Анна не пошла смотреть турнир и просидела весь день за шитьем в своих покоях. Она была уже на большом сроке беременности и опасалась слишком много двигаться, кроме того, она волновалась.
– Ты так обрадовалась, когда пришло известие о смерти вдовствующей принцессы, – сказала Нанетта, – а теперь ты так печальна. Что тебя беспокоит?
– Пришли кое-какие известия от иностранных послов, – отозвалась Анна, вздыхая и откладывая работу. – Мне до сих пор не приходило в голову, что те из них, кто не признал наш брак, считают Генриха вдовцом и потому годным к новому браку...
– Но он просто не обратит на это внимания, так что тебе нечего волноваться.
Анна нахмурилась:
– Я знаю, но ведь никто, даже я, не может быть уверен в том, какое решение примет король. Может быть, ему по какой-нибудь причине будет выгодно отстранить меня – если что-то случится...
– Но что может случиться? – Нанетта не стала произносить слово «выкидыш», но поняла, что ее госпожа думает именно об этом. Однако опасный момент – семь месяцев – остался позади. – Ты уверена, что родишь сына.
– Да. Но... Нан, король не молод, но он не соглашается с этим. Он все время пытается испытать себя в стычках с молодыми придворными, как на сегодняшнем турнире. Ему мало одного тура – он хочет побить их всех, чтобы доказать свою силу. А его нога беспокоит его сильнее, чем он в этом признается. А если с ним что-нибудь случится? Они уберут меня и Елизавету и посадят на престол Марию.
Нанетта промолчала – она знала, что это правда: даже те, кто признал новый брак, все еще рассматривали Марию в качестве наследницы, так как она была старшей дочерью короля.
– Нет оснований считать, что с королем что-то случится. Ты можешь быть уверена, что он не станет чрезмерно рисковать. Если родится сын, он не захочет оставить королевство на попечение младенца и побережет себя. Тебе не следует так переживать.
Из соседней комнаты появилась Мэри Уайат:
– Ваша светлость, ваш дядя, лорд Норфолк, хочет поговорить с вами.
– Норфолк? Что ему нужно? – Анна нахмурилась еще сильнее – они ненавидели друг друга, он появлялся только для того, чтобы так или иначе огорчить ее.
– Сказать ему, что ты не сможешь принять его? – Нанетта начала подниматься с места.
– Слишком поздно, – сказала Мэри, оглядываясь, – он здесь. Мне кажется, у него что-то спешное.
Лорд Норфолк действительно так спешил, что ворвался в комнату, даже не соблюдая обычных правил этикета – оттолкнул Мэри Уайат и не обратил внимания на Нанетту, вставшую, чтобы сделать книксен. Нанетта увидела, что даже его свитские, вошедшие за ним следом, бледны и взволнованны. «Что-то серьезное», – подумала она.
Анна продолжала сидеть, холодно взглянув на дядю.
– Что это значит, дядя? Должно быть, случилось что-то важное, раз вы так врываетесь в мои покои, без всякого представления!
Он проигнорировал ее тон, выражение его лица осталось суровым.
– Я пришел из покоев короля, – объявил он, – крепись, племянница, – король очень неудачно упал.
Рука Анны метнулась ко рту, чтобы сдержать крик. То, что он пришел так быстро, после того как они только что говорили об этом с Нанеттой, не оставляло сомнений в исходе.
– Он умер! Я погибла! – Нанетта кинулась к ней. – Нан, что с нами будет?! О Боже! – И Анна разразилась рыданиями.
– Ну, ну, не волнуйся так, это тебе вредно, – проговорил Норфолк, с отвращением глядя на нее, – король жив. Просто он потерял сознание и пролежал так два часа, но теперь пришел в себя и послал меня сообщить тебе, что все в порядке.
Нанетта пронзительно посмотрела на него:
– Неужели вы не могли сообщить эту новость ее светлости в более мягкой форме?
Анна все еще рыдала, качаясь взад и вперед, схватившись за живот.
– Он умрет, он умрет, и всем нам конец, – стонала она, – что я буду делать? Меня все ненавидят, даже мой дядя.
– Я вас вовсе не ненавижу, – нетерпеливо бросил Норфолк, – но мне хотелось бы, чтобы вы были немного более сдержанны и вели себя с достоинством. Если вы не можете вести себя как дворянка, ведите себя хотя бы как королева.
Анна вскочила на ноги и так страшно закричала на дядю, что было видно, как у нее на шее напряглись вены:
– Вон отсюда! Как ты смеешь говорить со мной так? Убирайся! Я – королева, я будущая мать наследника престола, а ты смеешь говорить со мной, как будто я служанка! Король еще узнает об этом. Ох, Нан! – От внезапной боли она согнулась, а когда распрямилась, выражение ярости на ее лице сменилось страхом.
– Что такое? Мадам, что случилось? – тревожно спросила Нанетта.
Анна схватила ее за руки – ее руки были холодны как лед и влажные.
– Нан, мне больно. Боже, мне кажется, что ребенок выходит.
Нанетта бросила на герцога такой взгляд, который сразу заставил его попятиться назад, даже если он ничего не понял из их краткого диалога.
– Я предоставляю вас заботам ваших служанок и фрейлин, – произнес он. – Крепитесь, Анна, король не так страшно травмирован – он скоро оправится. Успокойтесь. Я пришлю ваших служанок.
