Мороз бодрит. Как глоток крепкого эспрессо.
Над водой поднимается туман.
Позади слышу шаги, негромкое поскрипывание снега.
Оборачиваюсь – Дэниела идет по пирсу, ступая по моим следам.
Она несет две чашки дымящегося кофе, волосы ее восхитительно растрепаны, а на плечи, как шаль, наброшено несколько одеял.
Смотрю на нее и думаю, что, по всей вероятности, провожу с ней наше последнее утро. Завтра я вернусь в Чикаго. Один.
Дэниела вручает мне обе чашки, снимает одно одеяло и набрасывает его мне на плечи, а потом садится на скамейку, и мы пьем кофе и смотрим на озеро.
– Всегда думал, что мы закончим наши дни в таком вот месте, – говорю я.
– Я и не догадывалась, что ты хочешь перебраться в Висконсин.
– Когда состаримся. Найдем домик, приведем все в порядок…
– Ты такой мастер приводить все в порядок? – смеется Дэниела. – Шучу. Я понимаю, что ты имеешь в виду.
– Может, будем проводить лето с внуками. А ты могла бы писать озеро.
– А чем бы занялся ты?
– Не знаю. Прочитал бы наконец все номера «Нью-Йоркера». Просто был бы рядом с тобой.
Жена протягивает руку и касается нитки, которая еще держится на моем безымянном пальце.
– А это что?
– Джейсон-2 забрал мое обручальное кольцо, а я в какой-то момент почувствовал, что начинаю терять связь с реальностью. Начинаю забывать, кем я был и был ли женат на тебе. Вот я и завязал нитку на палец. Как напоминание, что ты существуешь.
Дэниела целует меня.
– Я должен сказать тебе кое-что.
– Что?
– В том, первом Чикаго, где я очнулся, – там, где ты устраивала презентацию инсталляции на тему мультивселенной…
– Ну? – Супруга улыбается. – Ты со мной переспал?
– Да.
Улыбка Дэниелы гаснет. Она смотрит на меня секунду-другую и спрашивает голосом, совершенно лишенным каких-либо эмоций:
– Почему?
– Я не понимал, где нахожусь и что со мной происходит. Все принимали меня за сумасшедшего. И я уже и сам так думал. А потом нашел тебя, единственную знакомую в незнакомом мире. Я так хотел, чтобы та Дэниела оказалась тобой, но… Она не могла быть тобой. Как и другой Джейсон – не я.
– То есть ты просто болтался по мультивселенной да трахался?
– Это случилось один только раз, и я плохо понимал, что происходит. Не был даже уверен, схожу с ума или нет.
– И как она? Как я там?
– Может, лучше не надо…
– Я тебе рассказала.
– Что ж, справедливо. Все было ровно так, как и у тебя с Джейсоном, когда он пришел домой в первый вечер. Как было у нас с тобой до того, как я понял, что люблю тебя. Словно заново переживаешь то невероятное, что было в первый раз. Ты о чем сейчас думаешь?
– Пытаюсь решить, как сильно я должна на тебя злиться.
– А с чего бы тебе вообще на меня злиться?
– О, так это твой аргумент? Мол, измена с моей копией – не измена?
– По крайней мере, это оригинально.
Моя супруга смеется.
Вот почему я и люблю ее.
– Какая она была? – спрашивает Дэниела.
– Она была… Ты без меня. Без Чарли. И вроде как встречалась с Райаном Холдером.
– Молчи. И я была успешной художницей?
– Да.
– Тебе понравилась моя инсталляция?
– Инсталляция была блестящая. И ты тоже блистала. Если хочешь послушать, я расскажу.
– С удовольствием.
Я рассказываю о плексигласовом лабиринте, о том, что чувствовал, проходя по нему. О поразительных образах. О впечатляющем дизайне.
Дэниела слушает, и глаза у нее вспыхивают.
Услышанное ее печалит.
– Думаешь, я была счастлива? – спрашивает она.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, учитывая, от чего я отказалась, чтобы стать этой женщиной.
– Не знаю. Я провел с ней сорок восемь часов. Думаю, ей – как и тебе, и мне, и каждому – было о чем пожалеть. Думаю, иногда, проснувшись среди ночи, она спрашивала себя, верный ли выбрала путь. Боялась, что нет. И представляла, какой могла бы быть жизнь со мной.
– Я и сама иногда думаю о том же.
– Я видел так много твоих двойников… Со мной. Без меня. Видел тебя, ставшую художницей. Учительницей. Графическим дизайнером. Но, так или иначе, в конце концов, это просто жизнь. Со стороны мы видим ее как одну большую историю, но когда ты находишься внутри ее, то видна рутина, повседневность, ведь так? И разве не с этим нам приходится мириться?
В середине озера из воды выскакивает и плюхается рыбина – по застывшей, как стекло, глади расходятся концентрические круги.
– Вчера вечером, – говорю я, – ты спросила, как мы все это поправим.
– Есть свежие идеи?
Мой первый порыв – оставить Дэниелу в неведении насчет своих планов. Но наш брак стоит на другом принципе – друг от друга секретов не держим. Мы говорим обо всем. О вещах самых трудных. Это то, что определяет нашу идентичность как семейной пары.
И вот я рассказываю жене о своем предложении, сделанном в чате другим Джейсонам, и вижу на ее лице гнев и ужас, шок и страх.
