Пэрис вдруг остановилась на полуслове.
– А почему вы спрашиваете про Эрин?
– Насколько мне известно, она пропала.
– По-моему, она поехала в Окалу…
– Нет, не поехала.
Карие глазищи недоуменно моргнули.
– О боже, – тихо произнесла Пэрис, – не думаете же вы… Господи…
Лэндри положил на стол перед нею визитную карточку и встал с кресла.
– Спасибо, что уделили нам время, мисс Монтгомери. Прошу вас, позвоните, если вспомните что-нибудь полезное.
– Мы закончили?
– Пока да. Только пожалуйста, дайте мне телефоны ближайших знакомых мисс Морон.
– Да, разумеется.
– И… еще телефон Сьюзен Этвуд и остальных ваших клиентов. Но прежде всего мисс Этвуд.
– Сьюзен? Почему именно ее?
– Похоже, вчера ночью мистер Джейд делал свой собственный обход, – ответил Лэндри, чтобы увидеть ее реакцию. Он ожидал ревности, но был разочарован.
Пэрис подняла брови.
– Дон и Сьюзен? – иронически улыбнулась она. – Ни дня без новостей!
– По-моему, в столь тесном мире трудно хранить секреты.
– Вы удивитесь, детектив Лэндри, но мир лошадников изобилует двумя вещами: секретами и враньем. Вся штука в том, чтобы понять, где что.
24
Люди могут делать такие гадости…
Откровение от Монти Хьюза III! Возможно, под его самозабвенным, насквозь проспиртованным эгоизмом и скрывается что-нибудь настоящее, кто знает. Конечно, что-то происходит там, за благородно потасканной внешностью. Что-то пробило его хмельную одурь, встревожило.
«…Должно быть, это из-за убийства, – сказал он. – Но оно когда уже было».
Логично было бы подумать, что Хьюз говорил о Звездном и, таким образом, признавал факт убийства коня. Но в то же время у меня из головы не выходила Эрин Сибрайт. Связь между Джилл и Эрин очень беспокоила меня. Если могли убить одну, то почему другую – нет?
И все это, как ни ужасно, происходило в мире, который столько лет был моим убежищем. Но люди – везде люди. Перемена обстановки не способна изменить основных человеческих чувств – зависти, жадности, сладострастия, злобы, ревности. Действующих лиц этой драмы легко можно было бы снять с нынешней сцены и перенести на любую другую. История получилась бы в точности такая же.
Я оставила Трея Хьюза и пошла искать человека, с которым никто еще не беседовал, но, по-моему, он мог бы сообщить следствию нечто существенное. Единственный человек, который присутствовал в конюшне Джейда постоянно, но оставался практически невидимым. Хавьер.
Незнание английского не делало его слепым, глухим или глупым, зато укрывало плащом незаметности. Кто знает, каким историям он мог быть свидетелем? На него никто не обращает ни малейшего внимания – разве только пошлют за чем-нибудь.
Но в то самое утро, когда в проходе между денниками впервые появился Лэндри, Хавьер исчез, и найти его мне так и не посчастливилось. А испаноговорящие работники соседних конюшен ничего не имели сообщить хорошо одетой женщине, пусть даже вопросы она задавала на их языке.
На меня накатило отчаяние. Впервые я призналась себе, что жалею об отсутствии у меня полицейского значка и возможности восседать за столом в комнате для допросов, дергая за ниточки знакомых Джилл Морон, которые ее не любили, а также знакомых Эрин Сибрайт, которым могло быть известно что-нибудь об ее местонахождении. Этих людей я знала и понимала как ни один из допрашивающих их следователей.
На худой конец сидеть бы там рядом с Лэндри, подсказывать ему на ухо вопросы. Но так близко к активному расследованию меня никогда не подпустят. И, несмотря на все мои угрозы, Брюс Сибрайт больше ни за что не пустит меня в свой дом, где уже перебывала половина следственного отдела полиции Палм-Бич. Даже Молли по телефону позвонить не смогу: все звонки отслеживаются, а разговоры записываются на пленку.
Мне остается скромная роль информанта, которая мне совсем не по душе. А ведь именно я первая втянула Лэндри в эту историю! Потому что сама никакого отношения к ней иметь не хотела…
Скрежеща зубами от досады, я поехала в торговый центр, где в магазине сотовой связи купила одноразовую трубку с тарифом без абонентской платы. Как-нибудь передам ее Молли, чтобы держать связь без участия полиции.
Потом вспомнила об абоненте, дважды звонившем Брюсу Сибрайту на домашний телефон с определителем. Похитители ведь могут оказаться не глупее меня. Интересно, додумались ли они до того же, что и я? Вдруг у них тоже есть телефон, который потом можно выбросить? Купленный за наличные, по фальшивому удостоверению личности?
Список номеров с телефона Сибрайта я отдала Лэндри: с его служебным положением можно проверить их через телефонную компанию. Вряд ли, конечно, повезет настолько, чтобы среди них оказались телефоны Томаса Ван Зандта, Дона Джейда или Майкла Берна. Но, как бы то ни было, к концу дня Лэндри все узнает. Интересно, поделится ли он со мною? И при мысли о том, что может не поделиться, решить, что я ему больше не нужна, у меня в животе забился маленький пустотелый мячик страха.
