— Вы не будете возражать, если при нашей беседе будет присутствовать, приписанный ко мне стажер? — доставая из кармана блокнот и ручку, спросил Антон.
Женщина испуганно посмотрела на «приписанного стажера», то есть на меня, и по коровьи шумно выдохнула:
— Не буду. Чего уж там.
— Тогда поговорим о событиях вечера двенадцатого апреля. Что вы можете добавить или рассказать следствию?
Я мысленно аплодировала Антону. Он ловко обыгрывал слова, словно знал обо всем и приехал лишь уточнить некоторые детали.
— А что рассказывать-то? — Антонина Яковлевна опустила глаза и вцепилась в угол кофты, перебирая его пальцами. — Набедокурили детки…
— Угу, — невнятно буркнул Антон. — Расскажите, пожалуйста, все, что вы видели, с самого начала.
— А что я видела?! — вспыхнула женщина. — Я ж их сумки не проверяю! Родители целый день на работе… вы ведь знаете, кем они работают?
— Безусловно, — кивнул Антон и поразил меня в самое сердце. Не сверяясь с записями в блокноте, тут же выдал текст: — Андрей Иванович коммерческий директор станкостроительного завода, Инесса Викторовна зав отделом в администрации…
— Вот! — не дав договорить об Инессе Викторовне, выпалила Антонина Яковлевна. — Целый день до вечера в своей администрации! А потом ко мне с претензиями, — что да как…
— Успокойтесь, пожалуйста, Антонина Яковлевна, — любезно произнес «следователь Ковальчук». — Я лично, вас ни в чем не обвиняю.
— И на том спасибо, — вздохнула женщина. — Мне и без следователей обидчиков хватает.
— Вернемся к событиям двенадцатого апреля. Когда пришли дети?
— Так, сразу после занятий, часа в четыре. Приехали и сразу в Любкину комнату — шасть. Заперлись. Я тут, на этой половине была, ужин готовила, телевизор смотрела. Они там что-то пошумели сначала, а потом, уже около шести угомонились. Ну, думаю, наконец-то заниматься начали.
— Понятно, — кивнул Антон. — Что было дальше? Вы к ним заходили?
— Была разочек. Но Любаша мне сказала «не мешай, теть Тонь, мы заниматься будем». Я говорю — ужинать будете? Она говорит, нет, мы чипсов с собой купили. Потом музыка у них тихонько играла, Любава всегда уроки под музыку готовит… Я и думала — занимаются они.
— Можно будет позже взглянуть на комнату Любавы? — спросил Антон.
— Так, глядите. Там прибрано.
— Когда вернулись с работы родители Любавы? — уверенно продолжил «следователь Ковальчук». И тут же получил в лоб:
— Так, не вернулись они, — удивилась Антонина Яковлевна. — Они ж в Таиланде были. Две недели.
— Конечно, конечно, — сконфузился «следователь». — Извините, совсем запутался, столько дел, столько дел…
Я посчитала, что не лишним будет выручить друга и вернуть достоверность нашей беседе:
— Когда приехал отец Ренаты? В половине десятого?
— Даже раньше, — задумалась женщина. Думаю, минут двадцать было…
— Он сразу прошел в комнату к детям?
— Конечно. Ренаткина машина перед домом же стояла. Он как вошел, сразу к ним. — Вспоминая вечер двенадцатого апреля, женщина покачала головой. — Ну и крику было… До сих пор перед соседями стыдно. Он Ренатку чуть не за волосы к машине волок. Думала, убьет.
— А она? — быстро спросила я. — Сопротивлялась?
— Куда там! — Антонина Яковлевна махнула рукой. — Они себе столько этой дряни вкололи, Любава сутки после как чумная ходили…
Мы с Антоном переглянулись, и я осторожно задала вопрос:
— А что именно они себе вкололи, вы знаете?
— Об этом лучше у Михаила Петровича спросить. Любава сказала, что он сразу от нас дочь в наркологическую лечебницу повез, анализы делать. До сих пор, каждую среду туда мочу на анализы лично возит — сторожит, значит, дочь-то.
— Это тоже вам Любава рассказала?
— Да. Родители теперь запрещают девчонкам встречаться. В институте видятся, никуда не денешься, а после ни-ни. Сразу домой.
— Понятно, — кивнул Антон. — А вы знаете, кто в тот день купил и принес наркотики?
Антонина Яковлевна опустила глаза:
— Так, разве они скажут правду. Все друг на дружку валят. Наша на Ренату, Рената еще на кого.
— А сколько всего в тот день было ребят?
— А четверо. Две девочки и два мальчика. Один Денис из нашего института, другой Саша из технического, он с Ренатой дружит.
— Кто-нибудь из детей выходил из дома? — делая вид, что заносит данные в блокнот, спросил Антон.
— Нет. Когда Михаил Петрович-то, значит, приехал, они все как мертвые, вповалку лежали. Еле он их растолкал. Не церемонился.
— Можно пройти в комнату Любавы? — поднимаясь, спросил Антон.
— Пойдемте, — сказала Антонина Яковлевна и повела нас, на «половину Любавы». — Родительская спальня в мансарде на втором этаже, я рядом с кухней обитаю, — на ходу объясняла она, — а Любаша вот здесь.
