Она рассчитывала не столько на разъяснения, сколько на некий контекст, на точку опоры, чтобы дальше разбираться самой. Когда Мэгги получила указание, на каком участке нужно вести раскопки, вместе с приливом вдохновения она испытала и самодовольство. Ей вовсе не хотелось сомневаться в смысле послания. Но сексуальное безумие следующей ночи повергло в изумление ее саму. Не то чтобы Мэгги оказалась в чьей-то власти; нет, она не была одержима. Напротив, она сохраняла полный контроль над происходящим. Но свирепость той силы, что стала ей доступна, по-настоящему поражала ее.
Старая Лиз не смогла ничего предложить Мэгги. «Старикам хочется поболтать, — думала Мэгги по дороге домой, — но они не хотят ни слушать, ни отвечать, ни делиться своими знаниями». Лиз ничем особенно не отличалась от многих пожилых людей, встречавшихся Мэгги: близких к старческому слабоумию, поглощенных собой, сварливых, требовательных.
Мэгги решила больше старуху не беспокоить.
17
— Я говорил с Де Сангом, — сообщил Алекс.
— О, правда?
— У него для нас интересные новости.
— Да? — спросила Мэгги.
Дети уже были в постели. Пламя в камине затухало. Пятнашка, по обыкновению, вытянулась вдоль камина и время от времени вздрагивала, погруженная в свои собачьи сны.
— Он рассказал мне о таком явлении, как проекция. Ты знаешь, что это такое?
— Думаю, ты мне объяснишь.
— Когда Сэм огорчается из-за того, что мама и папа ссорятся, он, естественно, проецирует это на себя, видя угрозу своей безопасности, своему счастью. В результате этой проекции он начинает плохо себя вести и поступать наперекор, чтобы добиться внимания и безопасности, которые ему так необходимы.
— Теория весьма складная.
— Подобным образом, — продолжал Алекс, — когда Мэгги чувствует себя несчастной, она размышляет о возможности расставания или даже измены. Но, не в силах себе в этом признаться, она проецирует это на своего мужа.
— Это тебе Де Санг растолковал?
— Нет. Просто я стараюсь разобраться.
— Понятно. Игра называется «Алекс нашел новое слово».
— Не сердись. Я пытаюсь помочь.
— Ты выбрал для этого не лучший способ.
— А у тебя есть более удачная идея?
— Да. Поехали погуляем. Сейчас.
— Уже двенадцатый час!
— Тем более. Вспомни, когда мы в последний раз гуляли в полночь? Сейчас прекрасная молодая луна. Разве ты не понимаешь, как важно пробовать что-то новое? Пройтись под молодой луной? Сбросить пелену с наших глаз?
— Почему?
— Потому что я столько хочу тебе показать! Всегда ты показывал мне разные вещи, а теперь и я хочу кое-что показать тебе. Нам это необходимо. Необходимо делиться друг с другом. Когда мы перестали друг с другом делиться? Когда нас перестало волновать, что происходит в голове у другого? Когда мы перестали наблюдать за реакциями друг друга?
— Но для этого нам вовсе не нужно никуда идти.
— Да брось ты, Алекс! В полночь мир предстает совсем другим. Он обладает силой.
— Это невозможно! Как же дети?
— Разбуди их! Возьмем их с собой.
— Да что с тобой? Завтра утром Эми нужно в школу.
— Но так они узнают гораздо больше. Вовсе не обязательно жить по расписанию!
— Ради бога. Я иду спать.
Оставив Мэгги взывать к опустевшей комнате, Алекс пошел наверх. Несколько мгновений спустя он услышал, что входная дверь захлопнулась. Он выглянул из окна и увидел, как Мэгги садится в машину в компании сонной, но довольной Пятнашки.
Мэгги припарковала машину. Молодой серп луны светил достаточно ярко, чтобы она смогла найти тропинку в лесу. Пятнашка побежала вперед, обнюхивая влажный, устланный листвой путь. Мэгги подготовила список растений и трав, которые можно было собирать у живых изгородей по периметру леса, но сперва ей хотелось собрать нечто более изменчивое: ощущения от ночных деревьев, впечатления от сумрачных мест.
Молодой серп луны, проглядывавший сквозь деревья, был белым, восковым и девственным. Он смотрел вверх, точно два рожка; его свет оставлял изящные узоры на листьях деревьев, влажно переливаясь между тенями. Лес превратился в пластину из серебра с чернью, в только что отчеканенный мир. Прохладная ночь овевала лицо Мэгги. Ее кожа отливала серебром, Пятнашка тоже стала серебряной, а повернутые на восток сучья деревьев, окрашенные матовым серебром, излучали мягкое сияние. Мэгги продолжила вторжение вглубь леса.
Стояло полное безмолвие. Земля заглушала звуки шагов, и даже трусившую по тропе Пятнашку окутывал кокон мерцающей тишины. Отсутствие звука обостряло зрительное восприятие: деревья стояли рядами, изгибая ветки в диковинных жестах, точно публика, выстроившаяся вдоль дороги; огромные древесные грибы, гирляндами висевшие на упавших стволах, раздувались от пьянящего ночного воздуха; верхушки папоротника-орляка вились, точно змеи. Ночь наматывала свою нить на невидимое веретено, пряла что-то тонкое, ускользающее. Мэгги остановилась и прислушалась. Остановилась и Пятнашка.
В лесу кто-то был.
