Два звонка шерифу Пэнгборну
1
Первый из двух звонков, вернувших Алана Пэнгборна в гущу событий, раздался сразу после трех часов, когда Тэд заливал три кварты моторного масла «сапфир» в мучимый жаждой «фольксваген» Роули на автозаправке в Огасте. Сам Алан как раз собирался сходить выпить чашечку кофе в «Завтраке у Нэн».
Шейла Бригем высунулась из диспетчерской и крикнула:
— Алан! Междугородный звонок за твой счет. Ты знаешь Хью Притчарда?
Алан резко развернулся.
— Да! Принимай звонок!
Он бегом бросился в кабинет, схватил трубку и услышал, как Шейла подтверждает оплату.
— Доктор Притчард? Доктор Притчард, вы слушаете?
— Слушаю, да. — Связь была очень хорошей, однако Алан все равно на мгновение усомнился — судя по голосу, этому человеку никак не могло быть семьдесят лет. Может быть, сорок. Но уж никак не семьдесят.
— Вы — доктор Притчард, который работал в Бергенфилде, штат Нью-Джерси?
— В Бергенфилде, Тенафлае, Хакенсаке, Энглвуде, Инглвуде… черт, я врачевал головы аж до самого Патерсона. А вы — шериф Пэнгборн, который пытался со мной связаться? Мы с женой были у черта на рогах, в прямом смысле слова. На Бугре дьявола. Вот только вернулись. Теперь у меня все болит.
— Да, прошу прощения. Спасибо, что перезвонили, доктор. Голос у вас моложе, чем я ожидал.
— Хорошо, если так, — сказал Притчард. — Но вы просто меня не видели. Выгляжу я неважнецки. Крокодил прямоходящий. Чем я могу вам помочь?
Алан давно все обдумал и решил подойти к разговору очень аккуратно. Он прижал трубку к уху плечом, откинулся на спинку кресла, и на стене вновь начался парад теневых зверюшек.
— Я расследую дело об убийстве в округе Касл, штат Мэн. Жертвой стал местный житель по имени Гомер Гамиш. Возможно, имеется свидетель убийства, но в данном случае ситуация весьма деликатная, доктор Притчард. И на то есть две причины. Во-первых, этот вероятный свидетель — человек известный. Во-вторых, у него проявляются симптомы, которые вам тоже известны. Вы оперировали этого человека двадцать восемь лет назад. У него была опухоль головного мозга. Боюсь, если опухоль снова растет, его свидетельские показания будут не слишком надеж…
— Тадеус Бомонт, — перебил его Притчард. — И какие бы у него ни проявлялись симптомы, я очень сомневаюсь, что это рецидив старой опухоли.
— Как вы поняли, что это Бомонт?
— Я же спас ему жизнь в тысяча девятьсот шестидесятом, — сказал Притчард и добавил с бессознательным апломбом: — Если бы не я, он бы не написал ни единой книги, потому что не дожил бы и до двенадцати лет. Я следил за его карьерой с тех самых пор, как он едва не получил Национальную книжную премию за его первый роман. Там на обложке была фотография, и я сразу понял, что это он. Глаза необычные. Я бы назвал их мечтательными, не от мира сего. И конечно, я знаю, что он живет в Мэне. Прочел недавно в статье в «Пипл». Как раз перед тем, как мы с женой поехали отдыхать.
Он на мгновение умолк, а потом сказал одну вещь, которая буквально ошеломляла, причем сказал так небрежно, что Алан в первый миг не нашелся, что на это ответить.
— Вы говорите, что он мог оказаться свидетелем убийства. Вы уверены, что он у вас не выступает главным подозреваемым?
— Ну… я…
— Я спросил лишь потому, — продолжал Притчард, — что люди с опухолью головного мозга часто ведут себя странно. Причем странность их действий, похоже, прямо пропорциональна уровню интеллекта. Но дело в том, что у мальчика не было опухоли — по крайней мере в общепринятом понимании данного термина. Это был необычный случай. Весьма необычный. С тех пор, а именно с тысяча девятьсот шестидесятого года, я читал лишь о трех подобных случаях — два из них произошли, когда я уже вышел на пенсию. Он прошел стандартное неврологическое обследование?
— Да.
— И?..
— Оно не выявило никаких патологий.
— Меня это не удивляет. — Притчард снова умолк на мгновение, а потом сказал: — Вы со мной не совсем откровенны, молодой человек. Я не прав?
Алан прекратил свой парад теневых зверюшек и выпрямился в кресле.
— Да, наверное. Но мне просто необходимо узнать, что вы имели в виду, когда говорили, что у Тэда Бомонта не было опухоли головного мозга «в общепринятом понимании данного термина». Я знаю, что существует врачебная тайна, и не знаю, считаете ли вы возможным доверять человеку, с которым говорите в первый раз в жизни — и тем более по телефону. Но я надеюсь, вы мне поверите, когда я скажу, что здесь я на стороне Тэда, и я уверен, он был бы не против того, чтобы вы мне рассказали все, что мне надо знать. Однако я не могу тратить время на то, чтобы звонить ему и просить, чтобы он позвонил вам и дал разрешение, доктор… Мне нужно знать прямо сейчас.
Алан с удивлением понял, что это правда — по крайней мере ему так казалось. У него начался странный мандраж, как это бывает, когда ты чувствуешь, что что-то происходит. Что-то, о чем он пока не знает… но вот-вот узнает.
— Не вижу ничего страшного в том, чтобы рассказать вам об этом случае, — спокойно проговорил Притчард. — Я и сам не раз думал, что надо бы связаться с Бомонтом. Хотя бы только затем, чтобы рассказать ему, что случилось в больнице сразу после его операции. Мне казалось, ему это будет небезынтересно.
— И что это было?
— До этого мы еще доберемся, уж будьте уверены. Я не проинформировал его родителей о том, что обнаружилось во время операции, потому что это было неважно — по крайней мере в практическом смысле, — и мне не хотелось иметь с ними никаких дел. Особенно с его отцом. Этому человеку надо было родиться в пещере и посвятить жизнь охоте на мамонтов. Я решил сказать им то, что они хотели услышать, и как можно скорее с ними распрощаться. А потом само время, конечно, сыграло роль. Столько всего происходит, пациенты теряются из виду. Я думал ему написать, когда Хельга показала мне его первую книгу. И с тех пор думал об этом не раз, но боялся, что он не поверит… или ему это будет неинтересно… или он решит, что я ненормальный. Я не знаком ни с кем из знаменитостей, но мне их жалко. Мне кажется, жизнь у них беспорядочная, напряженная, полная страха. И спящего пса лишний раз лучше не трогать. А тут такой удар. Как сказали бы мои внуки, полный абзац.
— А что было с Тэдом? Что привело его к вам?
— Сумеречные помрачения сознания. Головные боли. Фантомные звуки. И наконец…
— Фантомные звуки?
