Я сижу рядом со мной.
Есть в нем что-то не совсем настоящее.
Может быть, потому, что я наблюдаю за ним с невероятно выигрышной позиции – смотрю со стороны на самого себя.
Сильный, но также и усталый, битый, напуганный…
Ощущение такое, что разговариваешь с другом, который знает о тебе все, но при этом есть еще дополнительный пласт мучительной близости. За исключением последнего месяца, секретов между нами нет. Он знает все мои грехи, все мои тайные мысли, все мои слабости, все страхи.
– Мы называем его Джейсон-2, – говорю я, – подразумевая, что себя мы воспринимаем как Джейсона-1. Как оригинал. Но быть Джейсоном-1 мы оба не можем. Есть еще и другие, считающие себя оригиналом.
– Таковых среди нас нет.
– Нет. Мы – частицы композита.
– Грани, – говорит моя копия. – Некоторые очень близкие к тому, чтобы быть одним человеком, как, полагаю, ты и я. Другие совершенно разные.
– Начинаешь видеть себя в другом свете, да?
– Мне вот интересно, кто же идеальный Джейсон? И существует ли он вообще?
– Все, что мы можем, – это жить по лучшей версии себя самого, ведь так?
– С языка снял.
Барменша объявляет последний заказ.
– Немногие могут сказать о себе такое, – говорю я.
– Что пили пиво с самим собой?
– Да.
Мой двойник допивает свой стакан.
Я заканчиваю свой.
Соскальзывая с табурета, он говорит:
– Я выйду первым.
– Куда двинешься?
– На север, – отвечает другой Джейсон после паузы.
– Я за тобой следить не стану. Могу ожидать того же от тебя?
– Да.
– На двоих мы их не поделим.
– Кто их больше заслуживает – это вопрос, ответа на который может и не быть. Но если дойдет до нас с тобой, я не позволю тебе встать между мной и Дэниелой и Чарли. Мне это не нравится, но если понадобится, я убью тебя.
– Спасибо за пиво, Джейсон.
Я провожаю его взглядом.
Жду пять минут.
Ухожу последним.
Снег еще идет. Его выпало, наверное, с полфута, и на улицы вышли снегоочистители.
Спускаюсь на тротуар. Останавливаюсь. Оглядываюсь.
Кроме нескольких клиентов бара, поблизости никого нет.
Я не знаю, куда идти.
Идти некуда.
В кармане две ключ-карты, но воспользоваться ими я не решаюсь. Другие Джейсоны вполне могли заполучить копии, войти в комнату и ждать моего возвращения.
И только тут до меня доходит, что во втором отеле осталась моя последняя капсула.
Можно о ней забыть.
Иду по улице.
Два часа ночи, и я держусь из последних сил.
Сколько других Джейсонов бродят сейчас по этим улицам, задавая себе те же вопросы, терзаясь теми же страхами?
Сколько уже убито?
Сколько стали охотниками?
Не могу отделаться от чувства, что на Логан-сквер небезопасно, даже посреди ночи. В каждом переулке, в каждом дворе может скрываться кто-то, и я всматриваюсь в темноту, ловлю малейшее движение.
Через полмили я прихожу к Гумбольдт-парку.
Бреду через снег.
По пустому, беззвучному полю.
Сил уже не осталось.
Болят ноги.
Урчит пустой желудок.
Больше не могу.
Вдалеке виднеется какое-то дерево с согнувшимися под тяжестью снега ветвями.
Нижние в четырех футах от земли, но они все же предлагают какую-то защиту от метели.
Ближе к стволу снега на земле почти нет. Я сажусь с подветренной стороны.
Здесь тихо.
Слышу вдалеке рокот разъезжающих по городу снегоуборочных машин.
Небо кажется неоново-розовым из-за всех огней, отраженных низкими тучами.
Запахиваю поплотнее бушлат, сжимаю в кулаки пальцы, стараясь сохранить тепло.
С того места, где я сижу, мне видно пустое, с редкими деревьями поле.
Вдалеке вдоль пешеходной дорожки горят фонари, и снег, падая через их свет, образует яркие короны из сияющих хлопьев.
Там – никакого движения.
Холодно, но не так, как могло бы быть в ясную, тихую погоду.
Думаю, до смерти не замерзну.
Но и заснуть едва ли удастся.
Закрываю глаза, и тут меня осеняет.
Случайный выбор.
Как победить противника, наделенного способностью предугадывать все, любые твои шаги и действия?
Неожиданностью. Предпринять действие совершенно произвольное.
Незапланированное.
Нечто, о чем раньше почти или совсем не думал.
Может быть, ход будет неудачный и весь твой план рухнет, а игра будет проиграна.
Но может быть, застав врага врасплох, ты получишь непредвиденное стратегическое преимущество.
Если этот посыл верен, то как применить его на практике к нынешней ситуации?
Как сделать что-то из ряда вон выходящее, что невозможно предугадать?
В какой-то момент я засыпаю.
И просыпаюсь, дрожа от холода, в серо-белом мире.
Ветра нет, снегопад прекратился, и за голыми деревьями видны кое-где кусочки городского профиля и верхушки самых высоких зданий, касающиеся низкого облачного неба.
Белое, нетронутое поле.
