ми чернилами руками – оборачивается и устремляет на меня сердитый взгляд.
– Отлично придумано, – говорю я официантке. – Сходите за менеджером, потому что я эту штуку тушить не стану.
Официантка уходит.
– Какой грубиян! – бормочет моя соседка, завтрак которой безнадежно испорчен. Она бросает вилку, слезает со стула и направляется к выходу.
Все больше посетителей поглядывают в мою сторону, но я продолжаю курить, пока из помещения в глубине зала не выходит здоровяк в сопровождении официантки. На нем черные джинсы и белая хлопчатобумажная рубашка с пятнами от пота по бокам. На шее болтается однотонный галстук с ослабленным узлом. Судя по растрепанному виду, парень трудился всю ночь.
– Я – Ник, дежурный менеджер, – говорит он, остановившись у меня за спиной. – Курить в заведении не разрешается. Вы нарушаете права других клиентов.
Я поворачиваюсь и смотрю на него. Парень устал, злится, и я чувствую себя паршиво, потому что забот ему хватает и без меня, но остановиться уже не могу.
Оглядываюсь. Все смотрят только на меня. На гриле подгорают оладьи.
– Кому-нибудь мешает моя сигара? – спрашиваю я громко.
Большинству мешает.
Кто-то обзывает меня придурком.
В дальнем углу намечается какое-то движение.
Наконец-то!
Полицейский выходит из кабинки и идет по проходу через зал. На боку у него потрескивает рация.
Молодой.
Наверное, под тридцать.
Невысокий, плотный.
Взгляд твердый, какой бывает у морпехов, и умный.
Менеджер с облегчением делает шаг в сторону.
Коп останавливается рядом со мной.
– В нашем городе есть определенные правила, касающиеся чистоты воздуха в помещениях. Вы сейчас нарушаете эти правила.
Затягиваюсь еще разок.
– Послушайте, – говорит коп, – я был на дежурстве всю ночь. Большинство этих людей тоже. Вы же не хотите испортить им всем завтрак?
– А вы хотите испортить мне удовольствие от сигары?
Во взгляде полицейского проскальзывает злость.
Зрачки расширяются.
– Потушите сигару. Сейчас же. Это последнее предупреждение.
– Или что?
Коп вздыхает.
– Не тот ответ, на который я надеялся. Встаньте.
– Зачем?
– Пойдете за решетку. Если сигара не будет потушена через пять секунд, я сочту это сопротивлением аресту и буду вынужден действовать не так мягко.
Я бросаю сигару в кофейную чашку и встаю со стула.
Полицейский отработанным движением снимает с ремня наручники и защелкивает браслеты у меня на запястьях.
– У вас есть при себе оружие или иглы? Что-то такое, чем вы можете причинить вред мне или о чем мне следует знать?
– Нет, сэр.
Страж порядка похлопывает меня по карманам, а потом берет за руку и под аплодисменты посетителей ведет к выходу.
Его патрульная машина припаркована у тротуара напротив двери.
Он открывает заднюю дверцу и говорит мне держать голову пониже. Устроиться сзади со скованными за спиной руками – дело отнюдь не легкое. Коп садится за руль, пристегивается, поворачивает ключ зажигания и выезжает на заснеженную улицу.
По ощущениям заднее сиденье как будто специально сконструировано так, чтобы доставлять дискомфорт. Сунуть ноги совершенно некуда, колени упираются в клетку, а сам пластик по жесткости не уступает бетону.
Глядя через зарешеченное окно на пробегающие мимо знакомые здания, я снова спрашиваю себя, сработает мой план или нет, есть ли надежда на удачу.
Мы въезжаем на автостоянку 14-го полицейского участка.
Блюститель порядка – его фамилия Хэммонд – вытаскивает меня из машины и вводит через стальные двери в регистраторскую.
По одну сторону стоят столы со стульями для задержанных, по другую, за плексигласовой перегородкой, находится рабочее место дежурного полицейского.
Воняет так, словно разлившиеся здесь рвоту и отчаяние кое-как замазали лизолом.
В этот утренний час компанию мне составляет одна-единственная нарушительница – женщина, прикованная к столу в дальнем конце комнаты. Сидеть спокойно она не может – раскачивается взад-вперед, почесывается, щиплет себя.
Хэммонд еще раз обыскивает меня, просит сесть, расстегивает браслет на моей левой руке и пристегивает его к специальному болту в столе.
– Мне надо посмотреть ваши водительские права.
– Я их потерял, – отвечаю я.
Коп делает пометку на листке, обходит стол с другой стороны и включает компьютер.
Впечатывает мою фамилию и имя.
Номер карточки социального страхования.
Адрес.
Место работы.
– В чем меня обвиняют? – спрашиваю я.
– Нарушение общественного порядка.
Хэммонд заполняет протокол ареста. Через пару минут он останавливается и смотрит на меня через поцарапанный плексиглас.
– Вы не производите впечатление сумасшедшего или придурка. Закон не нарушали, на вас ничего нет. Ни в чем не замешаны. Так что там случилось? Мне почему-то кажется, что вы хотели, чтобы вас арестовали. Ничего не желаете сказать?
– Нет. Извините, что помешал позавтракать.