— Да. Но давайте я буду рассказывать по порядку, шериф. Как сам сочту нужным. — В голосе Притчарда вновь послышались нотки бессознательного апломба.
— Хорошо.
— И наконец — судорожный припадок. Причиной тому было новообразование в префронтальной коре головного мозга. Мы провели операцию, полагая, что это опухоль. Но оказалось, что это близнец Тэда Бомонта.
— Что?!
— Да, именно. — Притчард произнес это так, словно искреннее потрясение в голосе Алана доставило ему несказанное удовольствие. — Случай не такой уж и редкий — близнецы часто поглощают один другого в утробе матери, и иногда это внутриутробное поглощение бывает неполным. Но расположение было весьма необычным, равно как и резкий скачок роста чужеродной ткани. Подобная ткань почти всегда остается инертной. Возможно, в случае с Тэдом причиной стало раннее начало полового созревания.
— Подождите, — сказал Алан. — Подождите минутку. — В книгах ему попадалась фраза «Мысли вихрем неслись в голове», но сейчас он впервые в жизни испытал что-то подобное на себе. — Вы хотите сказать, что у Тэда был близнец, но он… он как-то его… он как-то сожрал своего брата?
— Или сестру, — отозвался Притчард. — Но я полагаю, это был брат. Поглощения у двуяйцевых близнецов случаются крайне редко. Это мнение основано только на статистических данных, это еще не доказанный факт, но я твердо в том убежден. Поглощения происходят, как правило, у однояйцевых близнецов, а поскольку однояйцевые близнецы всегда одного пола, то ответ на ваш вопрос будет «да». Я полагаю, что зародыш Тэд Бомонт сожрал своего брата-близнеца в материнской утробе.
— Господи, — тихо выдохнул Алан. Он в жизни не слышал ничего более жуткого и чужеродного.
— Вы это сказали с таким отвращением, — весело проговорил Притчард, — но тут нет ничего отвратительного, если рассматривать данный случай в надлежащем контексте. Мы говорим не о Каине, поднявшем руку на брата Авеля. Это было не убийство; просто какой-то биологический императив, природы которого мы еще не понимаем. Возможно, некий искаженный сигнал, вызванный сбоем в эндокринной системе матери. Мы говорим даже не о зародышах, если быть точным; на момент поглощения в утробе миссис Бомонт находились лишь два сгустка тканей, вероятно, еще не имевшие никаких человеческих черт. Две живые амфибии, если угодно. И одна из них — та, что крупнее и сильнее — просто вскарабкалась на другую, бывшую послабее, обхватила ее целиком и… вобрала в себя.
— Прямо мир насекомых, — пробормотал Алан.
— Вы думаете? Да, наверное, что-то такое есть. В любом случае поглощение было неполным. Некая малая часть поглощенного близнеца все-таки сохранилась. Эта чужеродная материя — не знаю, как еще ее можно назвать — вросла в ткань, из которой сформировался мозг Тадеуса Бомонта. И по какой-то причине активизировалась незадолго до того, как мальчику исполнилось одиннадцать. Она начала расти. Но в гостинице не было свободных мест. Стало быть, ее следовало удалить, как бородавку. Что мы и сделали, причем очень успешно.
— Как бородавку, — зачарованно повторил Алан.
В голове вертелись самые разные мысли. Темные мысли — такие же темные, как летучие мыши на колокольне в заброшенной церкви. И лишь одна была связной и ясной: В нем два человека, и ВСЕГДА было два человека. Наверное, так и бывает с теми, кто зарабатывает на жизнь, создавая вымышленные истории. В каждом из них живут два человека. Один существует в нормальном мире… а другой создает свои собственные миры. Их всегда двое. Как минимум двое.
— Я бы и так не забыл столь необычного пациента, — продолжал Притчард, — но случилось еще кое-что, как раз перед тем, как мальчик очнулся после наркоза. Это было, наверное, еще более необычно. Я до сих пор поражаюсь.
— И что это было?
— Перед каждым приступом головной боли мальчик Бомонт слышал птиц, — сказал Притчард. — Само по себе это вполне обычное явление, характерное для случаев опухоли головного мозга и эпилепсии. Предшествующий синдром, так называемый сенсорный предвестник. Но сразу после операции произошел странный случай с настоящими птицами. Бергенфилдская окружная больница, по сути, была атакована воробьями.
— То есть как?
— Звучит нелепо, да? — Судя по голосу, Притчард был ужасно доволен собой. — Я никогда никому не рассказывал, но именно так все и было, о чем сохранились документальные свидетельства. Об этом даже писали в газете, на первой странице бергенфилдского «Курьера» была статья с фотографией. Двадцать восьмого октября тысяча девятьсот шестидесятого года в два часа дня огромная стая воробьев влетела в западное крыло окружной больницы. Там тогда располагалось отделение реанимации, и, понятно, туда же после операции отвезли мальчика Бомонта. Разбилось множество окон, и из здания потом вымели целую гору мертвых воробьев, больше трехсот штук. В той статье было еще интервью с орнитологом. Он говорил, что западное крыло окружной больницы состоит почти сплошь из стекла, и, возможно, птиц привлек яркий свет солнца, отраженный в стекле.
— Так не бывает, — сказал Алан. — Птицы летят на стекло, только когда они его не видят.
— Насколько я помню, то же самое сказал журналист, бравший интервью, и орнитолог ответил, что в стаях птиц проявляется стадный инстинкт. Нечто вроде групповой телепатии, объединяющей разумы отдельных особей — если можно сказать, что птицы вообще разумны, — в единый коллективный разум. Как у муравьев-фуражиров. Он говорил, что если один воробей из стаи решил лететь на стекло, все остальные, возможно, просто последовали за ним. Меня уже не было в здании, когда это случилось. Я закончил с Бомонтом, убедился, что ПЖВ стабильны…
— ПЖВ?
— Показатели жизненно важных функций, шериф. Потом я поехал играть в гольф. Но я знаю, что эти птицы изрядно перепугали всех, кто был тогда в западном крыле. Двоих человек ранило осколками стекла. Я, в общем, мог бы принять объяснения орнитолога, но этот случай никак не шел у меня из головы… потому что я знал о сенсорных предвестниках юного Бомонта. Это были не просто птицы, а совершенно определенные птицы, а именно — воробьи.
— Воробьи снова летают, — пробормотал Алан в ужасе и растерянности.
— Что вы сказали, шериф?
— Нет, ничего. Продолжайте.
— На следующий день я расспросил его об этих симптомах. Иногда после операции, устраняющей причину болезни, у пациентов случается локализованная амнезия относительно сенсорных предшественников. Но не в данном случае. Бомонт прекрасно все помнил. Он не только слышал, но и видел птиц. Птицы повсюду, как он говорил. На крышах домов, на лужайках, на улицах Риджуэя, района Бергенфилда, где он тогда жил. Я настолько заинтересовался, что даже проверил его медицинскую карту и сравнил записи с отчетом об инциденте. Стая воробьев атаковала больницу примерно в два ноль пять. Мальчик очнулся в два десять. Может, чуть раньше. — Помолчав, Притчард добавил: — Собственно, одна из сестер реанимационного отделения говорила, что, как ей кажется, мальчика разбудил звон бьющегося стекла.
