И тогда бы мне пришлось уверять парней, что я ценный товар и выкуп они получат в любом случае. Пришлось бы умолять не душить меня с досады, а подойти к вопросу философски — из любой неудачи надо извлечь максимальную выгоду.
Валяясь на матрасе, я очень жалела, что не имею возможности поставить себя и Ренату перед зеркалом, закрыть нам обоим верхнюю часть лицо и проверить, как сильно мы похожи с обмотанными лицами?! Почему возникла путаница и продолжалась до самого конца?!
У представителей правоохранительных органов похожий вопрос все же возник. Но обсуждали его за пределами кабинета.
— Андреич, пошептаться надо, — сказал оперативник следователю и покосился в сторону. Мне показалось на Кутепова. Сергей Андреевич хмуро кивнул, и они вышли за дверь.
Их уход заставил Михаила Петровича поморщиться.
— Мне очень жаль, Софья, что тебе пришлось все это пережить, — сказал хозяин дома, и я заметила, как его левая щека подрагивает в нервном тике.
— Все хорошо, Михаил Петрович, — голосом мягким, как у больничной сиделки, сказала я. — Все уже закончилось. Не известно, как бы в этой ситуации повела себя Рената. Она у вас девушка горячая, могла бы не внять предупреждениям и снять повязку с глаз. Так что… — я развела руками, — может быть, все к лучшему?
— Да, — глядя в пол, пробормотал Кутепов, — Рената могла бы начудить. Она еще ребенок.
Дверь кабинета приоткрылась, и в проем свесилось лицо опера:
— Михаил Петрович, можно вас на пару слов?
Кутепов сразу поднялся из кресла и, тяжело топая домашними туфлями, вышел из комнаты.
Я, Туполев и Антон, проводили его уход сочувственным молчанием. Назар вообще сегодня был непривычно молчалив, только в самом начале, снимая страсти, поболтал немного. Все остальное время стоял смирно, смотрел исподлобья и рук из карманов не вынимал. Поза «руки в брюки» и набыченная шея всегда служили нехорошим знаком для окружающих, — Хозяин не в духе, лучше, братцы раствориться на фоне стен и прикинуться мебелью.
Антон как вошел в кабинет и оперся о дверной косяк, так и подпирал его молча в течение сорока минут. Но его молчаливая хмурость была привычной.
Туполев дважды, туда обратно, прогулялся вдоль книжных стеллажей, покачался с пятки на носок, потом резко развернулся и сел на диван рядом с моими ногами:
— Я хочу, что бы ты сейчас же уехала вместе со мной, — сказал быстро, тоном, не допускающим обсуждения.
— Почему? — спокойно поинтересовалась я.
— Я втянул тебя в это дело, я за тебя в ответе, я решил все это прекратить.
Упор на личное местоимение звучал приказом.
Давно Назар не разговаривал со мной в таком ключе. Видимо, нервы не в порядке, расстроен сильно, раз забыл о заключенном прежде соглашении — я не исполняю его приказов, если их мотивировка не кажется мне убедительной.
— Почему ты вдруг решил, что пора все это прекратить?
Назар только зыркнул исподлобья, — Хозяин не должен давать объяснений, говорил его взгляд, — и в разговор вступил Антон.
— Софья, ты сильно испугалась?
Ах. До чего же Антоша милый. Ни один железный лоб не догадался задать девушке элементарный вопрос — тяжело ли было, Софьюшка? Софьюшка пустила бы слезки, омылась ими как росой, и стала нежной, послушной и стойкой, как взвод одноногих оловянных солдатиков. Когда со мной хорошо обращаются, я превращаюсь в пластилин, и лепи из Софьи, чего душа изволит — хоть одноногого новобранца, хоть одалиску со всеми прелестями.
Насчет прелестей еще никто как-то не пробовал, но разговор, тем не менее, пошел в правильном настрое.
— Знаешь, я испугаться-то толком не успела, — не глядя на Туполева, промурлыкала я. — Сначала газом одурманили, а потом, пардон, так писать хотелось, что кроме как о «подмоченной» репутации, ни о чем не думалось.
— Тебя били? — не отстраняясь от косяка, держа руки скрещенными на груди, спросил Антон.
Если бы похитителям не повезло увидеть бодигарда в этой позе и с этим выражением лица, думаю, искать их пришлось бы в Антарктиде среди пингвинов и вечных льдов. Антоша умел быть внушительным, несмотря на видимую хрупкость телосложения.
— Ни боже мой! Обращались как с принцессой крови. — Об удобствах в ведре, вонючем тулупе и ползанье почти голышом по замусоренному сараю, упоминать не стала. Изодранные кружевные трусы приятно розового цвета и исполосованная следами скотча физиономия, и так подарили свидетелям массу впечатлений. До сих пор мое лицо напоминало маску енота-полоскуна: от переносицы к вискам шли весьма заметные багровые полоски, брови местами отсутствовали (их отодрали добрые люди на дороге вместе со скотчем), ресницы тоже слегка пострадали, так что в одалиски мне, факт, торопиться не следует. Только в еноты. — Нет, все травмы я нанесла себе сама, когда из кузова на асфальт вывалилась, — сказала грустно и потрогала пальчиком полувыщипанную бровь.
— Поймаю — убью! — скрипнув зубами, прорычал Туполев.
Я как-то сразу ему поверила. Этот поймает. И убьет.
— Может, не надо? — спросила испуганно. Если Назара посадят за собственноручное убийство моих обидчиков, милейшая Ирина Яковлевна внуков точно не дождется. А она их шибко хочет.
