Большой палец лег на клитор — он ничего не делал, но вибрации было достаточно, чтобы сжавшаяся спираль начала наливаться золотым сладким светом. И пока пальцы жестко сновали внутри, я все выше поднимала бедра, мне уже было мало, я хотела больше. Но злой вампир не давал — он смотрел на меня сверкающими глазами, прикусив клыками нижнюю губу и не замечая, как по подбородку течет кровь.
— Ну же, — наклонился он ко мне, продолжая движения пальцами, только на этот раз так согнув их, что они стали задевать стенку влагалища. И это — или то, как Люций прикусил мои губы, смешивая нашу кровь, отдавая мне свою — добило меня окончательно, и золотая спираль начала раскручиваться.
Все мое тело содрогалось так сильно, что поцелуй невольно разорвался. Меня выгибало как в эпилептическом припадке, мышцы деревенели и тут же расслаблялись. Было ощущение, что пульсирует все тело. Горячий воздух едва попадал в легкие, но я выдыхала его, все стараясь закричать — и так и не смогла.
— О, привет, Чезаре, — сказал Люций, поворачиваясь к двери, вынимая из меня пальцы и вытирая их о мою футболку, которую так и не снял. — А ты быстро. Мы ждали тебя к вечеру.
2.23 Рождение музыки
Я быстро накинула на себя халат Люция, а его самого нагота, кажется, не смущала. Он выпрямился, обнаженный, со стоящим еще членом и сделал приглашающий жест.
— А что, дверь открыта была? — нервно спросила я.
— Н-н-нет, — смущенно пробормотал Чезаре, я подергал — закрыто, но у вас тут была такая музыка и я зашел в. Соседний номер и перелез.
— Музыка? — оглянулась я на Люция. Мы тут развлекались ну час точно и все это время никакой музыки не было.
Вампир не удостоил меня ни ответом, ни взглядом. Он наблюдал за Чезаре, щуря черные глаза. Бедный мальчик не знал, куда деться от горящего взгляда и еще старался не смотреть на стоящий член. Его было даже немного жалко.
— Тут же звучала музыка… — растерянно сказал он, оглядываясь. — Такая потрясающая, я должен был узнать, что это!
— А на что было похоже? — светски поинтересовался Люций, делая шаг к Чезаре. Тот аж шарахнулся. Ночью он был сговорчивее.
— На… — Чезаре поднял руку, словно пытаясь сыграть на воздушных струнах. — На…
Он растерянно посмотрел на Люция. Тот спокойно ждал.
— Там было вот так… — пальцы заскользили, пытаясь взять воображаемый аккорд.
Люций сделал еще шаг, склонил голову и еще раз спросил:
— Как?
Чезаре как будто растерялся, замер, вслушиваясь в себя, и тут лицо его просияло.
— Да, вот так! — пальцы задвигались уверенно, он прикусил губу и прикрыл глаза, что стал напевать.
Люций приблизился еще немного, и когда Чезаре открыл глаза, стоял уже вплотную. Но мальчика это уже мало волновало.
— Дайте ручку! — вскрикнул он. — И бумагу, я запишу!
— Что запишешь? — нежно пропел Люций, обнимая его за плечи.
Я огляделась — бумаги с ручкой у нас не было. Но можно наверное записать в телефоне… Люций сверкнул глазами, я упала обратно на диван. Молчу.
— Записать! — как-то отчаянно воскликнул Чезаре. — Я же забуду!
— Что забудешь? — мурлыкнул Люций, почти прижимаясь к нему. По-моему, он издевался.
— Музыку! — Чезаре огляделся, не обращая на Люция внимание. С балкона открывался вид на тот зал, где он вчера играл на фортепиано. Он просиял. — Я пошел!
— Нет, — спокойно сказал Люций и быстро связал его руки… моими разрезанными джинсами?! Я открыла рот, чтобы сказать все, что об этом думаю, но Люций закрыл его мне еще одним взглядом. Ну и ладно.
— Что вы делаете? — мальчик наконец испугался. — Отпустите! Мне надо записать музыку!
— Какую музыку?
Чезаре попытался пнуть Люция, но тот изящно отклонился.
— Там сначала вот так… Пам-пам… а потом очень быстро, очень, а потом стоп… и… Да выпустите меня! — бедняжка уже орал в голос.
Люций провел пальцами по его лицу — и словно поймал рукой судорогу, исказившую красоту Чезаре. Он дергался резко и невпопад, словно не контролировал себя.
— Записать… — пальцы дергались и извивались.
— Это его от Айвана Реона так проперло? — заинтересовалась я.
— Заткнись, — не оборачиваясь посоветовал Люций. Он пристально всматривался в лицо Чезаре. Оно менялось — кривилось и дергалось как у больного, из черко очерченных губ вылетали какие-то воющие звуки. На музыку не очень похоже.
В какой-то момент он не удержался на ногах, упад на колени, а потом свалился на бок, корчась в судорогах.
Люций присел на корточки, задумчиво глядя на происходящее.
— Что с ним? — я тихонько на цыпочках подкралась к ним и шепнула это Люцию на ухо, осторожно положив руку ему на плечо.
— Его ищет музыка, — так же тихо ответил он, ловя мою руку и мимоходом целуя ее.
Я застыла не дыша, потрясенная этим машинальным жестом вампира. Он, кажется, даже не отследил, что сделал. На всякий случай промолчала.
— Ну же, Чезаре, — пробормотал Люций. — Какая же это была музыка?!