— Ого, — тихо проговорил Алан.
— Да, — сказал Притчард. — «Ого» как оно есть. Я молчал об этом долгие годы, шериф Пэнгборн. Вам мой рассказ как-то поможет?
— Не знаю, — честно ответил Алан. — Возможно. Доктор Притчард, может быть, вы не все ему вырезали… в смысле, если там что-то осталось, оно могло снова начать расти.
— Вы говорили, он прошел неврологическое обследование. Ему делали томографию?
— Да.
— И рентгенограмму черепа, разумеется.
— Да.
— И если не было выявлено никаких патологий, это значит, что их там нет. Со своей стороны я могу вас заверить, что мы удалили все.
— Спасибо, доктор Притчард. — Алану было трудно выговаривать слова; губы онемели, и он их почти не ощущал.
— Вы же расскажете мне, что случилось, обстоятельно и подробно, когда все разрешится, шериф? Я был с вами откровенен и, кажется, заслужил небольшую ответную любезность. Я страшно любопытный.
— Расскажу, если смогу.
— Большего я не прошу. Ну что ж, возвращайтесь к своей работе, а я вернусь к своему отдыху.
— Надеюсь, вы с женой хорошо проводите время.
Притчард вздохнул.
— В моем возрасте приходится прилагать все больше и больше усилий, чтобы проводить время хотя бы приемлемо, шериф. Раньше мы любили походы, но, думаю, на следующий год останемся дома.
— Я очень вам благодарен, что вы нашли время перезвонить. Спасибо еще раз.
— Не за что. Я скучаю по своей работе, шериф Пэнгборн. Не по таинствам хирургии — ремесло, оно и есть ремесло, — а по великой загадке и тайне. Тайне разума. Вот что меня всегда волновало.
— Могу себе представить, — согласился Алан, но подумал, что был бы счастлив, если бы в его жизни на данный момент было поменьше загадок и тайн. — Я свяжусь с вами, когда и если все… прояснится.
— Спасибо, шериф. — Он помедлил и спросил: — Для вас это действительно важно, да?
— Да. Для меня это важно.
— Мальчик, которого я помню, был очень славным. Сильно напуганным, но славным. Что он за человек?
— Думаю, он неплохой человек, — ответил Алан. — Может, немного холодный, слегка отстраненный, но все равно неплохой. — Он умолк на мгновение, а потом повторил: — Я так думаю.
— Спасибо. Ладно, больше не буду вас отвлекать. До свидания, шериф Пэнгборн.
На линии раздался щелчок. Алан медленно положил трубку на место, откинулся на спинку стула, сложил гибкие руки и запустил по пятну света на стене очередную тень — большую черную птицу. В голове вертелась фраза из «Волшебника страны Оз»: «Я верю в привидения, я верю в привидения, я верю, верю, верю в привидения!» Так говорил Трусливый Лев, верно?
Вопрос в том, во что верил он сам.
Было проще назвать все то, во что он не верил. Он не верил, что Тэд Бомонт кого-то убил. Не верил, что Тэд написал ту загадочную фразу на стене.
Тогда как она там оказалась?
Все очень просто. Старый доктор Притчард прилетел на восток из Форт-Ларами, убил Фредерика Клоусона, написал «ВОРОБЬИ СНОВА ЛЕТАЮТ» у него на стене, потом из Вашингтона прилетел в Нью-Йорк, открыл замок в квартире Мириам Каули своим любимым скальпелем, а потом зарезал и ее тоже. Потому что соскучился по таинствам хирургии.
Нет, конечно же, нет. Но Притчард был не единственным, кто знал о — как он это назвал? — о сенсорном предвестнике Тэда. Да, этого не было в статье в «Пипл», но…
Ты забываешь об отпечатках пальцев и образцах голоса. Ты забываешь о твердой уверенности Тэда и Лиз в том, что Джордж Старк реален и что он готов убивать, лишь бы ОСТАТЬСЯ реальным. И теперь ты упорно отказываешься осмыслить тот факт, что и сам начинаешь в это верить. Ты говорил им, какой это бред — верить не просто в мстительного призрака, а в призрака человека, никогда не существовавшего на самом деле. Но возможно, писатели ВЫЗЫВАЮТ призраков; наряду с художниками и актерами они единственные общепризнанные медиумы в нашем обществе. Они придумывают миры, которых не было прежде, населяют их несуществующими людьми и приглашают нас присоединиться к их вымыслам и фантазиям. И мы с радостью принимаем их приглашение. Да. Мы ПЛАТИМ за это.
Алан сцепил руки в замок, оттопырил мизинцы и отправил в круг света на стене птичку поменьше. Воробья.
Ты не знаешь, как объяснить нападение стаи воробьев на Бергенфилдскую окружную больницу, случившееся почти тридцать лет назад. Ты не знаешь, как объяснить одинаковые отпечатки пальцев и образцы голоса у двух разных людей, но теперь тебе известно, что Тэд Бомонт делил материнскую утробу с кем-то еще. С кем-то другим.
Хью Притчард упомянул о раннем начале полового созревания.
Алан Пэнгборн вдруг подумал, что, может быть, рост чужеродной ткани совпал по времени с чем-то еще.
Возможно, она начала расти в то же самое время, когда Тэд Бомонт начал писать.
2
Селектор на столе запищал, напугав Алана. Это опять была Шейла.
— Алан, тут Фаззи Мартин на первой линии. Хочет с тобой поговорить.
— Фаззи? Какого дьявола ему надо?
— Не знаю. Он мне не докладывал.
— Господи, — застонал Алан. — Только этого мне сейчас не хватало.
Фаззи владел большим участком земли у городского шоссе № 2, примерно в четырех милях от озера Касл. Когда-то владение Мартинов было вполне процветающей молочной фермой — в те далекие времена, когда Фаззи называли его настоящим именем, данным ему при крещении, Альберт, и когда он еще не заспиртовал свои мозги в виски. Дети выросли и разъехались, жена, устав с ним бороться, ушла от него десять лет назад, и теперь Фаззи остался один как перст на двадцати семи акрах полей, каковые медленно, но верно дичали, возвращаясь в свое первозданное состояние. На западной стороне участка, где городское шоссе № 2 огибало поля и сворачивало к озеру, стоял дом и огромный сарай. Раньше в этом сарае располагался хлев на сорок коров, но теперь крыша просела, краска на стенах облупилась, а большинство окон было заколочено фанерой. Последние года четыре и сам Алан, и Тревор Хартленд, начальник пожарной команды Касл-Рока, ждали, когда случится неизбежное, и либо дом Мартина, либо сарай (либо и то и другое сразу) сгорят дотла.
