Я только завороженно наблюдала за дракой? Танцем? Для Люция это было скорее танцем — каждое его движение было точным, привычным и легким, а вот партнер был неопытен и вести его было тяжело. Он дергался, бледнел, тяжело дышал и не хотел поддерживать игру. Когда Люций слизнул первую каплю крови с клинка, я подошла поближе и тоже порылась в ножах. Мне хотелось такой же стилет, Люций с ним выглядел очень круто.
Люций повернулся ко мне и зарычал. Его глаза пылали знакомым мне черным пламенем, а бледное лицо казалось призрачным, на секунду я даже решила, что вижу сквозь него. Прежде чем до дрожи испугаться этого звериного рычания. Я отпрыгнула, а Люций вернулся к своей жертве.
Он посмотрел на Чезаре долгим взглядом, так что мне показалось, что чернота из глаз Люция выливается в его глаза. Чезаре перестал дергаться и его лицо, искаженное ужасом, вдруг разгладилось, а глаза засияли. Он не отводил взгляда от Люция и даже потянулся к нему.
Люций сильнее надавил на стилет и по клинку побежала струйка крови. Я почувствовала запах железа, такой привычный последнее время.
Покосилась на Люция — будь я вампиром, что бы я чувствовала в этот момент? Могла бы я удержаться? Люцию, казалось, это не составляло никакого труда. Он продолжал смотреть в глаза Чезаре и прижиматься к нему.
Кровь Чезаре замарала белую рубашку Люция, почти полностью перекрасив ее в темный цвет. Чезаре же, казалось, не обращал внимания на это вовсе. Он зачарованно глядел в глаза вампира и только тянулся к нему, похоже, собираясь поцеловать. Люций сохранял дистанцию, не позволяя тому разорвать зрительный контакт.
В какой-то момент мне стало даже неловко, как будто я наблюдала за каким-то крайне интимным действием. Но прекратить смотреть на них я не могла — их связь гипнотизировала, и еще мне все же хотелось увидеть окончание представления.
2.17 Ангел и демон
Улыбка Чезаре становилась все расслабленней, голова запрокинулась, черные кудри рассыпались, с лица сошло то алчное выражение, что подхватывают рано или поздно все работающие на курортах. Кровь непрерывно струилась из раны на шее. Кожа становилась все бледнее, только губы еще оставались алыми, он становился все больше похож на художественный образ, чем на бодрого мальчика из Римини Люций встал, увлекая за собой расслабленное тело юноши. Стилет продолжал ласкать нежную кожу на шее, пока вампир, откинув голову, любовался на произведение искусства, которое он сотворил.
Чезаре был похож на ангела, на амура, нарцисса с картины эпохи Возрождения. Чистая белая кожа, алые губы, черные ресницы и кудри, расслабленно обвисшее на руках у Люция тело, как после утомительной ночи, полной любви и вина. Одежда, правда, была испачкана кровью, что шло ему совсем не так, как Люцию — его кровавая рубашка.
Видимо Люций пришел к тому же выводу, потому что тонкий стилет оторвался от горла и скользнул вниз, освобождая кожу итальянца от шелковой рубашки, будто раскраивая ее заново. Лепестки ткани опали вокруг страстно сплетшейся в объятьях пары. Люций оценил эффект, счел его недостаточным и сильнее надавил на рукоять стилета, отправляя его уничтожать остатки одежды. Минута — и джинсы тоже выпустили из плена юную плоть.
Я как обычно, чуть не убила пафос момента, собираясь указать, что романтическая жертва вампира в одних носках испортит нам всю песню. Но у Люция, действительно, был богатый опыт. Чезаре был совершенно обнажен и прижат к холодному телу Люция так сильно и близко, как я никогда и мечтать не смела.
Люций отбросил стилет и запустил руку в черные кудри мальчика. Он перебирал их с такой нежностью и страстью, что мне снова стало немного неудобно на все это смотреть. Особенно когда Люций лизнул Чезаре в губы. У меня перехватило дыхание от дерзости и животной страсти, заключенной в этом странном поцелуе. Чезаре не открыл глаз, лишь застонал и дыхание его стало рваным и резким. Люций хищно улыбнулся и рывком прижал его к себе еще сильнее, одновременно врываясь языком между приоткрытых губ мальчика. Он целовал его жестоко и сильно, тем самым поцелуем, который я прозвала про себя поцелуем ненависти. Я-то знала, что за страшная смесь сейчас бурлит в сердце Чезаре: похоть, страх, тоска, боль, сладость, забытье и невыразимое ощущение конца мира, потому что за пределами такого поцелуя мир существовать больше не может…
Когда вампир оторвался от жертвы, на месте которой желал бы быть любой, я заметила, что он все-таки не удержался и прокусил Чезаре губу. Кровь снова потекла тонкой струйкой, прочерчивая дорожку по белой коже.
Люций откинул тело Чезаре на одну руку, а пальцами другой стирал эту струйку. А потом начал рисовать кровью Чезаре у него же на груди. Странный знак, больше похожий на экзотический цветок, орнамент вокруг него, несколько букв… а потом началась песня.
Люций сначала просто обозначил мелодию без слов, но с каждым знаком он пел все громче, начал вплетать в мелодию отдельные слова, которые сливались в фразы на незнакомом языке, даже приблизительно не похожем ни на один. Я не могла понять, где в этой песне гласные, а где согласные, я не могла бы повторить ни слова из нее, но я знала, о чем она.
