Крыть мне было нечем — он попал в самую точку. Что я предложу сыну после школы, если он к этому времени не спутается с шатунами? Полицейскую школу? Или устрою по большому знакомству (старина Бидо!) служкой? Я пришел к мысли, что при всей невероятности затеи директора Юрайды и тех, кто за ним стоит, есть в ней нечто привлекательное. Дети получают новый шанс! Как складно получается: самые активные, самые оголтелые нонконформисты с удовольствием ринутся в космос. А как же— героика нового Фронтира! Меня смущал термин «активная масса», где-то я его слышал, но бог с ним! Даже если все это не выведет страну из социального ступора, то хотя бы тысячи, десятки тысяч потенциальных преступников не уйдут в курию, не станут шатунами… Меньшее зло?
— Как к вашему проекту относится курия?
Лицо директора потемнело, глаза зажглись ненавистью.
— Мы не позволим этим негодяям запускать свои грязные лапы в наши дела, — отчеканил он. — Дай им волю, они всю Солнечную систему превратят в бордель!
Он был прав как никогда. Другое дело — понравится ли такой оборот старине Бидо? Но почему перед шансом для моего сына должен стоять Бидо? Пусть я не альтруист, и меня заботит не благо человечества, а личная безопасность, но только из-за трусости отца своего страдать сыну незачем!
Я поймал себя на мысли, что всерьез поверил директору. Учтено все: общественное мнение уже постепенно распаляется заявлениями компетентных лиц, сенаторов заваливают письма избирателей, требующих немедленного штурма космических бездн… Если под этим соусом еще и сократят расходы на вооружение и переоборудуют межконтинентальные в транспортные, то я первым встану навытяжку и спою гимн в честь директора Юрайды.
— Ладно, — сказал я, — считайте меня вашим союзником. Но как вы оказались в номерном квадрате? Армия?..
— Не только армия, — кивнул директор, — есть и другие силы. Впрочем, армия давно присматривалась к космосу и имеет свою долю. Мы ее сразу разочаровывать не будем. Им надоест играть в «космические войны», когда люди станут заниматься настоящим делом.
Дела здесь нешуточные. И не курят здесь, отучают… Наверно, антитаб! В кармане у меня лежит нераспечатанная пачка «Престижа», и хоть бы что!
— Вам приходится много работать? — посочувствовал я.
— Перед выпуском мы и ночами занимаемся, — спокойно ответил директор. — Используем стимуляторы, немного, малыми дозами. Конечно, под контролем первоклассных врачей. Но, к сожалению, бывают срывы. Крайне редко, но бывают.
Намекает на Джеджера. Понятно. Нет, не очень понятно! Когда мы его задержали, третьего или четвертого… они что, уже пичкали их стимуляторами? Впрочем, этим молокососам все нипочем, у них и после эфетола похмелья не бывает. В их годы я как огурчик бегал почти неделю без сна на допинге, пока не споткнулся, решив переспать с девчонкой из соседнего подъезда. Поспать-то я поспал, можно сказать, выспался на славу…
— Ну, вот вы и в курсе всего, — объявил директор Юрайда и поднялся с места. — Уверен, что мочиться в наш бензин вы не будете.
Я заверил Юрайду, что не собираюсь портить им бензин, мы немного посмеялись, а затем я сказал, что меня ничто больше не задерживает. Пройдусь еще раз по школе и уеду.
Директор задумался, потом бодро сказал, что не имеет ничего против. И вообще неплохо было бы перекусить. Дела делами, а режим прежде всего. Я пообещал не опаздывать на завтрак.
И пошел во двор.
Глава третья
Пока мы с Юрайдой вскрывали болячки общества и перебирали цели и стимулы, разгрузка окончилась. Ящики исчезли, народу поубавилось. Три подростка толкали садовую тележку с мотками толстой веревки, поверх которых лежала ручная лебедка. Они завернули за угол.
Я пошел за ними. Вообще-то надо было идти к старине Бидо и выкручиваться. Но не хотелось… Не хотелось, чтобы курия запускала свои мохнатые лапы в это дело, не хотелось, чтобы меня придавили здесь между делом, не хотелось, чтобы Шеф засчитал это как провал. Ничего не хотелось… С другой стороны, директору Юрайде я не сказал, что в комнате у меня затаился матерый аббат, которому нужны языки или головы, чтобы оправдаться перед конклавом. Я не сказал директору, что если курия сядет на хвост, то самое разумное — без суеты сливать бензин и выбрать местечко потенистее, чтобы вдове не напекло головку во время посещений.
Хотя до завтрака оставалось еще полчаса, я чувствовал себя пророком Иезекиилем после плотного обеда. Давно мне не было так скверно. Впервые так на меня накатило в дюнах, когда я валялся с растянутой стопой после нашего блестяще провалившегося вторжения. От нашей десятки остались трое — я, Гервег и Хом. Хом лежал рядом, и жизни в нем было не больше, чем в подметке. Гервег уполз в сухой колючий кустарник в поисках воды. Я был уверен, что он не вернется, оставив меня в попутчики Хому. Тогда на меня и навалилось не отчаяние и безнадежность, а тупое черное равнодушие ко всему. Страх пришел после, когда приполз Гервег с распухшим от укусов лицом, толкая перед собой шлем с мутной жижей. Я испугался за себя: до той поры я не подозревал, что во мне есть такая чернота и безразличие…
Садовую тележку прокатили мимо спортплощадки к распахнутым дверям, которые я принимал за вход в раздевалку. Подростки разгрузили тележку и потащили лебедку в темный проем.