— Хочешь, я ему скажу, что тебя нет на месте? — спросила Шейла. — Клат вот только вернулся… Могу переключить на него.
На секунду Алан и вправду задумался над ее предложением, но потом тяжко вздохнул и покачал головой.
— Я поговорю с ним, Шейла. Спасибо. — Он взял трубку и прижал ее к уху плечом.
— Шеф Пэнгборн?
— Шериф Пэнгборн, да.
— Это Фаззи Мартин, со Второго шоссе. Похоже, у нас тут проблемы, шеф.
— Да? — Алан придвинул поближе к себе второй телефон. Это была прямая линия, соединявшая его с другими муниципальными службами в здании. Палец прикоснулся к квадратной кнопке с цифрой «4». Чтобы связаться с Тревором Хартлендом, достаточно будет снять трубку и надавить кнопку. — Какие проблемы?
— Да утонуть мне в дерьме, если я знаю, шеф. Я бы назвал это Великим угоном, если б знал, чья это тачка. Но я не знаю. Никогда в жизни ее не видел. И все ж она выкатилась из моего собственного сарая. — Фаззи говорил с очень сильным, прямо-таки карикатурным мэнским акцентом, отчего даже самые простые слова вроде «сарая» звучали почти как приступы глупого смеха: сарайа.
Алан отодвинул внутренний телефон на обычное место. Бог хранит дураков и пьяниц — в этом он убедился за годы работы в полиции. Так что, похоже, сарай и дом на участке Мартина до сих пор стоят в целости и сохранности, несмотря на привычку Фаззи повсюду разбрасывать непогашенные окурки, когда он напьется. Теперь надо только сидеть и слушать, как он излагает, что там приключилось, подумал Алан. А потом можно будет понять — или хотя бы попытаться понять, — случилось ли это на самом деле или только в мозгах у Фаззи… ну если от них еще что-то осталось.
Он заметил, что его руки запустили в полет по стене еще одного воробья, и заставил их лечь на стол.
— Что за машина выкатилась из твоего сарая, Альберт? — терпеливо спросил Алан. Почти все в Касл-Роке (включая и самого Альберта) звали его Фаззи, и Алан, наверное, тоже станет так его называть, когда проживет в городе еще лет десять. Или, может быть, двадцать.
— Говорю же, никогда в жизни ее не видел. — В тоне Фаззи Мартина так ясно слышалось «вот же придурок», как если бы он произнес это вслух. — Я потому и звоню вам, шеф. Чья-то тачка, но явно не из моих.
В голове Алана наконец начала вырисовываться более-менее понятная картина. Когда Фаззи Мартин лишился коров, детей и жены, у него отпала необходимость зарабатывать деньги — земля досталась ему просто так, не считая налогов, когда он унаследовал ее от отца. Какие-то деньги, которые у него были, поступали из самых разных случайных источников. Алан подозревал — и почти в этом не сомневался, — что раз в два-три месяца к сену в сарае у Фаззи присоединяется и пара тюков марихуаны, и это была лишь одна из многих афер старого пьяницы. Алана уже не раз посещала мысль, что надо бы по-серьезному взяться за это дело и привлечь старика за хранение с целью продажи, но он сомневался, что Фаззи курил траву сам, и уж тем более — что Фаззи хватит ума заниматься ее продажей. Скорее всего время от времени ему просто отстегивали пару сотен долларов за то, что он предоставляет место для хранения. И даже в таком маленьком городке, как Касл-Рок, всегда есть дела поважнее, чем затевать облавы на пьяниц, хранящих травку.
Фаззи оказывал населению и другие складские услуги — вполне легальные. В его амбаре хранились машины отдыхающих, приезжавших на лето в Касл-Рок. Когда Алан только приехал в город, сарай Фаззи служил постоянной крытой автостоянкой. Там, где раньше ночевали и зимовали коровы, теперь содержалось до пятнадцати машин одновременно — в основном принадлежавших тем, у кого были летние дома в Роке. Фаззи снес все перегородки в бывшем хлеву, так что получился один большой гараж, где «летние» машины стояли всю осень и зиму в ожидании своих владельцев, бампер к бамперу, бок к боку; в полумраке, пропитанном сладким запахом сена, их яркие краски тускнели под соломенной пылью, непрестанно сыпавшейся с сеновала наверху.
Однако с годами гаражный бизнес Фаззи пришел в упадок. Алан подозревал, что слухи о его небрежном обращении с непотушенными окурками разошлись по округе, и это решило дело. Никому не хотелось лишиться машины из-за пожара в сарае, пусть даже это была старая развалюха, годная только на то, чтобы ездить на ней по делам в маленьком городке во время летнего отпуска. Когда Алан в последний раз наведывался к Фаззи, в сарае стояло всего две машины: «тандерберд» 1959 года выпуска, принадлежавший Оззи Брэннигану — он мог бы считаться классикой, если бы не был настолько убит, — и универсал «форд-вуди» Тэда Бомонта.
Опять Тэд.
Похоже, сегодня все пути ведут к Тэду Бомонту.
Алан выпрямился в кресле, безотчетно пододвинув телефон поближе к себе.
— А ты уверен, что это был не старый «форд» Бомонта? — спросил он.
— Ясно дело, уверен. Это был никакой не «форд» и уж точно не «вуди». Это был черный «торонадо».
Что-то мелькнуло в сознании яркой вспышкой… но Алан не понял, что это было. Кто-то ему говорил что-то о черном «торонадо», и совсем недавно. Сейчас Алан не помнил, кто и когда… но обязательно вспомнит.
— Я был на кухне, хотел налить себе холодненького лимонаду, — продолжал Фаззи, — глянул в окно и увидел, как эта тачка выруливает из моего сарая. Первое, что я подумал: у меня такой не было. Второе, что я подумал: как она вообще там оказалась? Сарай закрыт на висячий замок, а единственный ключ — у меня на брелоке.
— А разве у тех, кто оставляет тебе машины, нет запасных ключей?
— Нет, сэр! — Фаззи, похоже, искренне оскорбился.
— Номер ты, конечно же, не запомнил?
— Да нет, черт возьми, очень даже запомнил! — воскликнул Фаззи. — У меня ж тут бинокль на кухне! Отличный бинокль, прямо на подоконнике. Вы же знаете!
Алан, заходивший с инспекцией в сарай вместе с Тревором Хартлендом, никогда не бывал в кухне Фаззи (и в ближайшее время не собирался, большое спасибо), однако сказал:
— А, да. Бинокль. Я как-то забыл.
— А вот я не забыл! — радостно проговорил Фаззи. — У вас есть карандаш?
— Конечно, Альберт.
— Шеф, а чего бы вам не называть меня просто Фаззи, как меня все называют?
Алан вздохнул.
— Хорошо, Фаззи. И кстати, раз уж зашел разговор, чего бы тебе не называть меня просто шериф?
— Как скажете. Так вы там записывать будете или нет?
— Уже готов.
