Лучшая иллюстрация – посмотреть в ночное небо на звезды, сияние которых доходит до нас за пятьдесят световых лет. Или за пятьсот. Или за пять миллиардов. Мы не просто смотрим в пространство – мы смотрим сквозь время.
Наш путь через это четырехмерное пространство есть наша мировая линия (реальность), начинающаяся с нашего рождения и заканчивающаяся нашей смертью. Точку в пределах гиперкуба определяют четыре координаты (x, y, z и в [время]). Мы считаем, что она там и находится, но это верно только в случае, если каждый результат неизбежен, если свободная воля – иллюзия и наша мировая линия – единична.
Что, если наша мировая линия – лишь одна из бесчисленного множества мировых линий и некоторые из них лишь незначительно отличаются от той жизни, которую мы знаем, а другие отличаются кардинально?
Многомировая интерпретация квантовой механики постулирует существование всех возможных реальностей. Согласно ей, все, что имеет возможность случиться, случается. Все, что могло случиться в нашем прошлом, действительно случилось, но только в другой вселенной. А если это правда?
Что, если мы живем в пятимерном вероятностном пространстве?
Что, если мы действительно населяем мультивселенную, но наш мозг в процессе эволюции обеспечил нас файрволлом, ограничивающим наше восприятие единственной вселенной? Одной мировой линией. Той, которую мы выбираем момент за моментом. Если подумать, смысл в этом есть. Мы не могли бы, наверное, одновременно наблюдать все возможные реальности.
Так как же попасть в пятимерное вероятностное пространство?
И где, если такое случится, мы окажемся?
В конце дня, ближе к вечеру, появляется Лейтон.
На этот раз мы идем к лестнице, но не поворачиваем к лазарету, а спускаемся на подуровень два.
– Планы немножко меняются, – сообщает Вэнс.
– То есть томографии не будет? – уточняю я.
– Сегодня – нет.
Мы направляемся в помещение – конференц-зал, – где я уже бывал и где Аманда Лукас пыталась провести дебрифинг сразу после моего появления у куба. Приглушенный свет.
– Что происходит? – спрашиваю я.
– Садись, Джейсон.
– Не понимаю…
– Садись.
Выдвигаю стул. Лейтон садится напротив.
– Слышал, ты просматриваешь свои старые файлы.
Я киваю.
– Припоминаешь?
– Не совсем.
– Плохо. Очень плохо. Я надеялся, прогулка в прошлое поможет. Высечет, так сказать, искру.
Вэнс выпрямляется.
Стул под ним скрипит.
В зале так тихо, что слышно, как под потолком жужжат лампы.
Лейтон пристально смотрит на меня.
Что-то не так.
Что-то случилось.
– Лабораторию «Скорость» мой отец основал сорок пять лет назад. В те времена многое было по-другому. Мы создавали авиационные двигатели – реактивные и турбовинтовые. Работали по большим контрактам, правительственным и корпоративным, а чисто научными исследованиями занимались мало. Сейчас нас здесь двадцать три человека, но одно осталось неизменным. Эта компания была и есть семейная. Источник нашей силы – полное и всеобщее доверие.
Вэнс поворачивается и кивает.
В зале загорается свет.
За перегородкой из дымчатого стекла виден небольшой зал, как и в первую ночь заполненный людьми. Их там человек пятнадцать-двадцать.
Только на этот раз никто не стоит и не аплодирует.
Никто не улыбается.
Все смотрят вниз, на меня.
Смотрят серьезно, даже хмуро.
Напряженно.
На моем горизонте появляется первое облачко паники.
– Зачем они здесь? – спрашиваю я.
– Я же сказал. Мы – семья. Мы сами расхлебываем, сами за собой прибираем.
– Не понимаю.
– Ты лжешь, Джейсон. Ты не тот, за кого себя выдаешь. Ты не один из нас.
– Я уже объяснил…
– Знаю. Ты ничего не помнишь о кубе. Последние десять лет – черная дыра.
– Верно.
– Так и будешь держаться этой версии?
Лейтон открывает лэптоп и что-то печатает. Потом поднимает лэптоп и пишет на сенсорном экране.
– Что это? – спрашиваю я. – Что происходит?
– Мы намерены довести до конца то, что начали сразу после твоего возвращения. Я буду задавать вопросы, а ты будешь на них отвечать. И ты ответишь.
Я поднимаюсь со стула, подхожу к двери, пытаюсь открыть ее.
Заперто.
– Сядь! – Окрик Вэнса громкий и резкий, как выстрел.
– Я хочу выйти.
– А я хочу, чтобы ты начал говорить правду.
– Я уже сказал правду.
– Нет, правду ты рассказал Дэниеле Варгас.
По другую сторону стеклянной перегородки открывается дверь, и в зал входит, пошатываясь, мужчина. Сопровождающий охранник подталкивает его, держа сзади за воротник, а потом с силой тычет лицом в стекло.
Господи…
Райана не узнать – нос разбит, один глаз совершенно заплыл.
– Правду ты рассказал Райану Холдеру, – говорит Лейтон.
Я бросаюсь к Райану, окликаю его. Он пытается ответить, но звук не проходит через стеклянный экран.
Я в гневе поворачиваюсь к Вэнсу.