Слышалось некое тихое дыхание, словно деревья выпускали воздух. Вдалеке пролаял самец лисы, три раза. Шерсть на загривке у Пятнашки встала торчком, и Мэгги почувствовала, что сама покрылась гусиной кожей, а волосы на затылке вздыбились. Она как будто услышала сигнал, и тело ее отреагировало. Глас, говоривший о том, что в непосредственной близости от них находится нечто величественное, нечто священное и устрашающее.
Мэгги задержала дыхание. У нее сдавило горло. Она выдохнула, рискнув потревожить тишину. Деревья зашелестели в ответ; они задрожали, и по мере того, как дыхание приближалось, шуршание листьев на самых высоких ветках напоминало колыхание плаща. Пятнашка легла на брюхо и спрятала голову между лапами. Мэгги хотелось последовать ее примеру: броситься на землю и спрятать голову. Волосы у нее на затылке встали торчком. По коже пробегали мурашки.
Но она знала, что должна стоять прямо и завоевывать уважение того, кто там был. В голове у нее зазвучал голос.
«Только посмотреть на тебя».
Потом Мэгги ощутила аромат, поднимающийся от земли. Не только влажные запахи древесины, гниющих листьев, древесных грибов и коры, не только то, что было там всегда. Что-то еще. Пряный запах, какая-то сочная трава, аромат матери-земли. Особенный, знаковый запах, собственность того существа, которое находилось в лесу перед Мэгги, за ней, вокруг — повсюду. Сперва на Мэгги нахлынула горячая волна, потом ее обдало холодом.
Она не могла сдвинуться с места. Лунный свет внезапно вспыхнул и окружил ее кольцом серебряного пламени. Капля росы — один сверкающий, крошечный, круглый сгусток лунного света — сорвался с листа и шлепнулся ей на лоб. Помазание свершилось. Откинув голову назад, Мэгги открыла рот, и тогда вторая капля, точно серебряная монета, легла ей на язык.
Имя явилось ей, и теперь она знала, в чьем присутствии находится. Это имя уже встречалось Мэгги в дневнике. Оно само выскользнуло откуда-то изнутри и оказалось у нее на губах.
Это имя мало что значило для Мэгги, когда она впервые его увидела, но теперь оно волшебным образом подытожило событие во всей его полноте. Определить имя значило определить природу. Ветви деревьев, кружившиеся, как темный плащ, подтверждали ее присутствие. Рогатый венец луны. Аромат с привкусом земли и священное кольцо серебряного пламени. Помазание, дар. Мэгги получила право говорить.
— Богиня, — выдохнула она. — Геката.
Алекс сидел на кровати, делая вид, что читает роман. Он притворялся перед самим собой. Шел уже второй час ночи, а Мэгги до сих пор не вернулась. Алекс и злился на нее, и тревожился, все ли с ней в порядке. Он выбрался из кровати и отодвинул занавеску. За окном безоблачные небеса источали блеклый свет луны. Как говорила Мэгги — молодая луна... Алекс подумал, что у луны болезненный вид.
Он надел халат. В отсутствие Мэгги ему хотелось кое-что проверить.
Свободная комната... Алекс не сомневался: Мэгги хранила там вещи, что-то от него скрывая. С чего бы иначе она так загорелась привести комнату в порядок, а может, он заметил, что дверь туда только в последнее время была плотно затворена. Алекс намеревался прямо спросить жену об этом. Так почему же не спросил?
Маленькая свободная комната, напоминавшая по форме коробку для обуви, годилась разве что под кладовку. Она и превратилась в свалку старой одежды, испорченной бытовой техники, сломанных игрушек, ящиков с книгами и бумагами — всего того, что семья никак не решалась выбросить. Алекс начал рыться в вещах. Он точно не знал, что ищет, но был уверен, что находка не заставит себя ждать.
Алексу пришлось выгрести немало старой обуви из нижнего отделения стенного шкафа, чтобы добраться до большой картонной коробки. Тут же поднялась пыль, вызывавшая у него аллергию. Он мгновенно покрылся испариной и стал чихать. У него подскочила температура. Свою злость Алекс решил выместить на коробке, которую пытался извлечь со дна шкафа. Она зацепилась за деревянные подпорки, и Алекс рванул ее, чтобы вытащить. Когда он наконец разорвал угол коробки, то обнаружил в ней белое кружево: коробка служила хранилищем для подвенечного платья Мэгги. Алекс затолкал ее обратно в шкаф и забросал старой обувью.
В полубезумном состоянии рыскал он по комнате, разбрасывая вещи и потроша запечатанные ящики со старыми журналами и газетами по археологии. Потом Алекс увидел сундук: тот был частично замаскирован книгами в мягкой обложке, сваленными на крышку. Алекс сбросил книги на пол и рванул крышку. Сундук оказался закрыт на замок. Ключа в замке почему-то не было. Алекс сердито пнул крышку.
Он побежал вниз, вернулся с напильником и без труда срезал замок. Из сундука посыпались альбомы фотографий и папки с моментальными снимками. Алекс все выгреб, окончательно убедился, что там ничего нет, и захлопнул крышку.
Когда Алекс укладывал книги на сундук, у него мелькнула мысль, толкнувшая его назад к шкафу. Он снова вытащил ботинки и взвесил коробку с подвенечным платьем. Он потряс коробку — внутри что-то загремело. Он поднял ее — внутри что-то перекатилось. Ему пришлось поставить коробку на торец, прежде чем полностью вытащить ее из шкафа.