— Во-первых, это был миссисипский номер, — объявил Фаззи победным тоном. — И что вы на это скажете, черт возьми?
Алан не знал, что на это сказать… но в голове промелькнула еще одна мысль. Еще одна вспышка, на этот раз — ярче прежних. «Торонадо». И Миссисипи. Что-то насчет Миссисипи. И еще город. Оксфорд? Это был Оксфорд? Как здешний, в Мэне, за два городка отсюда?
— Не знаю, — проговорил он и добавил, решив, что именно это Фаззи и хочет услышать: — Но звучит подозрительно.
— В самую точку! — хрипло воскликнул Фаззи, потом откашлялся и заговорил деловитым тоном: — Ладно. Миссисипский номер шестьдесят два двести восемьдесят четыре. Записал, шеф?
— Шестьдесят два двести восемьдесят четыре.
— Шестьдесят два двести восемьдесят четыре, ага. Уж можете, на хрен, не сомневаться. Подозрительно! Да уж! Так я и подумал! Едрить меня вместе с Иисусом, жующим бобы!
Алан представил Иисуса, уплетающего консервированные бобы прямо из банки, и ему пришлось на секунду закрыть микрофон рукой.
— Ну что, шеф? — спросил Фаззи. — Что вы намерены предпринять?
Я намерен закончить этот разговор и постараться при этом совсем не рехнуться, подумал Алан. Это первое, что я намерен предпринять. А потом я попробую вспомнить, что говорил мне о…
И тут он вспомнил. В голове словно включился холодный свет, по рукам побежали мурашки, а кожа на затылке натянулась, как на барабане.
Телефонный разговор с Тэдом. Вскоре после того, как тот психопат позвонил из квартиры Мириам Каули. В ту ночь, когда серия убийств уже началась.
Он буквально услышал, как Тэд говорил: Вместе с матерью он переехал из Нью-Хэмпшира в Оксфорд, штат Миссисипи… он избавился от своего южного акцента.
Что еще сказал Тэд, когда описывал Джорджа Старка по телефону?
И последнее: возможно, он водит черный «торонадо». Не знаю, какого года выпуска. Но точно из старых, у которых сплошная ржавчина под капотом. Черный. Номера могут быть из Миссисипи, хотя, возможно, он их поменял.
— Наверное, был слишком занят и не успел, — пробормотал Алан. По всему телу по-прежнему бежали мурашки.
— Что вы сказал, шеф?
— Ничего, Альберт. Разговариваю сам с собой.
— Мама всегда говорила, что это к деньгам. Может, и мне стоит попробовать.
Алан вдруг вспомнил, что Тэд добавил кое-что еще — одну последнюю деталь.
— Альберт…
— Называйте меня Фаззи, шеф. Мы же договорились.
— Фаззи, а у этой машины, которую ты видел, была наклейка на бампере? Может быть, ты заметил…
— Черт, шеф, а вам-то откуда известно? Что ли, в розыске тачка? — с любопытством спросил Фаззи.
— Это не твоя забота, Фаззи. Полиция сама разберется. Ты видел, что там написано?
— Конечно, видел, — сказал Фаззи Мартин. — «ПСИХОВАННЫЙ СУКИН СЫН», вот что там было написано. Хотите — верьте, хотите — нет.
Алан медленно положил трубку, уже веря, да, но уговаривая себя, что это еще ничего не доказывает, вообще ничего… может быть, кроме того, что Тэд Бомонт — псих ненормальный. И надо быть ненормальным, чтобы поверить, будто слова Фаззи могут служить доказательством, что происходит нечто… сверхъестественное, за неимением лучшего слова.
Потом он подумал об отпечатках пальцев и образцах голоса, о тысяче воробьев, бьющихся в окна Бергенфилдской окружной больницы, и его бросило в дрожь, которая не унималась почти минуту.
3
Алан Пэнгборн не был ни трусом, ни суеверным провинциалом, который, услышав воронье карканье, делает знак против дурного глаза и не подпускает беременных женщин к свежему молоку из опасений, что оно скиснет. Он не был наивным простаком; он никогда не купился бы на заверения городских прохиндеев, пытающихся продать по дешевке знаменитые мосты; он не вчера родился. Он верил в логику и разумные объяснения. Поэтому он переждал приступ дрожи, а потом пододвинул к себе адресную картотеку и нашел номер телефона Тэда. С некоторым изумлением он обнаружил, что номер на карточке полностью совпадает с номером, который вертелся у него в голове. Похоже, «писательская знаменитость» из Касл-Рока накрепко засела в его сознании — уж явно покрепче, чем представлялось ему самому.
В той машине наверняка был Тэд. Если отбросить весь сверхъестественный бред, какой еще может быть вариант? Он описал эту машину. Как там называлась та старая радиовикторина? «Назови и забирай».
Бергенфилдская окружная больница, по сути, была атакована воробьями.
Были еще и другие вопросы — слишком много вопросов.
Тэд и его семья находились под защитой полиции штата Мэн. Если бы им вздумалось махнуть сюда на выходные, ребята из полиции должны были позвонить Алану — и чтобы предупредить, и просто из вежливости. Плюс к тому полицейские наверняка попытались бы отговорить Тэда от этой поездки, поскольку в Ладлоу у них уже устоялся режим наблюдения. А если решение рвануть в Касл-Рок было принято спонтанно, из сиюминутной прихоти, то полицейские стали бы отговаривать Тэда еще настойчивее.
И было еще кое-что, чего Фаззи не видел, — а именно, автомобиль или автомобили сопровождения, которые должны были прибыть вместе с Бомонтами, если те все-таки решили ехать в Касл-Рок… а они могли ехать куда угодно; их никто не держал под стражей.
Люди с опухолью головного мозга часто ведут себя странно.
Если «торонадо» принадлежал Тэду, и если Тэд забрал его из сарая Фаззи, и если он был один, из этого следовал вывод, весьма неприятный для Алана, потому что Тэд ему, в общем-то, нравился. Вывод такой: Тэд умышленно сбежал и от семьи, и от охраны.
Но в таком случае мне позвонили бы обязательно. Они должны были разослать ориентировку, и они должны были сообразить, что он мог поехать сюда.
Он набрал номер Бомонта. Трубку взяли на первом же гудке. Голос был незнакомым, но Алан сразу понял, что это был кто-то из правоохранительных органов.
— Алло, дом Бомонтов.
Настороженный голос. Голос, готовый обрушить кучу вопросов в первой же паузе между репликами, если звонящий окажется тем, кем нужно… или не тем, кем нужно.
Что случилось? — подумал Алан, и следом за первой мыслью пришла вторая: Они мертвы. Кем бы ни был преступник, он убил всю семью так же быстро, легко и безжалостно, как он убил всех остальных. Полицейская охрана, дознание, отслеживающая аппаратура… все было впустую.
Но когда он ответил, в его голосе не было и намека на эти мысли.
