Он поднял голову, когда вошел Виктор, попробовал улыбнуться виноватой улыбкой.
— Я же не знал. Я… никогда бы… он… не понимаю, ничего не понимаю… Почему, а?
— Бросьте. Кто же мог знать?
— Он же вас остаться просил.
Виктор вздрогнул. Молодой не мог знать этого. Этого не мог знать никто. Он опять почувствовал себя выдуманным, который ничего не понимает, но о котором все понимают все.
Кто-то тронул Виктора за плечо. Чуть не вскрикнув, он резко обернулся. Сзади стоял спутник Молодого, человек с большим белым лицом, очень почему-то знакомым.
— Извините, пожалуйста, но мне сказали, что вы хорошо знаете эти места. — Человек выслушал утвердительное молчание, кивнул. — Вы не знаете, куда могли уйти колонисты?
Виктор посмотрел на Косматого, попытался не ответить и не смог.
— К пеулам, куда же еще.
— А… еще раз простите, пожалуйста… А вы не смогли бы провести нас туда?
Виктор отрицательно мотнул головой, но человек с белым лицом ждал более конкретного ответа.
— Нет.
Поддавшись микробу вежливости, он слегка поклонился, повторил:
— Нет, извините, — и быстро вышел, отпихнув кого-то с дороги.
Сзади раздалось повелительное «постойте», потом просящее, удивленное «да постойте, куда же вы?»
— Я не могу! — крикнул Виктор, нарушая мир тихих голосов и похоронных поз. — Я не могу.
Перед тем, как идти к Норам, Виктор заглянул в дом Паулы. Часть мебели стояла на месте — то, что привез он. Остальное исчезло. Людей здесь не было, как видно, уже давно. Под окном зияла нора.
— И Никиту забрали. Не пожалели, — пробурчал он себе под нос.
Он представил, как больно было Никите на тряских носилках, как сжимал он зубы, как терял сознание. У пеулов около сотни нор, в одной из них лежит сейчас он, лежит на меховой подстилке, рядом разложен микроскопический костерок, вонь, духота, сырость, гарь, мельтешат уродливые синекожие дети, мать чинит одежду в углу, лицо у нее горькое и упрямое (и тупое! — со внезапным злорадством добавил он вслух), а Паулу отвел в сторону коренастый пеул из тех, что ходят на охоту с людьми, и пытается объяснить ей, что с этого дня она стала его женой. Он уже с кем надо договорился и никто из людей возражать не будет. Паула, конечно, смотрит в сторону, усмехается и молчит.
Путь до Нор длинный, и надо было спешить, чтобы опередить десантников, если те решатся на поиски— он не хотел говорить с Паулой при них. Когда показался лес, усыпанный жадными до тепла цветами, светлое солнце Оэо уже начало свою вечернюю пляску. Все предвещало добрый вечер — и плавная синусоида, которую выписывало солнце, и цвет облаков, и голос верхнего ветра, и все ночные цветы, которые плотно прятали свои лепестки в коробочки лаковой кожи.
— Может, еще успеем до темной охоты, — сказал он вслух.
Виктор совершенно не понимал, что произошло у бончарцев, хотя особого удивления не испытывал. Ему казалось, что он знал все заранее, то есть не то чтобы совсем уже точно знал, но предполагал что-то именно в этом роде. И что Косматого убьют, тоже знал, хотя, ну казалось бы, почему?
Если бы он остался, Косматый представлял бы собой более серьезную силу, чем охотники, потому что ясно — без охотников и без Омара здесь не обошлось. Омар всегда точил на Косматого нож. Если бы Виктор остался, Паула была бы сейчас с ним, была бы драка с группой захвата, то есть не драка, а приготовление к ней, вместо драки были бы парализующие поля и всех бы увезли. Если бы он остался, все было бы по-другому, был бы жив Косматый, но Космос для Виктора закрылся бы навсегда и все потеряло бы смысл.
Он полчаса перебирался через нагромождения ползучих стволов, пока не увидел первую Нору. Нора была мертвой, вход в нее был завален блестящими черными камнями, которые означали, что Хозяин Норы умер и забрал ее с собой на темное солнце Лоа, родину верхних ветров. Чуть позже он встретил двух охотников-пеулов, которые волочили за собой на ветках тощую электрическую свинью сарау. Виктор не знал местного языка, но они приняли его и привели к своей Норе. Были они довольно высоки ростом для своего племени, имели чрезвычайно важный вид и, видимо, очень гордились своей добычей, свирепой зверюгой, у которой на двадцать килограммов костей едва наберется пять килограммов мяса.
Нора находилась на небольшой поляне, вырубленной посреди зарослей, и представляла собой невысокий курган с очень массивным деревянным навесом. Входное отверстие закрывала бревенчатая дверь. Рядом, с ружьем наперевес, стоял часовой, темно-синий пеул с длиннющими ушами. Виктор удивился этому ружью, потому что у охотников были только метательные колючки.
Увидев человека, часовой ужасно заволновался, бросился навстречу, но остановился и побежал звать Хозяина Норы. Тот шустро выбежал из двери, хотя и был очень стар. Его позеленевшая от времени кожа была усыпана деревянными нашлепками, назначения которых Виктор не знал, но предполагал, что это украшения. Стали появляться еще пеулы и среди них маленький голубокожий человечек, почти карлик. Он проявлял к пришельцу особенный интерес, все кружил вокруг Виктора, склоняя набок смешную свою головенку. Уши у него были нормальной человеческой величины и ноздри не смотрели в стороны, как у пеулов, да и вообще все у него было как у людей. Виктор впервые видел помесенка, хотя и слышал о них не раз.
