Как у Роберта Фроста – «золото, что сохранить нельзя».
В кухне звякают кастрюли и сковородки, открываются и закрываются шкафчики, и запах жарящегося мяса, проплыв по коридору, проникает в гостевую комнату. Я принюхиваюсь – что-то подозрительно знакомое.
Вылезаю из постели – впервые за весь день на ногах держусь вполне уверенно – и направляюсь в кухню.
Играет Бах. На столе – открытая бутылка красного вина. Дэниела режет лук на столешнице. На ней фартук и очки для плавания.
– Пахнет восхитительно, – говорю я.
– Поработать не хочешь?
Я подхожу к электрической плите и поднимаю крышку с глубокой кастрюли.
Поднявшийся с паром аромат уносит меня домой.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает Дэниела.
– Будто заново родился.
– То есть лучше?
– Намного.
Традиционное испанское блюдо – рагу с фасолью, всевозможными бобовыми и мясом. Чоризо, панчетта, кровяная колбаса…
Дэниела готовит это рагу раз или два в год, обычно на мой день рождения или в свободный зимний вечерок, когда за окном порхает снег и мы не прочь выпить вина, после чего, не глядя на часы, заняться вместе готовкой.
Я помешиваю в кастрюле и кладу крышку на место.
– Это фасолевое рагу, – объясняет Дэниела, – из…
– Из рецептов твоей матери, – срывается у меня с языка, прежде чем я успеваю остановиться. – А если точнее, твоей бабушки.
Она останавливается.
Оборачивается.
– Давай помогу, – говорю я.
– Что еще ты обо мне знаешь?
– Послушай, согласно моей версии, мы вместе пятнадцать лет. Так что я знаю почти все.
– А согласно моей, мы были знакомы только два с половиной месяца, да и то давным-давно. Однако же ты знаешь о рецепте, который передавался в нашей семье из поколения в поколение.
На секунду в кухне повисает тишина.
Воздух как будто заряжается позитивной энергией, звенящей на некоей частоте у самого порога нашего восприятия.
– Если хочешь помочь, – говорит наконец Дэниела, – то я сейчас готовлю заправку для рагу и могла бы сказать, из чего, но ты ведь и сам, возможно, знаешь.
– Тертый чеддер, кинза и сметана?
Она едва заметно улыбается и поднимает бровь.
– Как я и сказала, ты уже и сам все знаешь.
Мы обедаем за столом у большого окна. В стекле отражаются огоньки свечей, а за ним сияет большой город – наше местное созвездие.
Все выглядит торжественно. Дэниела прекрасна в отсветах камина, и я спокоен и уверен – впервые с тех пор, как вырвался из лаборатории.
Тарелки пусты, вторая бутылка опустошена. Жена тянется через стеклянный стол и касается моей руки.
– Не знаю, что с тобой происходит, Джейсон, но я рада, что ты меня нашел.
Мне хочется ее поцеловать.
Я потерялся, и она приютила меня.
Приняла, когда мир стал чужим.
Но я не целую ее. Лишь пожимаю ей руку.
– Ты даже не представляешь, что сделала для меня.
Мы убираем со стола, закладываем посуду в посудомойку и беремся за оставшуюся в раковине.
Я мою. Дэниела вытирает и ставит на полку. Как старая семейная пара.
– Райан Холдер, а? – ни с того ни с сего спрашиваю я.
Она останавливается и смотрит на меня.
– Хочешь поделиться своими соображениями по этому поводу?
– Нет, просто…
– Что? Вы жили в одной комнате в общежитии. Он был твоим другом. Не одобряешь?
– Ты всегда ему нравилась.
– Мы ревнуем?
– Конечно.
– Ох, перестань! Райан – хороший человек.
Дэниела снова берется за полотенце.
– И насколько все серьезно? – спрашиваю я.
– Мы встречаемся иногда. Но свои зубные щетки друг у друга еще не оставляем.
– Думаю, Райан был бы не против. По-моему, он от тебя без ума.
– Еще бы ему не быть! – усмехается Дэниела. – Я ведь потрясающая.
Я лежу в постели в гостевой комнате. Окно приоткрыто, и через него вливается шум спящего города.
Прошлой ночью я задал себе простой вопрос: где Дэниела?
А потом нашел ее – успешную художницу. Одинокую.
Мы так и не поженились. У нас не было сына.
Если только я не стал жертвой некоего в высшей степени изощренного розыгрыша, то само существование Дэниелы говорит в пользу вывода, к которому я склоняюсь постепенно в последние сорок восемь часов.
Это не мой мир.
Но что именно означают эти четыре слова? Я еще не уверен. И даже не знаю, как приступить к оценке их полной значимости.
Вот почему я повторяю их снова.
Пробую на вкус.
Прислушиваюсь к ним.
Это не мой мир.
Тихий стук в дверь. Я вскидываю голову.
– Входи.
Дэниела входит и забирается на кровать.
Я сажусь.
– Всё в порядке?
– Не могу уснуть.
– Что случилось?
Она целует меня. Не так, как та женщина, с которой я прожил пятнадцать лет, но так, как та, с которой я только что встретился пятнадцать лет назад.
Чистая энергия притяжения.