— Это Алан Пэнгборн, — твердо проговорил он. — Шериф округа Касл. Я звоню Тэду Бомонту. С кем я говорю?
После короткой паузы голос в трубке ответил:
— Это Стив Харрисон, шериф. Полиция штата Мэн. Я как раз собирался звонить вам. По-хорошему, должен был позвонить еще час назад, если не раньше. Но тут у нас… тут у нас все хреново. Могу я спросить, почему вы звоните?
Не задумываясь ни на секунду — если бы Алан задумался, он бы точно такого не сделал, — он солгал. Он солгал, даже не спрашивая себя почему. Он подумает об этом позже.
— Хотел проверить, как Тэд, — сказал он. — Прошло какое-то время, и мне хотелось узнать, как у них там дела. Как я понимаю, случилась какая-то неприятность.
— Еще какая неприятность, — мрачно ответил Харрисон. — Двое наших мертвы. Мы уверены, что это дело рук Бомонта.
Мы уверены, что это дело рук Бомонта.
Люди с опухолью головного мозга часто ведут себя странно. Причем странность их действий, похоже, прямо пропорциональна уровню интеллекта.
Ощущение déjà vu не просто закралось в голову, а захватило все тело, как армия завоевателей. Тэд, все всегда сходится к Тэду. Ну конечно. Интеллект у него на уровне, и человек он достаточно странный, и, по его собственному признанию, у него проявляются симптомы, предполагающие опухоль мозга.
Но дело в том, что у мальчика не было опухоли.
Если обследование не выявило никаких патологий, это значит, что их там нет.
Забудь об опухоли. Сейчас надо думать о воробьях — потому что воробьи снова летают.
— Что случилось? — спросил он у патрульного Харрисона.
— Он зарезал Тома Чаттертона и раскромсал Эддингса чуть ли не на куски! — заорал Харрисон, напугав Алана силой своей ярости. — Он забрал с собой свою семью, но я найду этого сукина сына!
— Что… как ему удалось уйти?
— У меня нет времени вдаваться в подробности, — сказал Харрисон. — Все очень погано, шериф. У него был красный с серым «шевроле-субурбан», хренов кит на колесах, но мы полагаем, что он избавился от него и пересел на другую машину. У него есть летний дом. Вы ведь знаете, где это, да?
— Да, — сказал Алан. Мысли вихрем неслись в голове. Он взглянул на часы на стене. Через минуту стрелки переключатся на три сорок. Время. Все упиралось во время. Он вдруг понял, что не спросил Фаззи Мартина, когда именно тот увидел, как из его сарая выруливает черный «торонадо». Тогда это казалось неважным. Но теперь все изменилось. — Когда вы его упустили, патрульный Харрисон?
Ему показалось, он почувствовал, как Харрисон разъярился на этот вопрос, но когда тот ответил, в его голосе не было ни злости, ни грубости, свойственной тем, кто пытается оправдать себя с пеной у рта:
— Около двенадцати тридцати. Если он менял машину, на это должно было уйти какое-то время, а потом он приехал к себе в Ладлоу…
— Где вы его потеряли? Как далеко от его дома?
— Шериф, я бы ответил на все вопросы, но у нас нет времени. Сейчас надо думать о том, что если он рванул к вам туда — вряд ли, конечно, но парень явно слетел с катушек, так что тут не угадаешь, — он еще не приехал, но скоро приедет. Со всем своим семейством. И было бы очень неплохо, если бы вы собрали своих ребят и встретили его на месте. Если он вдруг объявится, свяжитесь по рации с Генри Пейтоном из оксфордского полицейского управления, и мы пришлем подкрепление. Ни при каких обстоятельствах не пытайтесь его задержать самостоятельно. Мы полагаем, что жену он увез насильно и держит в заложниках. Если она еще жива. И дети тоже.
— Да, ему наверняка пришлось увозить жену силой, если он убил полицейских при исполнении служебного долга, — отозвался Алан и вдруг поймал себя на мысли: Ну конечно. А как же иначе? Ты уже все решил, и свое мнение ты не изменишь. Черт, парень, я понимаю… кровь твоих друзей еще даже не высохла… но ведь можно же было включить мозги и хоть немного подумать.
Он хотел задать еще дюжину вопросов, и ответы на них, вероятно, вызвали бы еще четыре дюжины новых вопросов… но в одном Харрисон был прав. Времени нет.
Он на мгновение замялся. Ему очень хотелось спросить Харрисона о самом важном, задать самый главный вопрос: уверен ли он, что у Тэда было время добраться до дома, убить полицейских и увезти всю семью до того, как на место прибыло первое подкрепление? Но задать этот вопрос означало бы сыпануть соль на открытую рану, с которой сейчас пытается как-то справиться Харрисон, потому что вопрос прозвучал бы как обвинение, суровое и непреложное: Вы его упустили. Вы умудрились его упустить. У вас было задание, и вы ОБЛАЖАЛИСЬ.
— Могу я на вас положиться, шериф? — Теперь в голосе Харрисона не было злости, только усталость и беспокойство, и сердце Алана дрогнуло.
— Да. Я немедленно установлю наблюдение за его домом.
— Отлично. И вы свяжетесь с оксфордским управлением?
— Безусловно. Генри Пейтон — мой друг.
— Бомонт опасен, шериф. Очень опасен. Если он вдруг появится, будьте крайне осторожны.
— Да.
— И держите меня в курсе. — Харрисон отключился, даже не попрощавшись.
4
Его разум — по крайней мере та его часть, которая занималась протоколами и инструкциями, — пробудился и принялся задавать вопросы… или пытаться их задавать. Алан решил, что сейчас у него нет времени на протоколы и инструкции. В любой их форме. Сейчас нужно просто открыть и задействовать все возможные каналы. У него было чувство, что дело дошло до той точки, где некоторые из этих каналов вскоре начнут закрываться сами по себе.
По крайней мере собери хоть кого-то из своих людей.
Но Алан пока что был к этому не готов. Вот Норриса Риджуика он бы вызвал, но у того был выходной и он уехал из города. Джон Лапуант все еще сидел на больничном с отравлением ядоносным сумахом. Сит Томас сейчас на дежурстве. Энди Клаттербак был на месте, но Клат — новичок, а тут нужны люди с опытом.
Так что придется пока действовать самому.
Ты спятил! — кричал внутренний голос, отвечающий за инструкции.
— Еще нет, но уже близко к тому, — сказал Алан вслух. Он нашел номер Альберта Мартина в справочнике и позвонил ему, чтобы задать вопрос, который надо было задать в самом начале.
5
— Фаззи, а в котором часу ты видел, как черный «торонадо» выехал из сарая? — спросил он, когда Мартин взял трубку, и подумал: Он не знает. Черт, я даже не очень уверен, что он еще не разучился определять время.
Но Фаззи незамедлительно доказал, что о нем плохо думали.
— В три с хером, шеф. — Он помолчал и добавил: — Прошу прощения за мой французский.