— Не тяжело? — спросил я, подходя.
— Не-а, — мотнул головой тот, что стоял ближе.
— Что у вас здесь? — Я ткнул пальцем внутрь.
— Склад.
— Тебя как зовут?
— Хенк.
— А скажи-ка, Хенк… — Я на секунду осекся, потом спокойно продолжил: — Вы не здесь, случайно, боеприпасы держите?
— Что вы, — удивился он, — они в арсенале!
— Ах, да, — сказал я, раздумывая, стоит ли брать его в оборот.
Хенк и еще двое. Пит называл их, и они что-то знают.
— Нравится тебе здесь?
— Нормально, — лаконично ответил Хенк, укладывая мотки.
Стеллажи были забиты матрасами, разобранными спортивными снарядами и длинными кривыми трубами.
Ничего я не собирался выпытывать у парня. Мне уже было все равно, где, когда и каким образом они собираются прорываться в космос. Мне было плевать, кто за этим стоит и на чьи деньги вершатся эти великие дела. Единственное, чего я хотел, — это очутиться на Побережье, надавать кому следует по физиономии, а потом плюнуть на все и зарыться в горячий песок. На Побережье сейчас тепло, нет этой мокрой гадости и холодного ветра. Что я здесь делаю, на что трачу силы и время? А времени, может, и осталась сущая ерунда!
В глубине склада что-то с шумом обрушилось.
— Вот недотепы! — вскричал Хенк и бросился туда.
Я пошел вдоль стеллажей. Склад был больше похож на ангар. Высокий сводчатый потолок окрашен зеленой краской, местами она лохматилась и отставала неопрятными кусками. Две сильные лампы качались, тени прыгали по стенам, пересекались. Склад был врублен в гору метров на двадцать, здесь вперемешку со спортивной снастью лежала разбитая мебель, стандартные упаковки кафельных плиток и всякое старье. Замка на дверях нет, это, видно, заскок местного руководства. Впрочем, при таких грандиозных замыслах они могут позволить себе маленькие слабости.
Хенк и его подручные справились с лебедкой и выскочили, переругиваясь, наружу, оставив дверь открытой.
В конце склада рядом с ящиками, сложенными впритык к стене, ржавым пятном темнела небольшая овальная дверь. К своему удивлению, я обнаружил, что это заглушка от персональных бомбоубежищ фирмы «Кастлер» с запирающим колесом в центре.
Я взялся за колесо, оно пошло туго, видимо, им редко пользовались. Люк открылся, свет от ламп высветил помещение. И опять я оказался обманутым! Это было не бомбоубежище, а небольшая пещера с низким сводом; в нескольких метрах от люка шумела темная вода, я сообразил, что это подземная река.
Перешагнув через порог, я заметил, что вода течет почти вровень с полом. Света не хватало, но все же я разглядел дыру, откуда шла вода, и была видна поперечная щель, куда она уходила.
Подойдя ближе к воде, я наступил на что-то мягкое. Я не вскрикнул и не подпрыгнул, но сердце екнуло, и в голове стало холодно. Нагнувшись, я выругался. Под ногами у меня лежал надувной плот, воздух спущен, когда же я охлопал его, то обнаружил, что спасательный комплект и рация отсутствуют, но ампула на месте. Я знал эту модель — четырехместный армейский «поплавок».
Выбравшись из пещеры, я завернул люк и, потушив свет, вышел на воздух.
У дверей школы я догадался, что видел Ледяную реку — она начинается где-то в Загорье, несколько раз пропадает в ущельях, а затем выходит к столице. Неглубокая река, скорее речка.
В коридоре меня встретил директор. Он извинился за то, что не сможет позавтракать вместе со мной, проводил до лифта и ушел.
Дверь кабины захлопнулась с лязгом. Я посмотрел на часы. Бидо сейчас изнывает от неизвестности и может, не дождавшись меня, вылезти на свет божий и учинить с перепугу кровопролитие. Вот тут-то я и окажусь между двумя катками. Или воспользуюсь заварухой и благополучно исчезну! А если бы тут учился мой сын?
Пока я раздумывал, кто-то вызвал лифт. Кабина дернулась и пошла… вниз! Ого! Я не знал, что у них есть нижние этажи, да и кнопки… вот пять кнопок, стандартная панель, верхние две замазаны зеленой краской. Я-то думал, чтоб по ошибке не нажали!
Кабина проехала мимо пустого освещенного коридора, я успел разглядеть зарешеченные двери. Наверно, это и есть арсенал.
На следующем этаже лифт остановился, но я не стал выходить, чтобы неожиданность была на моей стороне. Зачем она мне понадобилась, эта неожиданность, я не знал. Привычка!
«Ну, скоро ты там?» — донесся голос снаружи.
В полумраке за частой сеткой трудно было что-либо разглядеть. Я пожал плечами и осторожно нажал на ручку…
Опять коридор. В его глубине тускло светится единственный плафон, а под ним стоит воспитатель спиной ко мне. Издалека послышалась невнятная скороговорка и металлическое дребезжание.