Песня рассказывала себя сама. О ночи. О звездах, что делают ночь еще темнее, о запахе осенних трав, который становится сильнее с закатом, о ледяных струйках воздухе в августовской жаркой полуночи, о весенних наркотических дождях, пробуждающих не только деревья и цветы, но и животных, и людей. О кристальной белизне и ясности январских ночей, когда голые ветви деревьев отбрасывают тени и на снег на земле и на облачный покров на небе. О белых быках, что мерещатся на лесных тропах, о тысяче глаз ночи, которые она закрывает, когда ты смотришь на нее, но всегда следит ими за тобой исподтишка.
Возможно, она рассказывала это все только мне. Может быть, Чезаре она рассказывала о новой музыке и влюбленных женщинах. О чем она могла рассказывать Люцию, оставалось только гадать. Желательно под одеялом и со включенным светом.
Потом песня кончилась и Люций аккуратно опустил Чезаре на землю, стянул с себя рубашку и надел на него. Устаревший покрой оказался весьма кстати, закрывая все до середины бедер. Потом Люций сделал мне знак ждать его, взял Чезаре на руки и куда-то быстро пропал.
2.18 Ошибки, которые мы совершаем
Вернулся он один. Подобрал лохмотья одежды и бросил в мусорный бак.
Поискал стилет, нашел, внимательно осмотрел и засунул за пояс. Порылся в осколках витрины, ничего интересного не обнаружил и наконец повернулся ко мне.
Вид у него был изможденный. Глаза потухли, волосы потускнели и даже бледность стала больше серостью и обескровленностью, чем ярким охотничьим опереньем.
— Да, устал.
— Я молчу.
— Я знаю. У меня просьба.
Вот тут он меня, конечно, удивил. Так сильно, как не удивлял с самой первой встречи под грохот метро.
— Просьба?!
— Да. Мне нужна кровь. Охотиться я не могу пока, подергать за метку тоже. Я даже не могу просто взять ее у тебя… долго объяснять. Нужно, чтобы ты дала ее сама. И будет очень больно, никакой ебаной вампирской наркоты по венам.
Люций матерится, значит не все так плохо. Мир все еще стоит на месте.
Любопытно, как оно бывает — не может охотиться, надо же. И даже метку…
Оп-па! Может быть, с этим можно что-то сделать? Освободиться от нее или углубить? Хотя если охотиться он не в силах, значит и углублять нечем. А вот сломать?
— Нет. Не хочу ничего давать, тем более, если это больно.
— Не разевай рот, не обломится. Я устал, а не умер.
— А если ты умрешь, что будет со мной? Кстати.
— Вовремя… — Люций пошатнулся, неловко оперся на стену, отвел рукой волосы с лица.
На секунду мне даже стало его жалко. Но только на секунду. Я была абсолютно уверена, что такое древнее, мудрое и предусмотрительное создание ни за что не свете не поставит свою жизнь и здоровье в зависимость от человека. Особенно того человека, над которым так долго и упорно издевалось. Поэтому я с интересом смотрела, что он собирается делать дальше. Люций кинул на меня еще один мрачный взгляд и пошел в сторону следующей витрины. Я выдержала паузу и двинулась следом. Мобильный салон. Обнаженный по пояс истощенный прекрасный вампир направлялся за новым контрактом и может быть, новым айфончиком. Люций, конечно, заметил мою улыбку, но на этот раз мне за нее не влетело. Влетело витрине.
Никогда, твердила я себе, пробираясь сквозь острые зубы стекла витрины внутрь, никогда, никогда не забывай, что слабый и истощенный вампир все равно чертовски сильный вампир. Сильнее всех, кого ты можешь себе представить. Особенно, когда ему пофиг на позерство и он просто проходит сквозь стекло. Двойное. Может быть, даже укрепленное, все-таки не самый безопасный район. Особенно, когда ему просто куда-то нужно. Например, за мобильником… Черт возьми, действительно мобильником!
Люций быстро набрал какой-то короткий номер и сказал пару фраз по-итальянски. Что-то там «сангре», ну кто о чем, чего уж. Вряд ли он заказывал устрицы с сангрией, речь шла про кровь.
Изящным жестом Люций отправил мобильник в уцелевшую витрину, заставив ее осыпаться серебристым дождем осколков. И посмотрел на меня.
Как потрясающе этот чело… вампир умеет поддерживать во мне чувство ужаса по отношению к нему. Казалось бы, только привыкнешь к жестокости, равнодушию, непредсказуемости и загадкам, которые заставляют его взрываться от самых невинных вопросов и подумаешь, что все варианты внушения страха он уже использовал, как снова появляется что-то новенькое. Как сейчас, когда в его взгляде было опасное презрение и разочарование. Во мне. Как можно разочароваться в еде — подумала бы я, если бы могла думать о чем-то ином кроме узла ужаса в животе, который стягивался все сильнее и сильнее.
Не то, чтобы я думала, что мой отказ мне дешево обойдется, но, похоже, я недооценила сумму на этикетке. В этот раз определенно не стоило быть дерзкой и непослушной игрушкой. Его это не развлекло на его обычный странный лад, его мое поведение всерьез разозлило.