Просто так портье мой номер не сказал бы. Значит, мне пришлось бы притвориться, будто я знаю, что я остановился здесь. Я бы позвонил в отель и попросил соединить с комнатой Джесса Маккрея.
Услышав на другом конце мой голос, я бы понял, что я здесь, и сразу же повесил бы трубку.
Потом, секунд через тридцать, я опять позвонил бы портье и сказал примерно так: «Извините, что снова вас беспокою, но я только разговаривал с вашим постояльцем и случайно нажал на рычаг. Не могли бы вы еще раз соединить меня с… черт, какой там у него номер?»
Если повезет и если портье – рассеянный тупица, он, скорее всего, машинально пробурчит номер моей комнаты и соединит меня со мной.
Итак, первый звонок – получить подтверждение, что ответил я.
Тогда второй звонок, при котором звонящий сразу же вешает трубку, имеет целью выяснить номер комнаты.
Я встаю с кровати.
Сама по себе мысль абсурдна, но игнорировать ее я не могу.
Не иду ли я сюда, чтобы убить меня?
Торопливо просовываю руки в рукава бушлата и направляюсь к двери.
От страха слегка кружится голова, хотя, по зрелом размышлении, я убеждаю себя, что, скорее всего, тронулся рассудком. Простая случайность – два звонка в номер, – а я уже превращаю ее в загадочное событие и придумываю нелепое объяснение.
Возможно, все и так.
Но после визита в тот чат меня уже ничто не удивило бы.
Что, если я прав и не слушаю, о чем предупреждает инстинкт?
Уходи.
Сейчас же.
Я медленно открываю дверь.
Делаю шаг в коридор.
Никого. Пусто.
В тишине слышно только слабое жужжание флуоресцентных ламп.
Лестница или лифт?
В дальнем конце коридора звонок извещает о прибытии кабины.
Дверные створки расходятся, и из лифта выходит мужчина в мокрой куртке.
На мгновение я цепенею и не могу сдвинуться с места.
Не могу отвести глаза, отвернуться.
Я иду к нему… ко мне.
Мы встречаемся взглядами.
Он не улыбается.
На лице его вообще нет никаких эмоций, кроме пугающей сосредоточенности.
Он поднимает пистолет, и я вдруг срываюсь с места и мчусь в противоположном направлении, к двери в дальнем конце. Только бы не была заперта!
Прошибаю дверь под светящейся табличкой «Выход» и уже с лестничного колодца оглядываюсь через плечо.
Двойник бежит ко мне.
Лечу вниз по ступенькам, скользя ладонью по деревянным перилам, чтобы сохранить равновесие. В голове бьется: «Не упади… не упади…»
На площадке третьего этажа меня догоняет стук двери вверху. Эхо торопливых шагов заполняет лестничный проем.
Второй этаж…
Первый…
Одна дверь с окошечком в центре ведет в вестибюль, другая, без всякого окошечка, выходит куда-то еще.
Выбираю куда-то еще…
И врезаюсь в мерзлую стену заполненного снегом воздуха.
По инерции делаю несколько шагов через полосу свежей белой пороши и поскальзываюсь на подмерзшем тротуаре.
Выпрямляюсь, и в этот самый момент из тени между двумя мусорными контейнерами выступает человеческая фигура.
Бушлат, как у меня.
Снежок в волосах.
Это я.
Свет уличного фонаря отражается от лезвия у него в руке. Он приближается, и острие ножа – ножа из стандартного набора, которым комплектуются рюкзаки в лаборатории «Скорость», – нацелено мне в живот.
В последний момент отступаю в сторону, хватаю его за руку и, вложив всю силу, бросаю на ведущие к отелю ступеньки.
Он валится на них, и в тот же момент дверь над нами распахивается.
Но я уже мчусь со всех ног прочь, унося в памяти невероятный образ: один мой двойник выходит с пистолетом в руке из лестничной шахты, тогда как другой поднимается со ступенек, отчаянно шаря в снегу, где затерялся выпавший нож.
Работают вдвоем?
Объединились, чтобы убить, по возможности, всех остальных Джейсонов.
Бегу, не разбирая дороги, между зданиями. Хлопья снега липнут к лицу. Легкие горят.
На перекрестке, прежде чем повернуть на следующую улицу, оглядываюсь и вижу две движущиеся в моем направлении тени.
Бегу дальше.
Встречных никого.
Пустые улицы.
Наконец какой-то шум, взрыв хохота. Люди веселятся.
Устремляюсь к ободранной деревянной двери.
За ней – дешевый бар без столиков. Все стоят лицом к бару и к висящим над ним экранам, на которых «Буллз» сошлись в смертельной четвертьфинальной схватке с приезжей командой.
Ввинчиваюсь в толпу, все глубже и глубже.
Сесть негде, места едва хватает, чтобы стоять, но мне наконец удается отыскать квадратный фут свободной площади под доской для дартса.
Все смотрят на экраны, и только я не свожу глаз с двери.
Первому номеру «Буллз» удается трехочковый бросок, и зал взрывается восторженным ревом. Незнакомые люди кричат и обнимаются.
Дверь открывается.
Я вижу на пороге самого себя, запорошенного снегом.
Он входит.
На секунду я теряю его из виду, потом вижу снова.
