В тот день Генри не поцеловал Мэри Лу, однако и не ушел, не сказав ни единого слова, как вполне мог бы сделать. Он остался, он терпел ее ярость и ждал, когда та утихнет и превратится в замкнутое молчание, столь хорошо ему знакомое. Он давно уяснил, что она не делилась своими печалями и даже их не обсуждала. Это были ее печали. Свои лучшие танцы Мэри Лу всегда танцевала одна.
Наконец они прошли через поле и еще раз взглянули на игровой домик, где три года назад умерла Эвелин. Это было не ахти какое прощание, но лучше они все равно не смогли бы. Генри чувствовал, что и так тоже неплохо.
Он положил маленьких бумажных балеринок Эвелин в высокую траву у разрушенной веранды, зная, что скоро их унесет ветер. А потом они с Мэри Лу в последний раз вместе покинули старое место. Это было нехорошо, но нормально. Вполне нормально. Генри был не из тех, кто верит в счастливые развязки. И только поэтому был так спокоен.
Сны человека — его настоящие сны, а не галлюцинации в сновидениях, которые приходят или не приходят по собственной прихоти, — кончаются в разное время. Сон Тэда Бомонта о Джордже Старке закончился в четверть десятого, в тот самый вечер, когда психопомпы унесли его темную половину в неизвестную даль, в место, которое было ему определено. Сон закончился вместе с черным «торонадо», с этим тарантулом, в котором они с Джорджем всегда подъезжали к летнему дому в повторяющемся кошмаре Тэда.
Лиз с близнецами стояла на самом верху, где подъездная дорожка сливалась с Лейк-лейн. Тэд с Аланом стояли у черной машины Старка, только теперь машина была не черной, а серой от птичьего помета.
Алану не хотелось смотреть на дом, но он не мог оторвать от него глаз. Дом превратился в руины. Восточная сторона — где находился кабинет — приняла на себя главный удар, но дом был разрушен практически весь. Повсюду зияли огромные дыры. Перила свисали с террасы над озером, словно шаткая деревянная лестница. Дом окружали громадные кучи мертвых птиц. Они громоздились на крыше; они забили все водостоки. Взошла луна. Ее свет отражался в рассыпанных осколках стекла, и все как будто искрилось звенящим серебром. Те же самые серебристые блики мерцали в остекленевших глазах мертвых воробьев.
— Вы точно не возражаете? — спросил Тэд.
Алан кивнул.
— Я спрашиваю, потому что это уничтожит все улики.
Алан резко рассмеялся.
— А кто-то поверил бы в то, что они подтверждают?
— Наверное, нет. — Тэд помолчал и добавил: — Знаете, было время, когда мне казалось, что вы вроде как даже неплохо ко мне относитесь. А теперь я этого больше не чувствую. Вообще. И мне непонятно… Вы считаете, что это я виноват… в том, что случилось?
— Да мне по хрену, если честно, — сказал Алан. — Все закончилось. И больше меня ничего не волнует, мистер Бомонт. Вообще ничего. В данный конкретный момент.
Он увидел, что Тэда больно задели его слова, и сделал усилие над собой.
— Послушайте, Тэд. Это было уже чересчур. Слишком много всего и сразу. Я только что видел, как стая воробьев унесла человека в небо. Не надо сейчас меня трогать, ладно?
Тэд кивнул:
— Я понимаю.
Нет, ты не понимаешь, подумал Алан. Ты не понимаешь, кто ты такой, и вряд ли когда-то поймешь. Твоя жена, может быть, и поймет… хотя не факт, что у вас с ней будет все хорошо после того, что случилось… и что она захочет понять или отважится любить тебя снова. Возможно, только твои дети… когда-нибудь потом… но не ты, Тэд. Стоять рядом с тобой — все равно что стоять рядом с пещерой, откуда вылезло некое кошмарное чудовище. Чудовища больше нет, но все равно как-то не хочется приближаться к тому месту, откуда оно появилось. Потому что там могут быть и другие. Вряд ли, конечно, они там есть. Умом-то ты все понимаешь, но чувства все равно протестуют, правда? О Боже. И даже если пещера опустела уже навсегда, все равно остаются сны. И воспоминания. Например, о Гомере Гамише, забитом насмерть собственным протезом. Из-за тебя, Тэд. Все это — из-за тебя.
Это было несправедливо, и Алан сам это знал. Тэд не просил, чтобы у него был близнец; он не со зла уничтожил своего брата в материнской утробе («Речь не о Каине, поднявшем руку на брата Авеля», — сказал доктор Притчард); он не знал, какое чудовище дожидается своего часа, когда начал писать под именем Джорджа Старка.
И все-таки они были братьями-близнецами.
И Алан никогда не забудет, как Тэд и Старк вместе смеялись.
Этот страшный, безумный смех и их взгляд.
И Лиз тоже вряд ли забудет.
Поднялся легкий ветерок и донес до Алана противный запах сжиженного газа.
— Давайте сожжем его, — резко проговорил он. — Сожжем все к чертовой матери. Мне плевать, кто потом что подумает. Ветра нет; пожарные приедут раньше, чем огонь успеет распространиться. А если сгорит чуть-чуть леса вокруг, то тем лучше.
— Я этим займусь, — сказал Тэд. — А вы идите к Лиз. Помогите ей с близнеца…
— Мы вместе этим займемся, — перебил его Алан. — Дайте мне ваши носки.