— А ты позвонил только… — Алан заглянул в журнал, куда чисто автоматически записал звонок Фаззи. — В три двадцать восемь.
— Так надо ж было подумать, — ответил Фаззи. — Я всегда говорю: прежде чем прыгнуть, смотри, куда приземлишься, шеф. До того как звонить, я сперва заглянул в сарай, посмотреть, не учинил ли там этот, который взял тачку, каких безобразий.
Безобразий, со смешком подумал Алан. Не иначе, проверял, на месте ли тюк с травой на сеновале, да, Фаззи?
— И чего?
— Что — чего?
— Учинил безобразия?
— Да вроде нет.
— А что с замком?
— Открыт, — лаконично отозвался Фаззи.
— Сломан?
— Не-а. Просто висел на двери открытый.
— Ключом открыли, как думаешь?
— Не знаю, где бы он раздобыл ключ, этот дятел. Должно быть, отмычкой.
— Он был в машине один? — спросил Алан. — Ты не видел?
Фаззи задумался.
— Точно сказать не могу, — проговорил он наконец. — Я знаю, о чем вы думаете, шеф… если я сумел разобрать номер и наклейку на бампере с «сукиным сыном», то уж всяко должен был углядеть, сколько там было народу. Но солнце светило прямо в стекло, и это было, как я понимаю, не простое стекло. Вроде как затонированное. Мало что видно.
— Ясно, Фаззи. Спасибо. Мы разберемся.
— Ну, здесь его уже нет, — сказал Фаззи и добавил в приступе дедуктивного озарения: — Но где-то он должен быть.
— Очень верно подмечено, — согласился Алан, после чего распрощался с Фаззи, пообещав сообщить, «как оно все разрешится». Потом поднялся из-за стола и посмотрел на часы.
В три часа. Фаззи сказал: «В три с хером. Прошу прощения за мой французский».
Алан сомневался, что Тэд мог домчаться от Ладлоу до Касл-Рока меньше чем за три часа, да еще с коротким заездом домой — во время которого он мимоходом похитил жену и детей и зверски убил двоих полицейских. Возможно, если бы он ехал прямо из Ладлоу… но приехать в Ладлоу откуда-то еще, задержаться там на какое-то время, а потом добраться сюда к трем часам дня, вскрыть замок и укатить на черном «торонадо», который так кстати оказался в сарае у Фаззи Мартина? Никоим образом.
Но допустим, что полицейских у дома Бомонта убил кто-то другой и он же похитил семью Тэда? Кто-то, кому не надо было избавляться от полицейского сопровождения, менять машины и заезжать по дороге куда-то еще? Кто-то, кто просто запихнул в машину Лиз Бомонт и ее близнецов и сразу поехал в Касл-Рок? Алан подумал, что они бы успели добраться сюда к трем часам с хвостиком, когда их увидел Фаззи Мартин. Успели бы запросто, даже не запыхавшись.
Полиция — читай, патрульный Харрисон — по крайней мере на данный момент считает, что это был Тэд. Но Харрисон и его compadres не знают о «торонадо».
Миссисипский номер, сказал Фаззи.
Миссисипи — родной штат Джорджа Старка, согласно вымышленной биографии этого человека, придуманной Тэдом. Если Тэд шизанулся настолько, что вообразил себя Джорджем Старком, он вполне мог разжиться черным «торонадо», чтобы укрепить иллюзию, или фантазию, или что там еще… но чтобы получить миссисипские номера, ему надо было не просто приехать в Миссисипи, но и подтвердить, что у него есть там жилье.
Это бред. Он мог украсть миссисипские номера. Или купить старые на какой-нибудь барахолке. Фаззи ничего не сказал о том, каким они маркированы годом. Да и вряд ли бы он разглядел с такого расстояния, даже в бинокль.
Но эта машина была не Тэда. Не могла быть. Лиз знала бы об этом, правда?
Может, и нет. Если он совершенно свихнулся, то, может, и нет.
И ведь на двери висел замок. Как Тэд ухитрился проникнуть в сарай, не сломав замок? Он писатель и преподаватель, а не взломщик со стажем.
Дубликат ключа, подсказывал здравый смысл, но Алан сомневался. Если Фаззи и вправду время от времени прятал в сарае траву, то вряд ли бы он стал разбрасывать где попало ключи, несмотря на свою идиотскую привычку разбрасывать где попало непогашенные окурки.
И последний вопрос, самый главный: как получилось, что Фаззи никогда прежде не видел черный «торонадо», который все это время стоял у него в сарае? Как такое возможно?
А вот еще вариант, шепнул голос в глубинах сознания, когда Алан схватил шляпу и вышел из кабинета. Идея дурацкая, Алан. Ты будешь смеяться. Смеяться до колик. Но допустим, Тэд Бомонт чист перед законом. Допустим, монстр по имени Джордж Старк действительно существует… и элементы, составляющие его жизнь, элементы, созданные Тэдом, тоже возникают в реальности, когда они ему нужны. КОГДА они ему нужны, но не всегда там, ГДЕ нужно. Допустим, они возникают лишь в тех местах, которые связаны напрямую с его изначальным создателем. Поэтому Старку пришлось взять машину оттуда, где Тэд держит свою машину. Поэтому Старку пришлось начать с кладбища, где Тэд его символически похоронил. Как тебе такой вариант? Говорю же, обхохочешься.
Такой вариант Алану вовсе не нравился. И ему было совсем не смешно. Ни капельки не смешно. Такой вариант перечеркивал не просто все, во что Алан верил. Он перечеркивал и сам способ, которым Алана учили мыслить.
Он вдруг вспомнил, как Тэд однажды сказал: Я не знаю, кто я, когда пишу. Не прямо такими словами, но близко. И что самое странное, до сих пор я никогда не задумывался об этом.
— Ты был им, правда? — тихо проговорил Алан. — Ты был им, а он был тобой, и так вырос убийца.
Он невольно поежился, и Шейла Бригем, которая как раз оторвалась от пишущей машинки за диспетчерским столом, это заметила.
— Такая жарища, а тебя знобит, Алан. Ты не простудился? Как себя чувствуешь?
— Чувствую я себя странно, — честно ответил Алан. — Шейла, ты сиди на телефоне. Все, что по мелочи, передавай Ситу Томасу. Если что-то серьезное — сразу мне. Где Клат?
— Я здесь! — донеслось из туалета.
— Я вернусь минут через сорок — сорок пять, — крикнул Алан. — Остаешься пока за главного!
— Ты куда, Алан? — Клат вышел из туалета, заправляя рубашку в штаны.
— На озеро, — неопределенно ответил Алан и вышел, прежде чем Клат или Шейла успели задать следующий вопрос… и прежде чем он сам успел задуматься о том, что делает. Уходить, не сообщив, куда и зачем, в такой ситуации — значит, не просто нарываться на неприятности. Это смерти подобно. Причем в прямом смысле слова.