– Сядь, – приказывает он, – или мне придется отдать распоряжение, и тебя привяжут к стулу.
Злость вскидывается новой волной. Это на нем, на человеке, стоящем сейчас передо мной, лежит ответственность за смерть Дэниелы. И вот теперь Райан Холдер… Прикидываю, что успею сделать, прежде чем меня оторвут от Лейтона, и…
Сажусь.
– Вы его выследили? – спрашиваю я.
– Нет. Райан сам пришел ко мне. Твои рассказы в квартире Дэниелы очень его обеспокоили. Вот то, что ты говорил там, мне и хотелось бы услышать в первую очередь.
Глядя, как охранники бесцеремонно усаживают Холдера на стул в переднем ряду, я вдруг вспоминаю про «состав», упомянутый им на художественной выставке Дэниелы. Получается, Райан создал тот самый отсутствующий элемент, который и обеспечивает функционирование куба. Если наш мозг настроен так, чтобы не позволять нам воспринимать наше собственное квантовое состояние, то, возможно, существует препарат, способный отключить этот механизм, – тот самый «файрволл», о котором я писал в программном заявлении.
В моем мире Холдер изучал префронтальную кору головного мозга и ее роль в генерации сознания. Вполне логично предположить, что он мог создать некое вещество, которое меняет восприятие нашим мозгом действительности. Которое не дает нам декогерировать наше окружение и редуцировать нашу волновую функцию.
– Зачем было его избивать? – вырывается у меня.
– Ты сказал Райану, что преподаешь физику в Лейкмонт-колледже, что у тебя есть сын и что Дэниела Варгас – твоя жена. Ты сказал, что тебя похитили однажды вечером по пути домой и что ты пришел в себя уже здесь. Ты сказал, что это не твой мир. Признаешь, что говорил все это?
Что я успею сделать, прежде чем охрана оторвет меня от Вэнса? Сломать ему нос? Выбить зубы? Убить?
– Ты убил женщину, которую я люблю, из-за того, что она разговаривала со мной! – Мой голос срывается на рык. – Ты избил моего друга. Ты насильно удерживаешь меня здесь. И хочешь, чтобы я ответил на твои вопросы? Да пошел ты… – Я смотрю сквозь стекло. – Да пошли вы все!
– Может быть, ты и впрямь не тот Джейсон, которого я знаю и люблю. Может быть, ты всего лишь тень того Джейсона и не наделен даже долей его честолюбия и интеллекта, но понять этот вопрос ты в состоянии: что, если куб работает? Это значит, что мы присутствуем при величайшем научном прорыве всех времен, значение и последствия которого еще не сознаем в полной мере. Неужели ты сомневаешься, что мы пойдем на любые, самые крайние меры, чтобы сохранить его для себя?
– Я хочу выйти.
– Ты хочешь выйти. Ха! Держи в уме все, что я сказал, и подумай вот о чем. Ты – единственный, кому удалось успешно прокатиться на этой штуке. Ты – обладатель важнейшего знания, на приобретение которого мы потратили миллиарды долларов и десять лет жизни каждого из нас. Я говорю это не для того, чтобы запугать тебя; я всего лишь взываю к твоему здравомыслию. Итак, неужели ты действительно думаешь, что мы остановимся перед чем-то, чтобы получить от тебя информацию?
Вопрос повисает в тишине.
Я окидываю взглядом зал.
Смотрю на Райана.
Смотрю на Аманду. Она избегает встречаться со мной взглядом, но в ее глазах блестят слезы, губы у нее поджаты, а скулы напряжены, как будто она из последних сил сдерживает в себе что-то.
– Я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно, – продолжает Лейтон. – Здесь и сейчас, в этой комнате – легче уже не будет, так что не осложняй себе положение и воспользуйся моментом. А теперь посмотри на меня.
Я смотрю на него.
– Ты построил куб?
Молчу.
– Ты построил куб?
Молчу.
– Откуда ты пришел?
Мысли разбегаются. Я второпях проигрываю разные сценарии – рассказать им все, не рассказывать ничего, рассказать не все. Но если не все, то о чем лучше умолчать?
– Это твой мир, Джейсон?
В принципе, мое положение кардинально не изменилось. Моя безопасность, как и раньше, зависит от того, насколько я им полезен. Пока им нужно что-то, у меня есть рычаг влияния. Как только я расскажу все, что знаю, никакого влияния не останется.
Я поднимаю голову и смотрю Лейтону в глаза.
– Сейчас никаких разговоров не будет.
Он вздыхает. С хрустом ворочает шеей. И, не обращаясь ни к кому в отдельности, говорит:
– Что ж, думаю, здесь мы закончили.
Двери позади меня открываются.
Повернуться не успеваю – меня стаскивают со стула и бросают на пол.
Кто-то садится мне на спину, кто-то упирается коленом в позвоночник.
Кто-то держит голову.
В шею впивается иголка.
Я прихожу в себя на жестком, тонком и подозрительно знакомом матрасе.
Не знаю, что там в меня вкололи, но самочувствие кошмарное – голову как будто раскроили прямо посередине.
В ухо шепчет чей-то голос.
Пытаюсь сесть, но малейшее движение отзывается взрывом боли.