— Ах, вот как? — сказал я. — «У вас»? Это подразумевает, что есть еще и «у нас»? И вы, голубушка, оттуда?
Она молчала, и ее глаза стали испуганными — я снова вторгался в ту область, где действовали неизвестные запреты, наложенные неизвестно кем.
Зазвонил телефон — прежде его не было, он появился вместе с остальной роскошью, и никто из моих знакомых не мог бы звонить… Сообразив это, я схватил трубку:
— Песков слушает.
— Чем занимаешься, Песков? — спросил мужской голос, незнакомый и уверенный.
— А вам какое дело?
— Интересуюсь, — спокойно сказал незнакомец. — Сидишь, поди, таращишься на свой интерьер и места не можешь найти? Жанна-то пришла?
— Кто вы? — спросил я.
— Собрат по счастью. Зовут меня «Виктор», что на вымершем языке означает «победитель». Как жизнь, Боря? Всем доволен?
— Ваша работа? — спросил я напрямик.
— Да нет, что ты. — Мы тутошние… Жанна пришла?
— Да, — сказал я.
— Прекрасно. Одевайся-ка ты попараднее, бери-ка ты ля белль Жанну и приезжай-ка ты в «Русскую тройку». Столик мы для тебя заказали.
— А если у меня настроения нет? — спросил я.
— Ну, не кокетничай. Собирайся и приезжай, очень уж нам хочется на тебя посмотреть. Мы тут…
Голос отдалился, явственно слышно было, как разговаривают двое: «Витенька, ну дай я с ним поговорю..» — «Я и сам могу». — «Нет, дай я, а то ты со своей иронией…» — «Да куда он денется, он же от любопытства на стену лезет…» — «Нет, дай уж я, свой человек как-никак, мягче нужно». — «Держи, аллах с тобой…»
— Боря? — спросил тот, второй голос. — Витя у нас зубоскал, он всегда вот так, с подковырками. Правда, приезжайте в «Тройку», только скажите на входе, что вы — Песков, мы их предупредили. Столик мы заказали, а сами за другим будем. Вы уж не обижайтесь, нам хочется на вас со стороны взглянуть. Приезжайте, мы вас ждем.
Засим трубку повесили.
— Вот так, — сказал я Жанне. — Одевайся, как на прием к королеве, и едем туда, где у нас развлекаются. Добрая душа постаралась, заказала столик.
Она ушла переодеваться. Я надел один из подаренных костюмов и пошел смотреться в зеркало. Поправил умопомрачительный галстук, сделал светское, как мне казалось, лицо и тихонько сказал отражению светским голосом:
— Бокал мартини, леди? Вы чудесно выглядите, я, право… Как часто делаете плезир? Такая жара была, такой сюксе…
Окончив светские упражнения, открыл секретер и набил бумажник. Уголовники на своем жаргоне называют деньги капустой, и в моем случае это подходит как нельзя лучше — в таком количестве деньги уже не кажутся ценностью. Куча радужных бумажек. Капуста…
Жанна выглядела на шесть с плюсом — голубое с серебром вечернее платье, бриллианты на шее, в ушах, на пальцах. Совершенно очевидно, что в таком платье нельзя ехать в автобусе, нужно было вызвать такси, потому что я часа два назад усидел пол-бутылки коньяка, но Жанна, узнав, что меня беспокоит и почему я не могу сесть за руль, дала зеленую пилюлю и заверила, что пилюля мгновенно уничтожит алкоголь в моем организме. Я проглотил пилюлю, и мы вышли — м-р Песков, эсквайр, с супругой.
На лестнице, прислонясь к перилам, стоял м-р Бережков, похожий на печального индийского йога и, похоже, пытался сообразить, где он, кто он и как сюда попал. Увидев нас, он сделал неумелую попытку перекреститься, потом лег на бетон и закатил глаза. Все это было мне уже знакомо, я принес свой недопитый коньяк, поставил рядом с ним и стал запирать дверь.
Поворачивая ключ в замке, я ощутил минутное колебание. Странное ощущение, нехорошая мысль— что если, покуда мы будем развлекаться, какой-нибудь мазурик откроет замок? Вот уж похозяйничает… Очень неприятная мысль, никогда прежде такие не посещали. Не сразу она меня оставила, ох, не сразу…
…Я галантно распахнул дверцу, подал Жанне руку. В ресторане громко играла музыка, в окнах мелькали танцующие, перед дверью толпились желающие попасть внутрь, но швейцар, который мог бы сойти за генерала, будь на нем меньше галунов, не пущал. Попасть в «Русскую тройку» даже в это относительно раннее время непросто, ресторан модный… Мы уверенно подошли к двери, я заметил своего шефа с супругой, томящихся в толпе жаждующих, и у меня возникло злорадное такое желание отвести душу.
— Игорь Сергеевич, и вы здесь? — светски спросил я. — Недаром говорят, что только гора с горой не сходится, а человек…
Шеф взглянул на меня, и… Он был достаточно воспитанным, чтобы не разевать рот, но ему страшно хотелось это сделать, и я его вполне понимал. Вряд ли он думал увидеть меня здесь в таком костюме и с такой дамой. Никак не ожидал.
— Борис Петрович? — спросил он почти ровным голосом, и я понял, что он овладел собой, но в голове у него, понятное дело, полный сумбур. — Какими судьбами? Вот не ожидал…
Я не сомневался, что он не ожидал. Я сказал, исходя светскостью:
— Да вот понимаете ли, жена вытащила развеяться. Как-никак отпуск…
— Чья голубая «Волга» с краю? — зычно вопросил крупный мужчина в фуражке таксиста.
