Сидя у двери куба, открываю блокнот.
С самого пробуждения я размышлял над тем, что написала в прощальной записке Аманда. О том, что я ни разу не коснулся своих чувств.
Что ж…
Мне двадцать семь лет. Целое утро я проработал в лаборатории, и все идет так удачно, что я готов отказаться от вечеринки. В последнее время я часто так и делал – пренебрегал друзьями и какими-то социальными обязательствами ради того, чтобы провести еще несколько часов в «чистой комнате».
В первый раз я замечаю тебя у дальней стены заднего дворика, когда стою на веранде, потягивая «Корону» с лаймом и мысленно все еще пребывая в лаборатории. Наверное, мое внимание привлекает то, как ты стоишь, зажатая в угол высоким, гибким парнем в облегающих черных джинсах, которого я знаю как завсегдатая этого клуба друзей. Он художник или что-то в этом роде. Имени его я не помню, но помню, как отозвался о нем недавно мой приятель Кайл: «А, этот парень трахает всех подряд».
По сей день не могу объяснить почему, но, наблюдая за тем, как он треплется с этой темноглазой брюнеткой в лазурно-синем платье – с тобой, я ловлю себя на том, что ревную. Без всякой на то причины, ни с того ни с сего во мне рождается и крепнет желание ударить его. Что-то в твоей позе, в языке твоего тела предполагает дискомфорт. Ты не улыбаешься, твои руки скрещены на груди, и я убеждаю себя, что разговор тебе не нравится. Не знаю почему, но меня это цепляет. В руке у тебя винный бокал с остатками чего-то красного. «Подойди, поговори с ней, – подталкивает меня один внутренний голос, – выручи ее». «Ты ничего не знаешь об этой женщине, даже ее имени! – вопит другой. – Ты не тот парень».
Я иду к ней по траве, несу полный бокал, и, когда ты поворачиваешь голову и наши глаза встречаются, в груди у меня как будто сгорает какой-то аппарат. Как будто сталкиваются миры. Я подхожу, и ты берешь у меня бокал, словно именно за ним меня и посылала, и улыбаешься с непринужденной фамильярностью, как давнему знакомому. Ты пытаешься представить меня Диллону, но затянутый в джинсы дохляк, смекнув, что он третий лишний, отваливает под каким-то наспех сочиненным предлогом.
Мы остаемся вдвоем. Стоим в тени живой изгороди, и мое сердце колотится как сумасшедшее. «Извини, что вмешался, но мне показалось, что тебя надо спасать», – говорю я. «Хорошее чутье. Он – красавчик, но невыносим», – отвечаешь ты. Я называю себя. Ты говоришь, что тебя зовут Дэниелой.
Дэниела.
От того, что ты говорила в те наши первые секунды, в памяти остались только обрывки. Ты смеешься, когда я говорю, что занимаюсь атомной физикой. Весело, не язвительно. Как будто эта новость и впрямь тебя радует. Помню, как вино окрасило твои губы. На каком-то чисто интеллектуальном уровне я всегда знал, что наши разделенность и разобщение – иллюзия. Мы все созданы из одного и того же – кусков материи, сформировавшейся в огне умерших звезд. Просто до того момента там, с тобой, я не ощущал это так ясно всем своим существом.
И это все из-за тебя.
Да, может быть, я всего лишь хочу переспать с тобой, но мне интересно также, не служит ли это ощущение сплетенности свидетельством чего-то более глубокого. Эту мысленную цепочку я предусмотрительно держу при себе. Помню приятное возбуждение от пива и тепло солнца. Темнеет, и мне жутко хочется уйти с вечеринки вместе с тобой, но смелости напроситься в провожатые не хватает. А потом ты говоришь: «У моей подруги сегодня открывается галерея. Хочешь сходить?»
А я думаю: «С тобой я пойду куда угодно».
ОСТАЛОСЬ КАПСУЛ: 1
Я иду по бесконечному коридору, и луч моего фонарика скользит по стенам.
Через какое-то время останавливаюсь перед дверью, ничем не отличающейся от всех остальных.
Одной из триллиона.
Сердце колотится, ладони мокрые от пота.
Ничего другого я не хочу.
Только мою Дэниелу.
Я хочу ее так, что не могу этого объяснить.
И не хочу объяснять, потому что тайна этого и есть совершенство.
Я хочу ту женщину, которую увидел в заднем дворе на вечеринке много лет назад.
Ту, которую я выбрал, чтобы строить с ней жизнь, пусть даже это и означало отказ кое от чего, что я любил.
Хочу ее.
Ничего больше.
Я делаю вдох.
Выдыхаю.
И открываю дверь.
Глава 13
После недавней метели снегом занесло бетонный пол и запорошило генераторы, составленные под пустыми высокими окнами.
И сейчас еще долетающие с озера порывы ветра как будто бросают на берег пригоршни холодного конфетти.
Иду прочь от куба, стараясь умерить надежду.
Эта заброшенная электростанция в Южном Чикаго может быть в любом из множества миров.
Возле генераторов взгляд цепляется за что-то блестящее на полу.
Подхожу ближе.
Дюймах в шести от основания генератора, в трещине в бетоне, лежит пустая ампула с обломанным концом. Ничего подобного ни на одной подстанции я за последний месяц не видел.