— Карааона муаэоу, — произнес Виктор приветствие, исчерпав тем самым весь запас своих знаний в пеульском языке.
— Карааона, — быстро ответил старик и зачастил, и зачастил! Виктор пожал плечами.
— Не понимаю.
Тогда Хозяин сказал:
— Калаумуоа. Лудуа. А говора с тобоу. Ты говора што хота. Садыса.
Виктор почти ничего не понял, но сел на предложенное бревно.
— Люди ушли из Бончарки. Топ-топ, — сказал он громко, словно чем громче, тем понятнее. — Лудуа, понимаешь?
Хозяин неопределенно кивнул.
— Лудуа хорошо.
— Где они? Как их найти?
— Откуда знау? Сыжу Нора, не выжу.
— Ты разве не знаешь, что они ушли?
— Откуда знау. Нора. Тымно.
Хозяин Норы был необычайно прыток для своих лет. Он выпаливал слова очень быстро и сопровождал их каскадом гримас, которым нет аналога в человеческой мимике. Но как только начинал говорить Виктор, старичок моментально застывал в самой нелепой позе, и с непривычки было очень трудно говорить с ним как с живым и разумным существом, все казалось что кукла.
— Их полторы тысячи. Много-много. И ты никого не видел? Не верю.
— Обыдыл. Вэру нада.
— Там был больной. Деревянная болезнь. На-саоуэ. Понимаешь?
— Плохо, — кивнул Хозяин. — Насаоуэ — плохо. Болыно. Мортво.
— Ты его видел?
— Откуда выжу?
— Ну, может охотники говорили?
— Нэт. Охотнык сарау выды. Убыл. Принэса. Лу-дуа — нэвыды. Нэт.
Вокруг собралось уже довольно много пеулов, все больше женщины и дети. Но было и несколько мужчин. Один из них, видимо понимавший по-русски, громко растолковывал остальным, о чем идет речь. Из-под шкуры у него выглядывали рваные спортивные брюки, а на уши была нахлобучена красная кожаная кепка. От толпы воняло.
— Женщина! Паула! — умоляюще кричал Виктор. — Ты должен ее знать! Она часто в этих местах бывала! Где она?
— Нэт. Нэвыды.
Хозяин явно что-то скрывал. Нэт, нэвыды, нора, тымно — от него ничего нельзя было добиться. Виктор диковато огляделся по сторонам. Он и всегда-то чувствовал себя на Уале не в своей тарелке, как бы во сне, но сейчас это чувство обострилось до крайности.
Существа, хоть и похожие на людей, но совсем не люди, окружали его. Уродливые лица, сумасшедшая смесь дикарских шкур и земных туалетов — все было настолько чужим, что казалось придуманным. И то, как они смотрели на него — не любопытно, а как бы очень понимающе. Косматый говорил ему как-то, что пеулы намного умнее людей, потому, дескать, что обстановка здесь намного сложнее, требуется более развитый мозг, чтобы выжить. Виктор встал, злобно и размашисто махнул рукой, скривился.
— Так. Тогда до свидания. Пойду дальше.
И повернулся спиной к Хозяину.
— Стоу! — гавкнул тот.
— Ну, что еще?
— Оэо нызыка. Тэмноа скоро. Мортво будуш.
— Как-нибудь не помру. Мне бы на другую Нору выйти.
— Нэ выыдышь. Тэмноа буду. Ставаса нада.
Виктор пристально, с вопросом посмотрел на Хозяина. Ловушка? Вряд ли.
— Не могу я здесь оставаться. Прости. До свидания.
— Нада ставаса эта Нора, — настаивал старичок.
Виктор и сам понимал, что времени до ночи осталось совсем немного. Он помялся, принял, наконец, предложение и, непроизвольно морща нос, вошел в Нору.
Здесь произошла с ним небольшая неловкость. Дело в том, что пеулы не знают ступенек. Они привыкли ходить чуть ли не по отвесным стенам, и поэтому спуск в Нору был невозможно крутым. Ноги Виктора сразу поехали, он охнул и, чуть не сбив Хозяина, бодро ковылявшего впереди, пропахал спиной довольно длинную борозду. И сразу стало светлее — это хозяин достал откуда-то из потаенных складок своей шкуры электрический фонарик — подарок Косматого.
Внизу горел маленький костер. К нему жались безобразного вида старики и старухи в самой последней стадии одряхления, те, у которых не было сил подниматься наверх. Было сыро и совершенно нечем было дышать.
Виктор поздоровался, осторожно вдыхая.
Кто-то в углу очень по-человечески кашлянул. Виктор встрепенулся.
— Кто там? — спросил он высоким встревоженным голосом.
Пеулы хрипло дышали, глядя в костер остановившимися глазами. Уши у них висели, словно у спаниэлей, будто и не слышали они ничего.
Виктор наступил в темноте на кого-то, пробрался туда, где слышал кашель.
Кто-то пытался сдержать дыхание. Виктор включил зажигалку, но от нее стало еще темнее. Все же он сумел разглядеть что-то вроде мягкого кресла и человека (точно, человека!), сидящего в нем.
— Ты кто?
— Бэднэ, стары, болны паула, — послышался знакомый голос.
— Базил, ты? — он узнал этот голос, этот голос мог принадлежать только почтарю Базилу, наследнику Никиты, самому толстому и самому дружелюбному человеку во всей Вселенной.