— Моя, — сказал я, косясь на шефа — он уже не мог владеть лицом.
— Отгони, — попросил таксист, — а то проехать не могу.
Когда я вернулся, шеф, немного уже оправившись, игриво спросил:
— Почему же вы никогда не говорили, что женаты? Прятали такую прелестную жену, крепостник вы, право…
Мы вежливо посмеялись.
— Собственно, мы поженились буквально на днях, — сказал я. — Однако что же мы стоим? Пойдемте?
— Но ведь не пробиться…
— Ничего, — сказал я уверенно. — Что-нибудь придумаем.
Шеф попробовал было отпустить какой-то комплимент Жанне, но его супруга пронзительно взглянула на него, и он увял. Давно уже циркулируют слухи, что шеф в дополнение к прочим достоинствам еще и устоявшийся подкаблучник, и после этой мимолетной немой сцены я окончательно уверился, что слухи были насквозь правдивы.
Квазигенерал браво загородил подступы, но я веско сказал:
— Я — Песков.
Судя по его реакции, неизвестные, заказавшие мне столик, дали ему на лапу весьма и весьма… Был вызван метр, каковой быстро провел нас к столику, очень удачно выбранном теми же неизвестными — на виду и вместе с тем не в самой гуще и достаточно далеко от эстрады. Предупредительный официант возник, как чертик из коробочки.
Я взглянул на шефа, тщетно пытавшегося сохранять светскую невозмутимость, и стал развлекаться, небрежно зачитывая официанту названия самых дорогих и престижных яств и питий. На всю компанию. Шефу я объяснил, что сегодня у меня большой праздник, событие едва ли не эпохального значения, и потому они с супругой — мои гости. По закону гор, так сказать. Ошеломленный шеф не сопротивлялся.
Я попытался взглянуть на все его глазами.
У него есть сотрудник — молодой специалист, щеголяющий обычно в джинсах индийского производства, или костюмчиках из магазина «Елочка», а наша «Елочка», несмотря на схожесть ботанического названия, отнюдь не московская «Березка». На работу сей молодой человек ездит демократично — на автобусе, хотя, как поговаривают, собирается покупать мопед. Живет в государственной однокомнатной квартире, обставленной продукцией местных мебельщиков. Дяди-министра или тети-завмага нет. Ярлык на меня давно наклеен.
И вдруг этот самый сотрудник, коему давно найдено место в строгой иерархии шефа, сидит в модном ресторане, куда его пропустили без звука, едва услышав его фамилию, делает заказ на сумму, превосходящую его месячную зарплату, и не поморщится, одет как дипломат великой державы на приеме у королевы, и на пальце у него массивный золотой перстень, а на руке последний визг — суперплоские часы толщиной с двухкопеечную монету, мэйд ин, естественно, Джапан, и пьет он самое дорогое, что нашлось в этом заведении, и небрежно докуривает до половины «Кэмел» — не лицензионный финский, а настоящий штатовский, а рядом с ним его обворожительная супруга, вся из себя в бриллиантах, да, про «Волгу» на улице мы забыли… Бедный шеф — мещанин новейшей формации…
Прежний мещанин, тот, что бесхитростно гонял чаи под абажуром, умиленно слушал канарейку, висящую в клетке над горшком с геранью и дремуче мычал, когда его спрашивали, как он относится к последним исканиям Антониони, давно канул в прошлое. В атавистически чистом виде он существует лишь на самой глухой периферии, подобно снежному человеку, да и там, усиленно вымирает.
Появился другой. Он неглуп, даже интеллигентен, довольно часто — ценный работник и хороший специалист в своей области. Его книжные полки поразят вас, и часто эти книги не пылятся престижно-мертвой деталью интерьера. Он не покажет себя профаном в споре об экзистенциализме и его наиболее ярких апологетах, да и само это слово произнесет без запинки. Не ударит в грязь лицом в разговоре о музыке, современной и классической, Кафке, Бермудском треугольнике, философском смысле «Мастера и Маргариты» и последних происках США в Африке в свете глобальной стратегии Пентагона и «Семи Сестер». Остроумен, начитан, следит за мировой политикой, новинками культурной жизни и науки, может быть душой компании, не спутает Мане с Моне, одним словом, настолько разносторонен и интересен, что невольно хочется думать — может быть, мещанином был только тот, классический, с геранью и чвикающей канарейкой, и раз он, дремуче-абажурный, вымер, то и само мещанство упокоилось вместе с нам? И не являются ли попытки доказать его существование в нашем сегодняшнем обществе сродни усилиям создать вечный двигатель?
Увы. Хорошенько присмотритесь к нему и обнаружите любопытный штришок.
Пока речь идет о Сартре или НЛО, разговор остается нормальным разговором, он даже может изменить точку зрения на твою, признать, что прав был ты, а он заблуждался. Но если ты попытаешься втолковать ему, что тебе в тысячу раз приятнее валяться на диване с новой книгой или мотаться по горам и лесам в компании себе подобных, нежели пробиваться к Ивану Иванычу, который через Петра Петровича может, если его об этом попросит Сидор Сидорович, достать такое, что в Союзе имеют только два маршала, один засекреченный физик и один первый секретарь, если ты попытаешься е