Чезаре дернулся, поворачиваясь к Люцию и открывая рот, чтобы ответить, и тут вместо дыхания из его губ вылетело темное облако.
— О! — Люций обрадовался.
Облако разделилось на части и каждая из них стала формировать незнакомый мне символ.
— Нет! — Люций махнул рукой, разгоняя темные символы и раздраженно зашипел на Чезаре: — Свою музыку ищи! Свою!
Чезаре шумно втянул воздух и выдохнул следующее облако… которое распалось на нотные знаки. Четверти и восьмушки, один бемоль, еще что-то, уже более сложное, я уже не понимала.
— Молодец, — довольный Люций дернул Чезаре за связанные руки и бросил мне через плечо: — У телефона в спальне блокнот и карандаш.
Я метнулась так быстро, как сумела, но все равно пропустила тот момент, когда Чезаре переместился на… ммм… диван… Внизу живота у меня что-то сжалось.
Люций сидел рядом с ним — на мой вкус даже как-то слишком близко и гладил его по волосам. А Чезаре, прикрыв глаза, точными движениями наигрывал что-то в воздухе. Блокнот он выхватил у меня, даже не глянув. И тут же принялся строчить в нем россыпи значков, едва успевая условно расчерчивать нотный стан.
Люций смотрел на это с гордостью и умилением, словно мать на первые шаги ребенка.
— И здесь еще вот так… — добавлял Чезаре лишние знаки и замирал буквально на пару мгновений, чтобы перечитать уже написанное. — Все! Я хочу это сыграть!
— Иди, — нежно сказал Люций, вынимая у него из пальцев блокнот. — Зал напротив.
И он прикоснулся губами к его губам. Глаза Чезаре распахнулись, он сделал движение, словно хочет оттолкнуть Люция, но вдруг замер и взгляд его стал бессмысленным.
Вампир усмехнулся и бросил блокнот мне.
Я тут же его раскрыла… ну и зачем? Нет, я понимаю, это ре, а это ми, я молодец. Но вот как это звучит — этого я понять все равно не могу. Так что я с сожалением закрыла блокнот и решила посмотреть продолжение.
Тем более, что Чезаре вдруг очнулся, посмотрел на Люция безумным взглядом, так же безумно оценил его неодетый вид и вскочил:
— Извините, я, наверное, ошибся номером! Прошу меня простить!
И вылетел, забыв закрыть за собой дверь.
Горничная, убиравшая соседний номер, застыла на месте, не спуская глаз с Люция — моего Люция! — который подошел и запер замок. Но я все равно фыркнула.
— Что это? — показала я блокнот.
— Первая гармоника песни вампира. Гениальная мелодия. Отдам Эшу.
Вот тут он меня удивил.
— З-з-зачем? — изумилась я.
— Надо будет — продаст. Я давно взносы не вносил, — ухмыльнулся Люций, притягивая меня к себе за полы халата. — А теперь признайся — мечтала о тройничке?
2.24 Обещания ночи
Я наклонилась к его уху, отвела белоснежную прядь, куснула за мочку и прошептала:
— Пошел нахуй.
Развернуться и уйти, разумеется, я уже не успела, Люций поймал меня за локоть и прошипел:
— Следи за языком!
— Это мне ты говоришь? — изумилась я.
— Мне можно.
— Значит и мне тоже.
— Да ни хуя, — он обнажил клыки. — То, что мне можно, тебе нет. С чего ты вообще взяла, что у нас равноправие?
— Патриархальные вампиры? — я делала вид, что мне совсем не страшно смотреть в эти кипящие черной смолой глаза. Я совсем не была уверена, что он продемонстрировал весь арсенал наказаний.
— Мне насрать на вампиров. У нас не будет равноправия, все ясно? Потому что я так сказал, а не потому, что кто-то где-то придумал.
— Ясно, — кивнула я. Загадочным образом такой вариант тирании меня устраивал.
— А теперь… — Люций откинул полу моего халата и провел ледяными пальцами по груди, остановившись на тут же затвердевшем соске. — Продолжаем разговор. Тебе ведь нравится Чезаре?
— Пошел нахуй, — с невероятным удовольствием повторила я, наблюдая, как клубящаяся в его глазах тьма моментом уносится в черную дыру, а клыки удлиняются, уродуя совершенное лицо.
Жёсткие пальцы больно сжали сосок, и я вскрикнула. Но продолжала улыбаться и смотреть в глаза Люцию.
Чезаре играл. Пальцы уже не слушались, но едва он переставал играть, кружащиеся в голове мелодии начинали толкаться и кричать ему в уши изнутри. Адская какофония раздражала, обрывки музыкальных фраз вызывали мучительное ощущение незавершенности. Сначала болела голова, потом начинало жечь в груди, потом стискивало спазмами живот, и когда начинали неметь ноги, Чезаре сдавался и шел играть.
Он не мог остановиться.
Он не хотел останавливаться.
Все, что не давалось ему всю жизнь — вывалилось под ноги грудой сокровищ из чрева кита. Он не знал, что хватать первым, и хватал все подряд. Мелодию за мелодией. Живые, настоящие, льющиеся так смело, как он никогда не мечтал.
За окном темнело.
Но Чезаре только чувствовал, что с каждым уходящим лучом света из него испаряется страх.
Когда горизонт залила чернильная тьма, он наконец замер, откинув голову.
Пальцы все еще касались клавиш рояля — его пустила к себе хозяйка гостиницы, где он часто выступал.