Может быть, это та самая ампула, содержимое которой Джейсон-2 ввел себе за несколько секунд до того, как я потерял сознание, в тот вечер, когда он украл мою жизнь.
Выхожу из мертвой промышленной зоны.
Голодный, усталый.
Профиль города на севере обрезан низко нависшими зимними облаками, но ошибиться невозможно – он мне знаком.
Близятся сумерки, когда я сажусь на поезд красной линии на Восемьдесят седьмой улице.
Ни ремней безопасности, ни голограмм.
Неторопливая, с убаюкивающим покачиванием поездка через Южный Чикаго.
Потом растянувшийся беспорядочно центр.
Перехожу на синюю линию. Следующий поезд несет меня в северные, джентрифицированные кварталы.
За последний месяц я был в нескольких Чикаго, которые выглядели похоже, но этот отличается от каждого из них. И дело не просто в пустой капсуле. Тут что-то более глубокое. Что-то, что нельзя объяснить словами. Просто здесь я чувствую себя своим.
Снег усиливается, на автостраде в час пик обычные пробки.
Неужели Дэниела, моя Дэниела, живет под этим укрытым снежными тучами небом?
Неужели мой Чарли дышит воздухом этого мира?
На платформе Логан-сквер я схожу с поезда и сую руки в карманы бушлата. Снег ложится на знакомые улицы моего квартала. На тротуары. На прижавшиеся к бордюрам автомобили. Завесы из падающих снежинок рассекает свет фар идущих сплошным потоком машин.
Среди бушующей непогоды тут и там мерцают окнами дома моего квартала.
На ступеньках крыльца уже лежит тонкий, в полдюйма, слой снега, через который к двери ведет дорожка следов.
В окнах горят огни, и с того места, где я стою на тротуаре, все выглядит так, словно это и впрямь мой дом.
Присматриваюсь, ожидая наткнуться на какую-нибудь несовпадающую деталь – не та передняя дверь, другой номер дома, незнакомая мебель на веранде…
Но дверь – та.
Номер дома – правильный.
Мало того, над обеденным столом в столовой висит тессерактовая люстра, а на каминной полке – я стою близко и вижу это – красуется фотография c Инспирейшн-Пойнт в Йеллоустонском национальном парке. На снимке мы втроем – Дэниела, Чарли и я.
Дверь, ведущая из столовой в кухню, открыта. Возле острова с бутылкой вина в руке стоит Джейсон и, наклонившись, наливает кому-то в стакан.
Восторг в моей душе вскипает и выдыхается.
В поле моего зрения возникает красивая женская рука с бокалом, и ее появление напоминает, что сделал со мной этот человек.
Что он отнял у меня.
Что украл.
Из-за снега мне ничего не слышно, но я вижу, как он смеется и подносит бокал к губам.
О чем они говорят?
Когда они в последний раз трахались?
Неужели Дэниела счастливее с ним, чем была месяц назад, со мной?
Хочу ли я знать ответ на этот вопрос?
Ровный, спокойный голос рассудка предлагает прямо сейчас, не задерживаясь, уходить отсюда.
Принять этот совет я не готов.
У меня нет плана.
Есть только ярость и ревность.
Торопиться нельзя. Нужно получить дополнительные подтверждения того, что это – мой мир.
Прохожу чуть дальше и вижу знакомый бампер нашего «Субурбана». Смахиваю снег с таблички – номер мой.
Штат – Иллинойс.
Цвет краски совпадает.
Очищаю заднее стекло.
Пурпурная наклейка с эмблемой «Лейкмонт лайонс» тоже проходит проверку на идентичность, несмотря на оторванный угол. В свое время я, приклеив злосчастный стикер, тут же об этом пожалел и попытался его оторвать, но преуспел лишь частично: отодрал верхнюю часть львиной морды, а вот оскаленная хищно пасть осталась на месте.
Было это три года назад.
Для большей уверенности требуется что-то посвежее, что-то более определенное.
За несколько недель до похищения я, сдавая назад, случайно наехал на парковочный счетчик возле кампуса. Ущерб, к счастью, оказался незначительным и ограничился трещиной в заднем фонаре и вмятиной в бампере.
Стираю снег с красного пластика фонаря, потом с бампера.
Провожу пальцем по трещине.
Ощупываю вмятину.
Ни на одном «Субурбане» из всех, что я проверял в бесчисленных Чикаго, этих отметин не было.
Выпрямляясь, бросаю взгляд на скамейку, на которой провел однажды целый день, наблюдая за своей-чужой жизнью. Сейчас скамейка пуста и только тихонько собирает снег.
Вот дерьмо!
Из снежной мглы в нескольких шагах от скамейки на меня смотрит какой-то мужчина.
Поворачиваюсь и быстро иду по тротуару прочь. Может быть, кому-то показалось, что я пытаюсь свинтить с «Субурбана» номерной знак. Надо быть осторожнее.
Сквозь вьюгу, словно око маяка, извещающего, что дом близок, мигает неоновая вывеска в окне бара «Виллидж тэп». В этом мире нет отеля «Рояль», поэтому я отправляюсь в унылый «Дейз инн», который находится напротив нашего местного бара.
Все, что я могу себе позволить, – это две ночи, и после оплаты комнаты мой резерв наличности составляет сто двадцать долларов с мелочью.