— Что?
— Что слышали. Мне нужны ваши носки.
Алан открыл дверцу «торонадо» и заглянул внутрь. Да, механическая коробка передач, как он и предполагал. Истинный мачо вроде Джорджа Старка никогда не опустится до автоматической коробки; это для женатых мечтателей типа Тэда Бомонта.
Оставив дверцу открытой, он приподнял правую ногу и снял ботинок и носок. Глядя на него, Тэд тоже принялся разуваться. Алан надел ботинок на босу ногу, потом поднял левую ногу и повторил весь процесс. Он не хотел становиться босой ногой в месиво из мертвых птиц, даже на долю секунды.
Потом он связал два носка вместе, забрал у Тэда его носки и привязал их к своим. Обошел «торонадо» (мертвые воробьи хрустели у него под ногами, как сухие газеты) и открыл лючок бензобака. Свинтил крышку, запихал в горловину импровизированный фитиль, подождал пару секунд, а когда вытащил наружу, носки уже пропитались бензином. Алан перевернул фитиль и сунул в бак сухой кончик, а мокрый оставил свисать на заляпанном птичьим пометом боку машины. Обернувшись к Тэду, который уже подошел и встал рядом, Алан пошарил в карманах и вытащил книжечку бумажных спичек. Такие спички обычно дают в киосках в придачу к сигаретам. Алан не помнил, откуда они у него, но на обложке была напечатана реклама для филателистов.
Марка с изображением птицы.
— Подожгите носки, когда машина покатится, — сказал Алан. — Но ни секундой раньше, понятно?
— Да.
— Она рванет. Дом загорится. Потом взорвутся баллоны с газом. Когда подоспеют пожарные, все будет выглядеть так, будто ваш друг не справился с управлением, врезался в дом, и машина взорвалась. По крайней мере я очень на это надеюсь.
— Хорошо.
Алан обошел машину и встал у водительской дверцы.
— Что там у вас? — нервно окликнула их Лиз. — Вы еще долго? А то дети мерзнут!
— Еще минутку! — крикнул ей Тэд.
Алан сунулся в зловонный салон и снял машину с ручного тормоза.
— Подождите, пока не покатится, — бросил он через плечо.
— Да.
Алан выжал сцепление и передвинул рычаг в нейтральное положение.
«Торонадо» тут же покатился вперед.
Алан отскочил от машины, и на мгновение ему показалось, что Тэд не сумел поджечь фитиль… а потом тот полыхнул яркой полосой пламени на черном боку.
«Торонадо» медленно проехал последние пятнадцать футов дорожки, подпрыгнул на низком асфальтовом бордюре и устало заехал на заднее крыльцо. Он ударился о стену дома и остановился. В оранжевом свете от горящего фитиля Алан хорошо различал, что написано на наклейке на бампере: «ПСИХОВАННЫЙ СУКИН СЫН».
— Уже нет, — пробормотал он.
— Что?
— Да так, ничего. Уходим. Сейчас рванет.
Они отступили на десять шагов, и тут «торонадо» превратился в огненный шар. Пламя взметнулось вверх по развороченной восточной стороне дома, и пролом в стене кабинета стал похож на вытаращенный черный глаз.
— Пойдемте, — сказал Алан. — Теперь, когда мы все сделали, надо скорее добраться до моей машины и вызвать пожарных. Мы же не хотим, чтобы все люди на озере лишились собственности.
Но Тэд задержался еще на мгновение, и Алан — вместе с ним. Под кедровой обшивкой было только сухое дерево, так что дом загорелся быстро. Пламя ворвалось в дыру, где был кабинет Тэда, и у них на глазах тяга горячего воздуха, созданная огнем, подхватила листы бумаги и вынесла их наружу и вверх. В ярком свете пламени Алан разглядел, что они были исписаны от руки. Листы сморщивались, воспламенялись, обгорали, чернели и уносились ввысь, в ночное небо над горящим домом, словно взвихренная стая черных птиц.
Алан подумал, что когда они поднимутся еще выше, куда уже не доходит тяга, их подхватят нормальные ветры. Подхватят и унесут прочь, далеко-далеко. Может быть, даже на край света.
Вот и хорошо, подумал он и пошел, склонив голову, вверх по дорожке к Лиз и малышам.
У него за спиной Тэд Бомонт медленно поднял руки и закрыл ладонями лицо.
И стоял так еще долго.
Послесловие
Имя «Алексис Машина» придумал не я. Те, кто читал «Мертвый город» Шейна Стивенса, узнают имя вымышленного главаря гангстеров из этой книги. Имя настолько хорошо подходит для Джорджа Старка и его собственного вымышленного главаря гангстеров, что я просто не мог его не позаимствовать… но, помимо прочего, это еще и дань уважения мистеру Стивенсу, автору «Крысиной стаи», «На основании невменяемости» и «Хора недовольных». Все эти три книги, где так называемые «преступные умыслы» и состояние безысходного психоза переплетаются и создают свою собственную замкнутую систему зла в чистом виде, входят в число лучших романов о темной стороне американской мечты. По-своему они не менее великолепны, чем «Мактиг» Фрэнка Норриса или «Сестра Керри» Теодора Драйзера. Я их безоговорочно рекомендую к прочтению… но лишь читателям с крепким желудком и еще более крепкими нервами.