с ним связался. Может быть, у него тоже есть следящий камень? Он предложил мне от имени Медба людей, золото, земли и звание вождя в обмен на повиновение и голову моего отца.
Сэврик усмехнулся:
— Я надеюсь, тебе будет не слишком легко со всем этим сразу.
— Ничто не стоит такой цены.
Габрия слушала эту короткую пикировку с легкой завистью. Несмотря на их различия, мужчины были преданными сыном и отцом и даже еще более близки как товарищи. Только ее брат Габрэн был так близок к Габрии, и его смерть оставила пустоту, которая никогда не заполнится. Нэра помогла залечить некоторые раны в ее душе, но там были глубины, которые никто никогда не нашел бы, глубины, до сих пор полные непролитых слез. Габрия закрыла глаза и отвернулась. Было еще слишком рано плакать.
Сэврик заметил ее движение и сказал: Скоро наступит день, а нам многое надо сделать.
Они распрощались, и вождь прошелся с Габрией до шатра Пирса. Он колебался, как будто собирался заговорить, затем изменил свое намерение, кивнул и ушел. Габрия смотрела Сэврику вслед, пока он не исчез среди шатров. Этой ночью она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо раньше, и у нее было ощущение, что каким-то образом его мысли были связаны с ней. Он глядел на нее в шатре Этлона так, будто отбросил в сторону все, кроме ее главных слабостей и сильных сторон, и то, что он нашел, удовлетворило его. Ей было приятно его понимание и принятие ее. Ей не приходилось жить вне семьи, и она начала понимать, как много для нее значат Сэврик и его семья. Габрия закрыла за собой клапан шатра. С молитвой, обращенной к Амаре, она уснула.
Как огромные бабочки, черные шатры зимнего лагеря начали складывать свои крылья и исчезать. С упакованными внутрь шестами и канатами шатры грузились на большие, ярко раскрашенные фургоны, в которые были впряжены волы или лошади. Имущество каждой семьи было уложено под шатром и прикрыто коврами. На основе опыта поколений клан мог разобрать свой зимний лагерь за несколько дней, а походный — за несколько часов. Сворачивание поселения было тонким искусством, и женщины гордились своей быстротой и знанием дела.
Утро, когда клан Хулинин покидал свой зимний лагерь, обещало жаркий и безоблачный день. Слабая роса быстро высохла на ветру, и повсюду заклубилась пыль. Первое сворачивание лагеря всегда занимает больше времени, чем обычно, поэтому клан поднялся до восхода солнца, чтобы сложить оставшиеся шатры, закрыть холл, оседлать лошадей и распрощаться с теми немногими, которым предназначено остаться. Когда на восходе зазвучал рожок, на рабочем поле был уже почти сформирован караван, как только каждая семья заняла свое место. Старики, больные и те, кто оставался присматривать за пустым лагерем, печально наблюдали и помогали, чем только могли, клану собираться в дорогу. Холостяки верода собирали скот. Три харачанских косяка были собраны в один, так как скоро должен был начаться период спаривания, и те лошади, на которых не ездили и не работали, были отогнаны к выходу из долины. Кобылы, жеребята и однолетки возбужденно переминались, а жеребец Вайер стоял у подножия Маракора, принюхивался к ветру, дующему из степей, и внимательно прислушивался в ожидании сигнала рожков.
Сэврик сам закрыл огромные двери холла и спустил золотое знамя. Он передал его Этлону, который поднял его высоко и галопом послал Борея вниз, в поля, где ожидал караван. Дружный крик ликования эхом разнесся по долине. Лошади заржали в ответ. Собаки в возбуждении неистово заржали. Хаос людей и животных медленно приобретал смутное подобие порядка. Забытые привычки были восстановлены, последние прощальные слова сказаны, потерявшиеся дети найдены, и веревки на телегах и вьючных животных были проверены и перепроверены.
Наконец, когда все было готово, два всадника с рожками поскакали к выходу из долины. Молчание предвкушения воцарилось в караване. Затем одновременно оба горниста поднесли свои горны к губам и издали мощные звуки мелодии, которые воспарили над пустыми равнинами как крик торжества и приветствия. Люди одобрительно закричали. Сэврик, скачущий под огромным золотым знаменем, поднял к небу свой меч, как только Вайер заржал.
Как гигантская змея, караван, извиваясь, пополз вперед. Габрия сидела на спине Нэры и следила с окрашенным благоговением уважением, как Хулинин двигался из своей долины. Это было зрелище, которое она будет помнить всегда.
С того момента, когда Валориан научил первого из людей кланов радости верховой езды, кланы были кочевниками, с дующим в лицо степным ветром и пылью странствий на одежде. Хотя кланы в течение многих поколений успокаивались и неосознанно пускали корни в местах, выбранных ими для зимних лагерей, в сердце они были по-прежнему кочевниками. Зимовка была хороша для холодных месяцев, когда метели замораживали землю, но когда свежесть весны открывала путь к лету, кланы возвращались на старые пути и оставляли зимние лагеря позади.