Стоило мне въехать во двор, Шон вышел навстречу. На западе уже понемногу смеркалось, небо было оранжевым от предвечернего солнца, и вдоль горизонта стлалась черная полоска дыма – фермеры жгли солому на тростниковых полях. Ирина кормила коней. Я вдохнула запах лошадиного пота, черной патоки, сена. Это для меня лучше всякого успокоительного. Д’Артаньян высунул голову в прорезь над дверью денника и приветственно заржал. Я подошла, погладила его по морде, прижалась щекой к его щеке и шепнула на ухо, что соскучилась.
– Ты как раз к коктейлю, дорогая. Проходи, – сказал Шон, ведя меня в гостиную. Он все еще был в бриджах и сапогах.
– Прости, последние дни от меня не было никакого толку, – повинилась я. – Ты меня уволишь и выгонишь на улицу, да?
– Глупости какие. Ты втравила меня в приключение международного масштаба. Теперь мне еще несколько лет не придется скучать. – Он подошел к бару и налил себе бокал мерло. – Хочешь? Красное, как кровь. Тебе должно понравиться.
– Нет, благодарю. Я захмелею.
– Подумаешь!
– Мне лучше тоника с лаймом.
Шон наполнил мой бокал, и я бессильно опустилась на высокую табуретку. Все тело ныло от усталости.
– Сегодня говорил с друзьями из Голландии, – сказал Шон. – До них уже дошло, что Ван Зандт побывал в моей конюшне.
– Как мило!
– Кажется, Ван Зандт, не теряя ни минуты, раззвонил всем, что я, возможно, займусь с ним куплей-продажей лошадей.
– Что ж тут удивительного? Ты – лакомый кусочек. Много понимаешь и при деньгах. Уверена, он хотел как можно скорее донести эту новость до твоего постоянного агента.
– Слава богу, Туану я успел позвонить раньше и предупредил, что жертвую собой ради благой цели. Иначе он первым же самолетом примчался бы из Амстердама спасать меня из коварных лап Ван Зандта.
– А что сказали о коварном З. остальные твои друзья?
– Что он пария. Доступ на лучшие конезаводы Голландии ему уже заказан. Там с ним попросту не желают иметь дела.
– Но во многих других местах его принимают.
Шон пожал плечами.
– Барышники клиентов всегда найдут. Если б никто не имел дела со скользкими типами вроде Ван Зандта, бизнес вообще стоял бы на месте.
– Я передам ему твои слова сегодня за ужином.
– Ты с ним ужинаешь? – поморщился Шон. – Потом тебе захочется купить бутыль карболки.
– Чтобы выпить?
– Чтобы вымыться. Серьезно, Элль, – продолжал он, хмуро глядя на меня, – будь осторожна с этим молодцом. Ирина мне рассказала, что он сделал с ее подругой. А теперь еще это убийство на ипподроме. Он замешан? Тебя ведь именно там весь день носило, верно?
– Не знаю, замешан ли он. У других тоже могли быть причины желать этой девушке смерти.
– Господи, Элль…
– Я знаю, что делаю. И полиция уже этим занялась.
– Так вот кто был здесь утром? – лукаво блеснув глазами, спросил Шон. – Такой красавец-герой в серебристом авто?
– Разве он красавец? – удивилась я. – Не заметила.
– Солнышко, если ты таких вещей не замечаешь, покажись окулисту.
– В любом случае его личные качества оставляют желать много лучшего.
– Твои тоже, – стараясь не улыбнуться, сказал Шон. – Вы могли бы быть чудесной парой.
– Может, тебе голову проверить? – вздохнула я.
Мне всякий раз становилось не по себе при мысли о том, что кто-то относится ко мне как к существу определенного пола, потому что сама вот уже два года так к себе не относилась.
В тот день в пригороде Палм-Бич, когда убили Гектора Рамиреса, а я упала под колеса джипа Билли Голема, пострадало не только мое тело, но и душа. И хотя врачи уже два года безостановочно лечили мои телесные травмы – сращивали поломанные кости, латали дотла стертую об асфальт кожу, восстанавливали разбитую половину лица, – я не знаю, почувствую ли когда-нибудь себя целой. Недоставало существенной части меня – части моего внутреннего существа. Может, постепенно заживет и это. Может, процесс уже начался. Но мне предстоит еще очень долгий путь, и я почти каждый день сомневаюсь, достанет ли мне сил и воли преодолеть его. Знаю только, что не хочу никого подпускать близко к своей дороге. И в особенности Джеймса Лэндри.
– Милая, не зарекайся!
Шон допил вино и пошел к себе, готовиться к ночным похождениям в Палм-Бич. А я вернулась в домик для гостей и проверила электронную почту.
Спецагент Армеджан, мой знакомый из регионального отдела ФБР в Вест-Палм, прислал-таки выборку из данных Интерпола. По сведениям Армеджана, арестов за Ван Зандтом не числилось, но дело на него в Интерполе было заведено, а это уже кое-что. Он мелькал во многих аферах, но всегда балансировал на грани закона и правонарушения, не переходя ее – во всяком случае, схвачен ни разу не был.
По сексуальным преступлениям на него ничего не нашлось. Я была разочарована, но не удивлена. Если и существовали еще жертвы его сомнительных чар, то такие же, как подруга Ирины: молодые, неопытные, одинокие в незнакомой стране. Обычно такие девочки боятся сказать кому-нибудь о своей беде, тем более обратиться в полицию.