Обитель Любавы состояла из двух больших смежных комнат и незастекленной веранды. В первой комнате была гостиная-кабинет, во второй уютная девичья спальня с огромным плюшевым пандой в углу и затейливыми занавесочками. Стеклянная дверь на веранду шла из гостиной и скрывалась за плотными, сверкающими шторами и тюлем в едва заметную полоску. Я раздвинула все это великолепие, полюбовалась чисто прибранной верандой и обратила внимание на крыльцо, спускающееся прямо в зеленеющий сад.
Я и Антон обошли комнаты Любавы, сунули носы в тетрадки, разложенные на столе, в расписание занятий, и пошли к вешалке из оленьих рогов.
Наблюдая, как мы одеваемся, Антонина Яковлевна нервно облизывала губы, теребила край кофты и все никак не отваживалась о чем-то спросить.
— Вы хотите что-то сказать, Антонина Яковлевна? — помог Антон.
— Да. Что мне сказать Андрею и Инессе?
— Ничего, — застегивая молнию на ветровке, сказал Антон. — Наш визит не имеет к ним никакого отношения. Мы ищем дилера, продающего студентам наркотики, и разговор наш, так сказать, был дежурным, для галочки в рапорте.
— Ага, ага, — обрадовано закивала тетушка.
— Зачем снова родителей расстраивать? — продолжал Антон. — Поговорили и забыли. Так?
— Как скажите, — первый раз улыбнулась женщина. — Мне эти разговоры тоже ни к чему. Опять начнут нервы трепать — не уследила, да не уследила…
— Ну, и что ты думаешь относительно золотой молодежи? — уже в машине, заводя двигатель, сказал Антон.
— Нечего добавить, — нахохлившись, я угрюмо смотрела на стайку воробьев, купающихся в прогретом песке. — Скоро лето, скоро тепло, уеду к чертовой матери в Ялту.
— Почему в Ялту? — усмехнулся охранник.
— Потому что пошью костюм с отливом, — буркнула я.
— А-а-а, — протянул «следователь Ковальчук» и вывел машину на проспект. — С Кутеповым будешь говорить?
— Еще не решила, — не меняя сердитого тона, ответила я. — Что я могу ему сказать? Ваша дочь наркоманка и вы изо всех сил это скрываете?
— Тебе виднее, — согласился Антон. — Но результатами ты довольна?
— Шутишь? — буркнула я. — У меня такое ощущение, что, копаясь в грязном белье, я наткнулась на кучку какашек. У Кутепова уже один ребенок от наркотиков погиб… теперь вот дочь на иглу садиться…
— Успокойся, — примирительно произнес Антон. — Если он месяц таскает ее мочу на анализы, значит еще села.
— Но все равно уже в группе риска, — вздохнула я. — И кто только эту дрянь придумал?!
— Дьявол, — хмыкнул бодигард. — Тебя куда отвезти?
— Высади где-нибудь в центре у кафе. Хочу посидеть, кофе выпить. С коньяком.
— Составит компанию?
— Нет, спасибо. Надо одной побыть, все обдумать.
Думалось мне необыкновенно плохо. Не смотря на видимые результаты, удовольствия от собственной прозорливости не было. Да и работали больше другие — Антон разговорил тетушку, Андрей рыл землю на другом конце страны, — я так, хвосты самолетам заносила. Ничего общего с делом Самоеда. В принципе, вся моя заслуга сводилась в умении слушать. А тут бы любой справился.
Глотая горячий кофе с ложкой коньяка (судя по цене, «Арманьяк», судя по вкусу, что-то из подвалов Малой Арнаутской), я могла думать только о том, какой ужас испытал Михаил Петрович, найдя дочь в невменяемом состоянии, со следом укола на локтевом сгибе. Даже напрягая все воображение, я не смогла бы вообразить этого ужаса. Три года назад, тоже в апреле он потерял сына и вот… снова… та же трагедия.
Я понимала, почему вчера Кутепов был резок со мной, и совсем простила. Любой намек на пристрастие девушки к наркотикам, может поставить крест на ее будущем. Эту тайну берег Михаил Петрович и потому создал дочери другое алиби — дом, Таша, его честное слово.
Но поговорить нам все же придется. Пусть после этого я уйду, пусть тайна похищенного пистолета останется нераскрытой, но если я не уговорю Кутепова быть полностью со мной откровенным, мое пребывание в его доме уже станет бесполезным.
Была пятница, и Михаил Петрович раньше вернулся с работы. О своем приезде он предупредил по телефону, сказал, что не успел пообедать, очень голоден и попросил накрывать на стол.
Таша сегодня ужинала с нами. Сидор Поликарпович изобразил вкуснейшую семгу под фирменным соусом, и этот кулинарный шедевр, бесспорно, перекрывал многое из шедевров няни Нюси.
По причинам хоть и раздельного, но весьма сытного ужина, Михаил Петрович был настроен благодушно. На какой-то момент я даже расхотела портить ему настроение. Кутепов расположился в гостиной перед телевизором, листал какую-то местную прессу и искоса наблюдал, как Света и Рената уговаривают Мишу-маленького отцепиться от кубиков и идти в столовую. (Час назад я сама видела, что Рената тайком сунула брату шоколадку и теперь пожинает плоды — ребенок категорически не хочет творожную запеканку.)
Я подсела к Кутепову и тихо сказала:
— Михаил Петрович, мне необходимо с вами поговорить.
Он наклонил голову и взглянул на меня поверх очков:
— Прямо сейчас?
— Да. Это важно.
— Ну что ж, пошли, — он тяжело поднялся и потопал к кабинету. Там сел в кресло и сказал: — Я тебя слушаю, — хозяин кабинета вольно расположился на сиденье и, закинув ногу на ног