Полицейский пожимает плечами:
– Дело поправимое.
У меня снимают отпечатки пальцев.
Фотографируют.
Забирают ботинки и выдают пару тапочек и одеяло.
Наконец Хэммонд заканчивает с формальностями, и я спрашиваю:
– Когда можно позвонить?
– Можно прямо сейчас. – Коп поднимает трубку проводного телефона. – Кому бы вы хотели позвонить?
– Жене.
Я называю номер. Он набирает и, услышав гудки, передает трубку через плексигласовую перегородку.
Сердце у меня начинает колотиться.
Ну же, милая! Ответь.
Голосовая почта. Но сообщение не мое. Неужели Джейсон-2 перезаписал его, таким образом как бы пометив территорию?
– Не отвечает, – говорю я. – Положите, пожалуйста, трубку.
Хэммонд опускает трубку за секунду до сигнала.
– Возможно, Дэниела не узнала номер. Не попробуете еще разок? – прошу я его.
Он набирает снова.
Гудки.
Если моя жена не ответит, стоит ли рискнуть и оставить сообщение?
Нет.
Что, если его услышит Джейсон-2? Если она не ответит сейчас, придется изобретать какой-то другой способ…
– Алло? – слышу я наконец в трубке.
– Дэниела.
– Джейсон?
Я слышу ее голос, и к глазам у меня подступают слезы.
– Да, это я.
– Откуда ты звонишь? Определитель показывает полицию Чикаго. Я думала, это какая-то благотворительная организация, поэтому не стала…
– Послушай меня минутку.
– Всё в порядке?
– По дороге на работу кое-что случилось. Я все объясню, когда…
– У тебя все нормально?
– Да, но меня задержали.
На другом конце становится так тихо, что я слышу голос ведущего радио «Эн-Пи-Ар».
– Тебя арестовали? – спрашивает Дэниела наконец.
– Да.
– За что?
– Мне нужно, чтобы ты внесла залог.
– Господи! Что ты натворил?
– Послушай, у меня нет сейчас времени на объяснения. Это вроде как мой единственный звонок.
– Мне позвонить адвокату?
– Нет. Просто приезжай поскорее сюда. Я в четырнадцатом полицейском участке. Это на… – Смотрю вопросительно на Хэммонда.
– Норт-Калифорния-авеню, – подсказывает тот.
– Слышишь? Норт-Калифорния-авеню. И захвати чековую книжку. Чарли уже пошел в школу?
– Да.
– Я хочу, чтобы ты забрала его и приехала за мной вместе с ним. Это очень…
– Нет и нет.
– Дэниела…
– Я не стану брать сына, чтобы ехать с ним вытаскивать из тюрьмы его отца. Что, черт возьми, случилось?
Хэммонд стучит по плексигласовой перегородке и проводит пальцем по горлу.
– Мое время вышло, – говорю я. – Пожалуйста, приезжай поскорее.
– Хорошо.
– Милая.
– Что?
– Я тебя люблю.
Дэниела кладет трубку.
В камере предварительного заключения только тонкий матрас на бетонном основании.
Туалет.
Раковина.
Над дверью камера наблюдения.
Лежу, укрывшись тюремным одеялом, и смотрю в потолок, как это делали до меня другие отчаявшиеся, потерявшие надежду бедолаги.
Лежу и думаю, что могло случиться, что могло пойти не так и помешало Дэниеле приехать за мной.
Вариантов много.
Она могла позвонить Джейсону-2 по сотовому.
Он мог позвонить ей в перерыве между занятиями.
В ситуацию мог вмешаться кто-то из других Джейсонов.
Если так, то весь мой план летит к чертям.
Желудок скручивается в жгут.
Сердце набирает ход.
Стараюсь успокоиться, но страх не остановить.
Интересно, предугадал ли кто-то из двойников этот мой шаг? Успокаиваю себя, говорю, что нет, они не могли этого сделать. Попасть в участок, чтобы вытянуть Дэниелу и Чарли в безопасное место, – мне самому эта идея пришла в голову лишь после эпизода в баре, когда набросившегося на женщин воинственного пьянчугу выставил из зала вышибала.
Так что решение это стало плодом исключительно моего уникального жизненного опыта.
Встаю и начинаю расхаживать между туалетом и кроватью, но места в камере размерами шесть на восемь футов определенно не хватает, и чем больше я меряю ее шагами, тем ближе сдвигаются стены и тем сильнее сжимает грудь клаустрофобия.
Дышать все тяжелее.
Я подхожу к крохотному окошку в двери.
Смотрю в стерильно-белый коридор.
Крики женщины в соседней камере эхом отскакивают от шлакобетонных стен.
И в этих криках звучит безнадежное отчаяние.
Та ли это женщина, которую я видел в регистраторской?
Мимо, держа за руку еще одного заключенного, проходит полицейский.
Возвращаюсь к спальному месту, ложусь, укрываюсь одеялом и, уткнувшись лицом в стену, стараюсь ни о чем не думать. Но это невозможно.
Кажется, прошли многие часы.
Ну почему так долго?
Объяснение может быть только одно.
Что-то случилось.
Она не придет.
Дверь в камеру открывается с характерным механизированным толчком, и мой пульс подскакивает до потолка.