Для Габрии и ее клана укладка вещей и подготовка к кочевке всегда были простым делом. Корин состоял всего из двадцати пяти семей и мог передвигаться часто и без особой суеты. Они были более кочевыми, чем Хулинин, и иногда вообще не утруждали себя зимовкой в своем зимнем лагере. Но эта кочевка очаровала Габрию. Хулинин, с его многочисленными семьями, огромными стадами и могучим веродом, тяжеловесно двинулся из зимнего лагеря, образовав чудесную шумную кавалькаду.
Во главе каравана скакал вождь и его стража. За ними основная часть клана составляла процессию фургонов, повозок, вьючных животных, верховых и пеших людей и горластую толпу возбужденных собак и детей. Затем шел скот, и последним двигался еще один отряд воинов. Верод был распределен по сторонам каравана, и пять стражников удерживали лошадиный табун в стороне во избежания несчастья. Габрия восхищалась организацией, при которой каждый человек знал свое место и предотвращались столкновения характеров. Ей ничего не оставалось, как поражаться тому, как смог огромный караван в день покрывать большое расстояние. При той скорости, с которой они двигались сейчас, встреча кланов закончится задолго до прибытия Хулинина.
К ее удивлению, караван медленно ускорял свой ход, пока не начал двигаться с прекрасной скоростью вдоль берегов реки. Вскоре богатая зелень кустарников и деревьев предгорий осталась позади. Вместо них до горизонта простирались глубоко укоренившиеся кустарники и травы, уже приобретшие золотисто-зеленый цвет. Старая, плотно переплетенная растительность пружинила под ногами идущих, когда караван пересекал травянистые степи. Рядом с ними река Голдрин из пенящегося, скачущего по камням потока превратилась в степенную, задумчивую реку, которая вилась среди каменистых отмелей и молча грелась на солнце. Впереди клана скакал дозор, чтобы высматривать разбойников или дичь. Налетчики редко беспокоили такой огромный клан, как Хулинин, но в этом году Сэврик предпочитал не рисковать.
Эмиссар Медба двигался вместе с ними, вежливо объяснив, что Вилфлайинг уже на пути к месту встречи и он встретится с ними быстрее всего, если будет путешествовать с кланом Сэврика. Сэврик с Этлоном оба знали истинную причину того, почему агент остался, и они считали обязательным для себя развязывать частые ссоры, когда Сэврик носил брошь со звездой. Из-за присутствия этого человека Габрия была вынуждена держаться с всадниками в арьергарде каравана.
Быстро проходили дни под открытым небом по мере продвижения клана на восток, к месту встречи в Тир Самод, священном месте слияния рек Голдрин и Айзин. Сворачивались и снова разворачивались лагеря, и мускулы привыкли к ходьбе и скачке. Тяжелые зимние плащи сменились более легкими льняными с длинными капюшонами, которые одевались так, как того требовали обстоятельства: накинутыми на голову для защиты от ветра и солнца или обернутыми вокруг лица для битвы. Тучи редко затеняли безграничные просторы неба, за исключением послеполуденных гроз.
Летняя жара усиливалась, и с ней, по мере того как сокращалось время до встречи, росло напряжение в клане. Глаза Сэврика постоянно озирали горизонт, как будто он ждал, что орда вот-вот набросится на его караван. Между воинами вспыхивали ссоры, и даже эмиссар Медба временами терял апломб и становился раздражительным с людьми, которых он надеялся очаровать. Посланцы, которые обычно были многочисленны по мере того, как кланы сближались, в этом году странным образом отсутствовали. Вестей не было ни от кого.
Этлон освободил Габрию от ее обязанностей и проводил теплые вечера, оттачивая ее искусство владения мечом не на виду у клана. Большинство воинов не замечали странного внимания Этлона к чужаку, но Кор все еще лелеял свою ненависть к Габрии. Перед кочевкой он был слишком сильно занят, чтобы разделаться с ней так, как ему хотелось. Теперь он преследовал ее постоянно, выискивая предлоги, чтобы донести на нее Джорлану, или унижая и оскорбляя ее перед всеми. Он изводил ее мелочными придирками и ходил за ней по пятам, как шакал в ожидании поживы. Когда Этлон был поблизости, он избегал ее, но вер-тэйн был постоянно занят весь день, а Габрия была слишком горда, чтобы сказать ему о том, как этот негодяй мучил ее. Она начала испытывать отвращение при виде Кора.
Габрия старалась приучить себя к ненавистному присутствию Кора, раз уж она не может избежать его, но его угрюмые глаза и кривые ухмылки вызывали ее раздражение, а его насмешки пробуждали в ней все больший гнев. В течение дня ей некуда было деться от него. По ночам ей снился его грубый смех. Она пробиралась вокруг лагеря, оглядываясь и вздрагивая каждый раз, когда кто-нибудь смеялся. Даже с Этлоном она была рассеянной и нервной. Она могла только надеяться не обращать внимания на Кора до тех пор, пока они не достигнут места встречи. Тогда мысли каждого будут заняты более важными вещами, чем мелочная месть.