Солнце еще только встает.
Мигают и гаснут уличные фонари.
Я сажусь, с трудом разминая затекшее тело.
Одежду слегка припорошило.
Дыхание срывается с губ белыми перышками.
Такого безмятежно-ясного и торжественно-величественного утра над Чикаго я еще не видел.
Утра над городом, где пустые улицы приглушили все звуки.
Где небо бело и земля бела, и на этом фоне четкими силуэтами вырисованы дома и деревья.
Семь миллионов человек…
Я представляю себе их.
Кто-то еще лежит в постели, кто-то стоит у окна и, раздвинув шторы, смотрит на то, что оставила после себя снежная буря.
Какая умиротворяющая картина!
Поднимаюсь на ноги.
Она есть у меня, одна безумная идея.
Толчок ей дало кое-что, случившееся вечером в баре, перед самым появлением Джейсона. Сам бы я никогда ничего такого не придумал, и именно в этом ее ценность.
Я иду через парк, держу курс на север, в сторону Логан-сквер.
В направлении дома.
Захожу в первый же дежурный магазин и покупаю одну-единственную сигару «Свишер свит» и мини-зажигалку BIC.
У меня остается восемь долларов и двадцать один цент.
Бушлат сырой от снега. Я вешаю его на вешалку у входа и подхожу к стойке.
Чем очаровывает это заведение, так это восхитительной атмосферой аутентичности. Впечатление такое, что оно было здесь всегда. Дух 1950-х идет не от виниловой обивки кабинок и стульев, не от развешанных по стенам фотографий постоянных, приходящих сюда десятилетиями клиентов. Мне кажется, он в запахе, остающемся неизменным из года в год. В запахе жареного бекона и варящегося кофе, а еще в неистребимых остатках того времени, когда на пути к столику приходилось идти через клубы сигаретного дыма.
Не считая нескольких человек у стойки, замечаю двух копов в одной из кабинок, трех только что сменившихся медсестер и старика в черном костюме, скучающе вглядывающегося в чашку с кофе.
Сажусь за стойку, поближе к пышущему жаром открытому грилю.
Ко мне подходит пожилая официантка.
Я знаю, что похож на бездомного бродягу-наркомана, но она и виду не подает, что со мной что-то не так, ничем свое мнение не выражает и просто принимает заказ с поистрепавшейся среднезападной любезностью.
Как же хорошо в тепле, под крышей!
Кости понемногу оттаивают.
Эта ночная столовка находится всего лишь в восьми кварталах от моего дома, но я здесь впервые.
Приносят кофе. Я обхватываю горячую керамическую кружку грязными пальцами и наслаждаюсь ее теплом.
Арифметикой пришлось заняться заранее.
Я могу позволить себе эту вот чашку кофе, яичницу из двух яиц и тост.
Есть стараюсь медленно, растягиваю удовольствие, но унять голод не получается.
Официантка, сжалившись, приносит еще один тост. Бесплатный.
Добрая женщина.
Учитывая, что сейчас случится, я чувствую себя еще паршивее.
Проверяю время по раскладному мобильнику – такими пользуются драг-дилеры в кино, – купленному в другом мире, чтобы позвонить Дэниеле. Здесь по нему звонить нельзя – наверное, оплаченные минуты в мультивселенной не переносятся.
08:15.
Джейсон-2, вероятно, ушел на работу минут двадцать назад, чтобы успеть на поезд и не опоздать на лекцию в половине десятого.
А может, никуда он и не ушел. Может, заболел или остался дома по каким-то причинам, предвидеть которые я не мог. Тогда весь мой план идет под откос, но приближаться к дому, чтобы проверить, свалил он или нет, слишком рискованно.
Выгребаю из кармана восемь долларов и двадцать один цент и кладу их на стойку.
Этого едва хватает на оплату завтрака и постыдно скромные чаевые.
Делаю последний глоток кофе.
Опускаю пальцы в накладной карман клетчатой фланелевой рубашки и достаю сигару и зажигалку.
Оглядываюсь.
Посетителей заметно прибавилось.
Два копа, сидевшие в кабинке, когда я пришел, ушли, но в дальнем уголке появился третий.
Дрожащими пальцами я разрываю упаковку. Как и следует из названия, сигара попахивает сладким.
Высечь огонек получается только с третьей попытки.
Я подношу пламя к кончику сигары, втягиваю полный рот дыма и выпускаю струю в спину повара, ворочающего оладьи на решетке гриля.
Секунд десять никто ничего не замечает. Потом сидящая рядом пожилая женщина в обсыпанном кошачьей шерстью пальто поворачивается и говорит:
– Здесь это делать нельзя.
И я отвечаю ей так, как мне и в голову не пришло бы ответить:
– Но ведь лучше сигары после еды ничего и быть не может!
Старушка смотрит на меня через зеркальные стекла очков. Смотрит как на сумасшедшего.
Официантка, подошедшая с дымящимся кофейником, выглядит огорченной. Качая головой, она произносит укоризненно-материнским тоном:
– Знаете, здесь не курят.
– Но это так приятно! – возражаю я.
– Мне позвать менеджера?
Я затягиваюсь.
Выдыхаю.
Повар – широкий, мускулистый парень с исписанны