Проговорив это, Норфолк торопливо повернулся и, собирая на ходу свиту, покинул комнату еще более быстро, чем появился в ней. Но Нанетта уже не следила за ним.
– Боль еще ничего не значит, – успокаивала она, – сядь, постарайся успокоиться. Дыши реже и возьми себя в руки.
Анна села, ее глаза были необычайно расширены, на лбу выступили капли пота.
– Это не просто боль, – прошептала она, – он идет, ребенок идет. Я чувствую это. Слишком рано. На два месяца раньше.
– Семимесячные младенцы могут жить, ваша светлость, – сказала Мэри Уайат, подходя к ней с другой стороны. – У одной моей кузины родился семимесячный ребенок.
– Слишком рано, – повторила Анна, словно не слыша ее слов, слезы струились по ее лицу. Этот безмолвный плач был для любящих ее еще тяжелее. – Остановите его! Матерь Божия, останови его! Он появится слишком рано, он умрет. Остановите его!
– Идем, мы положим тебя в постель, – распорядилась Нанетта.
– Тебе надо успокоиться, – посоветовала Мэри. – Это самое лучшее, что ты можешь сделать.
Они помогли ей подняться на ноги и повели в спальню. На полпути ее скрутил другой приступ, и они с отчаянием переглянулись.
Роды были долгими и мучительными. Нанетта вместе с другими дамами поддерживали ее только тем, что ребенок может родиться живым. Наконец, при зыбком свете свечей в спальне, королеве удалось произвести ребенка на свет.
– Мальчик, – прошептала повитуха. Нанетта, держа Анну за руку, начала молиться.
Анна расслышала слова акушерки.
– Я знала, что это будет сын, – с трудом прошептала она, – я знала... все время знала... что это будет мальчик.
– Тужьтесь, мадам, – говорила ей акушерка. Лицо Анны было искажено страданием и мокро от пота. Она издала длинный, тяжкий стон. «Боже, помоги ей», – молилась про себя Нанетта, и вот, наконец, младенец выскользнул на свет. В следующий, миг повитуха освободила его и шлепнула, но тот не издал ни звука – не было того душераздирающего крика, свидетельствующего о том, что в комнате появился новый человек. Две женщины унесли младенца, а Анна открыла глаза и нашла лицо Нанетты.
– Что происходит? Дайте мне взглянуть на моего сына!
– Подожди, подожди немного, – ответила Нанетта, – его еще приводят в порядок.
– Почему он не кричит? – спросила Анна, которую начала тревожить неестественная тишина в комнате.
К ним подошла повитуха, в ее глазах читалась боль и сострадание. Анна зарыдала от слабости и жалости к себе еще до того, как та произнесла хоть слово.
– Мадам, мы сделали все, что могли...
– Мой сын мертв?
– Он никогда не жил, – сказала повитуха. Анна закрыла глаза руками и зарыдала. Нанетта посмотрела в сторону – там женщины заворачивали маленькое тельце в холщовую простыню, а не в пеленки. Для этого принца был готов только саван – она видела крушение надежд не только Анны, но и своих собственных. Что будет со всеми ними?
Но Анна не признала поражения – ее невозможно было победить. Раньше, чем они могли этого ожидать, она сама стала подбодрять своих подруг:
– Так даже лучше, скоро я снова забеременею. То, что этот ребенок погиб – случайность. Скоро я снова забеременею, и у меня будет сын, в законности которого никто не усомнится – ведь последний был зачат еще при жизни вдовствующей принцессы, поэтому всегда кто-нибудь мог назвать его бастардом. Так что прекратите этот плач – мы еще победим!
Ее даже не смутили известия о том, что король ухаживает за этой скучной простушкой Джейн Сеймур, дарит ей дорогие подарки и пишет любовные письма – более серьезные знаки внимания, чем простой флирт.
– Он же знал ее с детства, – рассуждала Анна, – она была фрейлиной Екатерины. Если бы он ухаживал за ней по-другому, ее бы это шокировало, или же она изобразила бы потрясение, эта лицемерка! Это просто скорпион в меде, вот кто она! Но она ему скоро надоест – она ведь даже читать не умеет, о чем ему с ней говорить?
В марте жизнь двора вошла в обычную колею, за исключением продолжавшегося романа короля с Сеймур. Впрочем, иногда Анна выходила из себя, когда видела глупую улыбку Джейн, а однажды, заметив, что та открыто носит подаренный ей королем медальон, настолько разъярилась, что сорвала украшение с ее шеи, порезав себе руку. Нанетта и другие фрейлины с тревогой наблюдали за этой сценой. Они не могли поверить, что король всерьез мог ухаживать за Джейн – даже посторонний наблюдатель должен был бы согласиться, что она была скучна и невзрачна и не имела даже обаяния юности, будучи всего на год или два моложе Анны. И все же ревность королевы могла только повредить ей в глазах короля.
В апреле короля и королеву видели вместе и в церкви, и за обедом, так что казалось, что ее враги торжествовали слишком рано. Но к концу апреля, когда двор переехал в Гринвич, король разделил свой и ее дворы, и иностранные послы более не посещали двор Анны, и тогда она и ее дамы начали опасаться того, что король решил развестись с ней.