Не давая мне времени как следует заступиться за похитителей, Ирину Яковлевну и внуков, в кабинет зашел Сергей Андреевич. Обвел взглядом нашу теплую компанию, задумался на пару секунд и, наконец, собравшись с духом, произнес:
— Господа, я хотел бы поговорить с потерпевшей наедине.
Казенная формулировка не оставила Хозяину и бодигарду свободу для маневра, мужчины подчинились официальному протоколу и направились к двери.
— Наш разговор не окончен, — сурово, на пороге сказал Туполев и, выходя из кабинета, едва не стукнулся лбом с торопящимся на допрос опером.
Перед какой-то, видимо, неприятной беседой, органы взяли потерпевшую в плотное кольцо. Бок капитана упирался в мои пятки, Сергей Андреевич подкатил кресло ближе к дивану и тихо, глядя мне в очи, произнес:
— Сосредоточьтесь, пожалуйста, Софья, и очень, очень старательно вспомните — не менялось ли что-либо в настрое похитителей в течение вашего заточения? Вот вспомните — вас развязали. Дали попить. Потом снова связали. Так? — я кивнула. — Дальше, когда мужчины заходили к вам повторно, в голосе, интонациях, в вопросах, не проскальзывало чего-то нового? Удивления или злости, например, разочарования? Вспомните.
— Нет. Все было ровно, — удивленно ответила я. — Злости не было, это точно.
— Каких-нибудь наводящих вопросов не задавали? Ничего не уточняли?
— Ну нет же, я вам говорю! Со мной разговаривали один раз. Сказали, что я жива до тех пор, пока не вижу их лиц, и предупредили, что ждут выкупа.
— То есть, ни разу, ни в чем поведение похитителей не изменилось…
— Нет.
— Вы абсолютно уверены? — настаивал следователь. — Вспомните, как следует, может быть, сейчас, вы взглянете на какую-то странность иначе.
— Нет, нет, и нет. Не было никаких изменений. Я понимаю, к чему вы клоните, сама об этом думала, но с уверенность могу сказать — до последней минуты, похитители были уверены, что у них находится Рената Кутепова. Ищите людей, не знакомых с детальной обстановкой в доме Кутеповых. Здесь у них сообщников нет.
— Как сказать, Софья, как сказать, — себе под нос, в задумчивости пробурчал следователь.
— А чего тут говорить! — вспыхнула я. — У преступников была мобильная связь…
— Это исключает только Светлану, — перебил оперативник. — Только она видела, что в гараж спускается не Рената.
— Ничего она не видела, — фыркнула я. — Мы уже у лифта договорились, что Рената будет ждать меня на крыльце.
— Но о том, что хотя бы в гараже она будет не одна, няня знала! — тон спорящего капитана показывал, что эту тему мужики уже прорабатывали.
— Преступники могли на время «Ч» отключить сотовую связь! — горячился следователь. — Потому и были не предупреждены.
— Вряд ли они отключат телефоны, — не согласился опер. — У нас и без Светланы подозреваемых пруд пруди.
Спорщики заткнулись, и я осторожненько вставила реплику:
— Я могу узнать, от чего весь этот сыр-бор?
Но органы темнили и хранили задумчивое молчание. Я повторила попытку:
— Когда позвонили Кутепову с требованием выкупа? И кстати, сколько затребовали?
— Через час после похищения. Сто тысяч долларов в мелких купюрах, — последовательно ответил капитан.
Я, можно сказать, обиделась. Дешево оценили. Такой выкуп, не моргнув глазом, я могла бы и сама за себя выплатить. Год назад, по совету Туполева, я вложила наследство Кирилла в ценные бумаги и припеваючи живу на одни проценты.
— Без размаха ребята, — пробормотала.
— Уверены? — усмехнулся капитан. — Нет, Софья Николаевна, тут есть одна тонкость, — именно такая сумма сейчас лежит в домашнем сейфе Михаила Петровича.
— О-о-о, — протянула я. — Из-за этого вы решили, что в доме есть сообщник? И кто знал об этих деньгах?
— Бьянка, — только и ответил следователь. Он уже не делал напрасной тайны из следствия. Все, что они сейчас мне рассказали, я могла узнать сама, поговорив с жильцами пентхауза.
Какое-то время каждый из нас мысленно обсасывал это имя, примерял, прикладывал его к ситуации с разных боков, и первой это имя от ситуации отлепила я:
— Бьянка не стала бы рисковать из-за ста тысяч. Ей легче развестись.
— А если целью было не похищение, а убийство падчерицы? — медленно проговорил Сергей Андреевич. — О том, что произошла ошибка, жена Кутепова узнала, лишь вернувшись из бассейна. Она пришла буквально в ту минуту, когда перепуганный известием муж уже вернулся домой с работы и звонил в милицию. После звонка похитителей на мобильник, он еще не знал, что похищена не его дочь, прибежал домой и обнаружил здесь Ренату. Тогда и было решено заявить в милицию. Он испугался, что с расстройства, преступники могут больше не позвонить а, просто напросто, убьют вас. Бьянка узнала об ошибке почти одновременно с ним. — Сергей Андреевич внимательно посмотрел на меня: — Теперь вы понимаете, почему так важно вспомнить любое изменение в настрое похитителей? Ренату могли оставить в живых лишь до вечера, на тот случай, если Кутепов потребовал бы телефонного разговора с дочерью. Похитители вели себя примерно лишь до поры до времени. Потом, Ренату могли бы убить.