Но то, о чем он сейчас думал,
(воробьи летают)
просто не может быть правдой. Никак не может. Должно быть какое-то более разумное объяснение.
Он все еще убеждал себя в этом, когда сел в полицейский патрульный автомобиль и поехал за город, навстречу самой убийственной неприятности за всю жизнь.
6
На шоссе номер 5, в полумиле от участка Фаззи Мартина, располагалась зона отдыха. Алан свернул туда, руководствуясь отчасти профессиональным чутьем, отчасти спонтанным порывом. Что касается чутья, тут все было просто: «торонадо» или не «торонадо», но они примчались сюда из Ладлоу не на ковре-самолете. Они приехали на машине. А значит, где-то поблизости должен быть брошенный автомобиль. Тот, за кем он охотился, бросил фургончик Гомера Гамиша на придорожной стоянке, когда перестал в нем нуждаться, а если преступник сделал так один раз, то, возможно, сделает снова.
На стоянке у зоны отдыха было всего три машины: пивной фургон, новенький «форд-эскорт» и запыленный «вольво».
Когда Алан выбрался из машины, мужчина в зеленом рабочем комбинезоне вышел из мужского туалета и направился к кабине пивного фургона. Невысокий, темноволосый, узкоплечий. Уж никак не Джордж Старк.
— Офицер, — сказал он, отсалютовав Алану.
Алан кивнул в ответ и подошел к трем пожилым дамам, сидевшим за столиком для пикника и пившим кофе из термоса.
— Добрый день, офицер, — сказала одна из них. — Мы можем вам чем-то помочь?
Или мы сделали что-то не так? — спросил ее взгляд, в котором на миг промелькнула тревога.
— Я просто хотел спросить, не ваши ли это машины, «форд» и «вольво», — поинтересовался Алан.
— «Форд» мой, — ответила вторая дама. — Мы все на нем и приехали. Про «вольво» я ничего не знаю. Это из-за техосмотра? Он опять просрочен? Мой сын должен следить за техосмотром, но он такой безалаберный! Ему уже сорок три, а мне до сих пор надо ему говорить каждый раз…
— С техосмотром все в порядке, мэм. — Алан изобразил лучезарную улыбку из серии «Полицейский — ваш лучший друг». — А вы, случайно, не видели, как подъехал этот «вольво»?
Дамы покачали головами.
— Может, вы видели кого-то, кто мог бы быть его владельцем?
— Нет, — ответила третья дама, сверкнув на Алана глазами, маленькими и блестящими, как у мыши. — Идете по следу, офицер?
— Прошу прощения, мэм?
— В смысле, гонитесь за преступником?
— А-а, — протянул Алан, и на мгновение его охватило острое чувство нереальности происходящего. И правда, что он здесь делает? Что он надеется здесь найти? — Нет, мэм. Просто мне нравятся «вольво». — Господи, это он очень умно сказал. Прямо-таки… блин… блестяще.
— Ага, — проговорила первая дама. — Мы никого не видели. Выпьете чашечку кофе, офицер? Думаю, здесь как раз на одну и осталось.
— Нет, спасибо, — отказался Алан. — Всего доброго, дамы.
— И вам того же, офицер, — отозвались они хором в почти безупречной трехголосой гармонии, отчего ощущение нереальности только усилилось.
Он вернулся к «вольво» и надавил на ручку дверцы со стороны водительского сиденья. Дверца открылась. Внутри было жарко и душно, как на чердаке. Похоже, какое-то время машина простояла на солнцепеке. Алан взглянул на заднее сиденье и увидел на полу какой-то пакетик размером чуть больше маленькой упаковки леденцов. Алан наклонился, протянул руку между передними креслами и поднял пакетик.
Это была упаковка детских влажных салфеток. У Алана возникло такое чувство, словно ему в желудок упал шар для боулинга.
Это еще ничего не значит, заявил голос здравого смысла и полицейского протокола. Во всяком случае, это не обязательно то, что ты думаешь. Ты ведь думаешь о малышах. Но, Алан, ради Бога, такие салфетки дают в любом придорожном лотке, когда ты покупаешь курицу-гриль.
И все же…
Алан сунул салфетки в карман рубашки и выбрался из машины. Он уже собирался захлопнуть дверцу, но решил заглянуть под приборный щиток. Для этого пришлось опуститься на колени.
В желудок обрушился еще один шар для боулинга. Алан издал сдавленный стон, словно ему со всей силы ударили под дых.
Из-под приборной панели свисали провода, их оголенные концы были слегка изогнуты. Алан знал, отчего так бывает. Кто-то сплел оголенные провода, замкнул их накоротко, чтобы запустить двигатель без ключа — и запустил, судя по виду машины. А когда этот кто-то приехал сюда, он разъединил провода, чтобы выключить двигатель.
Стало быть, это правда… по крайней мере какая-то часть. Какая именно — вот вопрос. У Алана возникло стойкое ощущение, что он приближается к краю опасного, убийственного обрыва. С каждым шагом все ближе и ближе.
Он вернулся к своей патрульной машине, сел за руль, завел двигатель и снял с подставки микрофон рации.
Что именно правда? — прошептал голос здравого смысла и полицейского протокола. Господи, этот голос сводил его с ума. Что кто-то находится в доме Бомонтов на озере? Да — вполне может быть. Что кто-то по имени Джордж Старк выкатил черный «торонадо» из сарая Фаззи Мартина? Да ладно, Алан!
Две мысли пришли ему в голову почти одновременно. Во-первых, если он свяжется с Генри Пейтоном из оксфордского управления, как просил Харрисон, возможно, он никогда не узнает, чем все закончилось. Лейк-лейн, улица, на которой стоял дом Бомонтов, заканчивалась тупиком. Полицейские штата скажут Алану не приближаться к дому в одиночку — ни при каких обстоятельствах, поскольку человека, который удерживает в заложниках Лиз и близнецов, подозревают как минимум в дюжине убийств. Ему велят перекрыть улицу и ничего больше не предпринимать, пока не прибудет целая армия полицейских, может быть, вертолет и, кто его знает, возможно, еще несколько эсминцев и истребителей.
Вторая мысль была о Старке.
Они не задумывались о Старке; они вообще про него не знали.
Но что, если Старк существует на самом деле?
В таком случае, как это виделось Алану, посылать на Лейк-лейн полицейских штата, не имеющих представления о том, с кем им придется столкнуться, было бы равносильно тому, чтобы отправить людей прямиком в мясорубку.
Он вернул микрофон на место. Он поедет туда — и поедет один. Возможно, это неправильное решение, даже наверняка неправильное, но именно так он и поступит. Он сможет жить с мыслью о собственном идиотизме; Бог свидетель, так уже было не раз. Но с чем он точно не сможет жить, так это с мыслью о том, что женщина и двое младенцев погибли только из-за того, что он вызвал подмогу по рации, прежде чем выяснил реальное положение дел.
Алан выехал со стоянки в зоне отдыха и рванул на Лейк-лейн.