Что выпало на долю этого Джейсона Дессена? Какие миры он повидал? Через какой ад прошел, чтобы прийти сюда, в этот Чикаго?
Его взгляд скользит по толпе.
Позади него, за открытой дверью, падает снег.
Взгляд у него жесткий и холодный, но, возможно, то же самое он сказал бы и обо мне.
Я приседаю под доской, скрываясь среди леса ног, и выжидаю целую минуту.
Толпа снова вскидывается, и я медленно поднимаюсь.
Дверь уже закрыта.
Мой двойник ушел.
«Буллз» победили.
Веселые и довольные, люди не спешат расходиться.
Лишь только через час у стойки освобождается место, и я, поскольку идти некуда, забираюсь на табурет и заказываю легкого пива, после чего на балансе у меня остается меньше десяти долларов.
Я проголодался, но еду здесь не подают, так что приходится довольствоваться солеными крекерами «Чекс».
Какой-то подвыпивший парень пытается вовлечь меня в обсуждение дальнейших перспектив «Буллз», но я молчу, уставившись в стакан, и он, обиженный отсутствием внимания с моей стороны, переключается на двух стоящих за нами женщин.
Шумит, задирается.
Заканчивается тем, что появившийся вышибала выводит его за дверь.
Люди расходятся.
Я сижу у стойки, стараюсь не обращать внимания на шум и постепенно прихожу к такому выводу: я должен убрать Дэниелу и Чарли из нашего дома на Элеанор-стрит. Оставаясь в особняке, они будут подвергаться опасности со стороны Джейсонов, часть из которых способна на любое безумие.
Но как это сделать?
Сейчас, посреди ночи, Джейсон-2, скорее всего, с моей женой и сыном.
Приближаться к дому слишком рискованно.
Нужно, чтобы Дэниела сама пришла ко мне.
Но что бы я ни придумал, другой Джейсон придумает – или уже придумал – то же самое.
Победить просто невозможно.
Дверь снова открывается, и я поворачиваюсь.
Еще один мой двойник – в бушлате, ботинках, с рюкзаком – переступает порог бара и, когда наши глаза встречаются, удивленно вскидывает руки.
Хорошо. Может быть, он пришел не за мной.
Если, как я подозреваю, некоторое количество Джейсонов обретается в районе Логан-сквер, то вполне возможно, что он, как и я, забрел сюда погреться и укрыться от опасности.
Мой двойник идет к стойке и забирается на свободный табурет рядом со мной. Перчаток у него нет, и руки дрожат от холода.
Или от страха.
Барменша, подплыв ближе, смотрит на нас с любопытством и как будто хочет что-то спросить, но ограничивается стандартной фразой, которой встречает каждого нового гостя:
– Вам что налить?
– То же, что и ему, – отвечает тот.
Женщина наливает пинту из-под крана и подает ему стакан с растекающейся шапкой пены.
Джейсон принимает его и, повернувшись ко мне, поднимает.
Я поднимаю свой.
Мы смотрим друг на друга.
На правой стороне лица моей копии – затягивающаяся рана, как будто кто-то полоснул его ножом.
Нитка на его безымянном пальце точно такая же, как у меня.
Выпиваем.
– Когда ты попал…
– Когда ты попал…
Мы оба невольно улыбаемся.
– Сегодня после полудня, – говорю я. – А ты?
– Вчера.
– У меня такое чувство, что нам будет трудно…
– …не заканчивать предложения друг за друга?
– Знаешь, о чем я сейчас думаю?
– Я твои мысли читать не умею.
Странно. Я разговариваю с собой, но его голос звучит не так, как, по-моему, звучит мой голос.
– Интересно, в какой момент мы с тобой разветвились. Ты видел мир, где с неба падает пепел?
– Да. А потом замерзший. Едва оттуда выбрался.
– А что Аманда? – спрашиваю я.
– Мы потеряли друг друга в метель.
Новость отдается болью потери – как будто внутри взорвался небольшой заряд.
– В моем мы остались вместе, – говорю я. – Укрылись в каком-то доме.
– Занесенном снегом по слуховое окно?
– Точно.
– Этот дом я тоже нашел. С мертвой семьей.
– Так куда…
– Так куда…
– Давай ты, – говорит мой собеседник, поднимая стакан.
– Куда тебя занесло потом, после замерзшего мира? – спрашиваю я.
– Вышел из куба в подвал этого парня. Он взбесился, связал меня под дулом пистолета и, наверное, убил бы, если б не принял ампулу и не решил сам посмотреть на коридор.
– То есть вошел и уже не вышел.
– Точно.
– А потом?
На секунду-другую взгляд моего двойника уходит вдаль. Он делает долгий глоток.
– А потом я повидал кое-что нехорошее. По-настоящему нехорошее. Темные миры. Недобрые места. А ты как?
Делюсь своей историей – с удовольствием и облегчением, но и с некоторым дискомфортом.
Еще месяц назад мы с ним были одной личностью, одним человеком, и все наши биографические различия составляют не более сотой доли процента.
Мы говорили одно и то же. Принимали одни и те же решения. Переживали одни и те же страхи.
Любили одну и ту же женщину.
Он заказывает еще по стакану. Я смотрю на него и не могу оторвать глаз.