– Так ты хочешь разыграть меня в лотерею? Как какую-нибудь гребаную корзину с фруктами? – говорит она наконец.
– Дэниела…
– Мне твой героизм не нужен.
– Что бы ни случилось, ты все равно останешься со мной.
– Но с другим тобой. Ты ведь это имеешь в виду, так? А если он окажется таким же мерзавцем, как тот, первый, который и разрушил нашу жизнь? Что, если он не такой, как ты?
Я отворачиваюсь от нее и смотрю на озеро, смаргивая слезы.
– Зачем жертвовать собой, чтобы со мной остался кто-то другой?
– Приносить жертвы приходится всем. Для вас с Чарли это единственный выход. Пожалуйста, позволь мне устроить так, чтобы вы с Чарли могли вернуться в Чикаго и жить спокойно и в безопасности.
Вернувшись в дом, мы застаем Чарли у плиты, где он готовит оладьи.
– Пахнет вкусно, – говорю я.
– А ты сделаешь эту свою фруктовую штуку? – спрашивает сын.
– Конечно.
Искать разделочную доску и нож долго не приходится.
Я встаю рядом с Чарли, очищаю и нарезаю яблоки и выкладываю их на сковородку, где уже закипает кленовый сироп.
Солнце за окном поднимается все выше, заливая светом лес.
Едим вместе, разговариваем непринужденно, и моментами кажется, что все нормально, что ничего не случилось, хотя на самом деле этот завтрак, по всей вероятности, – мой последний с близкими, и эта мысль не выходит у меня из головы.
После полудня мы отправляемся пешком в город. Идем по проселочной дороге. Полотно сохнет под солнцем, в тени прячется плотно слежавшийся снег.
В благотворительном магазине мы покупаем одежду, а потом отправляемся в маленький кинотеатр, где идет фильм шестимесячной давности. Какая-то дурацкая романтическая комедия.
Как раз то, что надо.
В зале остаемся до самого конца, пока не включится свет, и когда выходим, небо уже темнеет.
На окраине города заходим в единственный открытый ресторан – «Айс-Ривер роудхаус».
Устраиваемся за стойкой в баре.
Дэниела заказывает бокал «Пино нуар», я – пиво для себя и кока-колу для Чарли.
Свободных мест нет. Придорожный ресторанчик – единственное место в Айс-Ривер, где можно провести вечер рабочего дня.
Заказываем поесть.
Я беру второе пиво, потом третье…
Мне быстро хорошеет. Народу прибавляется, голоса звучат все громче.
Дэниела кладет руку мне на колено. Глаза у нее блестят, и быть с ней рядом так легко и приятно… Я стараюсь не заморачиваться, но мысль о том, что все это происходит со мной в последний раз, сидит в голове клином.
Ресторанчик уже забит до отказа.
Шумно и весело.
На небольшом возвышении в углу устраиваются музыканты.
Я пьян.
Но без агрессии и соплей.
Самое то, что надо.
Я знаю, что раскисну, если буду думать о чем-то другом, поэтому стараюсь не отвлекаться.
Квартет играет кантри-энд-вестерн, и вскоре мы с Дэниелой уже качаемся в медленном ритме в плотной толпе, заполнившей крохотный танцпол. Она прижимается ко мне, моя ладонь лежит у нее на талии, и в этот миг мне ничего не хочется так сильно, как уложить ее на нашу скрипучую кровать с расшатанной спинкой и таранить стену так, чтобы с нее послетали все рамки.
Мы танцуем и смеемся, и я сам не знаю почему.
– Ну вы и набрались, ребята! – говорит Чарли.
Может, он и преувеличивает, но не сильно.
– Надо же было пар выпустить, – отвечаю я.
Сын поворачивается к Дэниеле:
– А ведь в последний месяц такого не было, а?
Любимая смотрит на меня.
– Нет.
Мы бредем по дороге в полной темноте – огней нет ни впереди, ни позади.
Лес затих.
Ни ветерка.
Все замерло, как на картине.
Я запираю дверь нашей спальни.
Дэниела помогает снять с кровати матрас.
Мы кладем его на половицы, выключаем свет и раздеваемся. Сбрасываем всю одежду.
Обогреватель работает, но в комнате все равно холодно.
Дрожа, мы забираемся под одеяло.
Кожа у моей жены гладкая и холодная, губы – мягкие и теплые.
Я целую ее.
Она говорит, что хочет меня.
Быть с Дэниелой – это и есть определение дома.
Я помню, о чем думал, когда в первый раз, пятнадцать лет назад, занимался с ней любовью. Думал, что нашел то, что искал, сам того не сознавая.
Сегодня та догадка – истина. Под нами тихонько скрипят половицы, и луна, заглядывая в щель между штор, высвечивает лицо Дэниелы – голова откинута, рот распахнут, и губы шепчут, настойчиво и требовательно, мое имя.
Мы оба мокрые от пота, и наши сердца бегут наперегонки в тишине.
Ее пальцы копошатся в моих волосах, и в темноте она смотрит на меня так, как я люблю.
– Что? – спрашиваю я.
– Чарли был прав.
– Насчет чего?
– Помнишь, что он сказал, когда мы шли домой? С Джейсоном-2 такого не было. Тебя невозможно заменить. Никем. Даже тобой. Я все думаю о том, как мы встретились. Ведь мы тогда могли втрескаться в кого угодно. Но ты заявился на ту вечеринку и спас меня от того придурка. Знаю,