Я уже на ней, мои руки на ее бедрах, тянут вверх атласную сорочку…
…и замирают.
– Почему остановился? – выдыхает Дэниела.
И я почти говорю: «Не могу, ты не моя жена», однако даже это неправда.
Она, Дэниела, – единственный в этом безумном мире человек, который помог мне. Да, может быть, я пытаюсь оправдаться, но я так запутался, так напуган и в таком отчаянном положении, что не только хочу этого, но и не могу без этого. Как, наверное, и она.
Я смотрю в ее глаза, затуманенные и искрящиеся в проникающем через окно свете.
В эти глаза можно падать и падать – до бесконечности.
Она не мать моего сына, не моя жена, мы не прожили вместе пятнадцать лет, но я все равно люблю ее, а не просто ту версию Дэниелы, что живет у меня в голове, в моей истории. Я люблю эту женщину, ту, что подо мной, здесь и сейчас, где бы это ни было, потому что она та же: те же глаза, тот же голос, тот же запах и тот же вкус.
То, что следует дальше, нельзя назвать сеансом образцового супружеского секса. Это – совсем другое: безрассудное, как на заднем сиденье машины, рисковое, потому что никто не думает о какой-то там защите, сумасшедшее и дикое сражение противоположностей.
Потные, обессилевшие, сплетенные в объятиях, мы лежим и смотрим на огни нашего города.
Я чувствую, как рядом, понемногу сбавляя бег, стучит ее сердце. Тук-тук-тук…
Медленнее.
Медленнее.
– Все хорошо? – шепотом спрашивает Дэниела. – Я, кажется, слышу, как где-то здесь крутятся колесики.
– Не представляю, что бы я делал, если б не нашел тебя.
– Нашел же. И что бы ни случилось, я здесь, с тобой. Ты ведь это знаешь, да?
Ее пальцы пробегают по моим рукам. Останавливаются на ниточке, повязанной вокруг безымянного пальца.
– Что это?
– Доказательство.
– Доказательство?
– Что я не сумасшедший.
Снова молчание.
Не знаю, который час, но определенно после двух ночи.
Закрываются бары. На улицах тихо и спокойно, как бывает всегда, кроме штормовых ночей.
Окно приоткрыто, и вползающий через щель в комнату холодный воздух щекочет наши влажные от пота тела.
– Мне нужно вернуться домой, – говорю я.
– На Логан-сквер?
– Да.
– Зачем?
– Похоже, там у меня домашний офис. Хочу посмотреть в компьютере, над чем работал, чем занимался. Может быть, найду какие-то бумаги, записки, проливающие свет на то, что со мной происходит.
– Могу отвезти тебя туда утром пораньше.
– Лучше не надо.
– Почему?
– Может быть небезопасно.
– Как это…
Из гостиной доносится громкий стук, как будто кто-то колотит кулаком в дверь. В моем представлении так обычно стучат полицейские.
– И кого это могло принести в такой час? – спрашиваю я.
Дэниела выбирается из постели и, обнаженная, выходит из комнаты.
Не сразу, но я нахожу в смятом одеяле свои «боксеры» и уже натягиваю их, когда она появляется из своей спальни в банном халате.
Мы вместе выходим в гостиную.
Стук в дверь не прекращается.
– Не открывай, – шепчу я.
– Конечно.
Она наклоняется и смотрит в глазок. И как раз в этот момент звонит телефон.
Мы оба вздрагиваем.
Дэниела идет через комнату к кофейному столику, на котором лежит трубка.
Я смотрю в глазок и вижу стоящего в коридоре спиной к двери мужчину. В руке у него сотовый.
– Алло? – говорит Дэниела.
Человек в коридоре весь в черном – ботинки «Док Мартенс», джинсы, кожаная куртка.
– Кто это? – спрашивает Дэниела.
Я подхожу к ней, киваю в сторону двери и одними губами шепчу:
– Он?
Она кивает.
– Что ему нужно?
Она указывает на меня.
Теперь и я слышу мужской голос, доносящийся одновременно из-за двери и из беспроводного телефона.
– Не понимаю, о чем вы говорите. Я живу одна, и не в моих привычках впускать в квартиру незнакомых мужчин посреди ночи.
Дверь с грохотом распахивается, цепочка рвется и летит по полу, а через порог переступает человек с пистолетом и накрученной на ствол длинной черной трубкой.
Держа нас обоих на прицеле, незнакомец ногой толкает дверь, и в лофт вползает запах сигаретного дыма.
– Вы пришли за мной, – говорю я. – Она здесь ни при чем.
Незваный гость на пару дюймов ниже меня, но плотнее. Голова бритая, глаза серые, и взгляд не столько холодный, сколько отстраненный, словно видящий перед собой не человека, а информацию. Единицы и нули. Как машина.
У меня пересыхает во рту.
Между происходящими событиями и моим их восприятием образуется странный зазор. Первое не смыкается со вторым, второе отстает от первого. Нужно что-то делать, что-то сказать, но я парализован внезапностью появления этого человека.
– Я пойду с вами. Только…
Ствол немного сдвигается в сторону от меня и чуточку вверх.
– Подождите, – говорит Дэниела, – не…