Близилось Рождество. Город был украшен гирляндами огней. Огромная ель стояла посреди рыночной площади. В один из предрождественских дней Эш закрыл свою лавку, чтобы они с Мэгги могли потратить пару часов на покупки. Рождественская атмосфера заставила ее тосковать по детям. Раньше, когда они с сыном и дочерью совершали рождественский шопинг, она всегда бранила их за то, что путаются под ногами, а теперь готова была бы их зацеловать.
Но, кроме всего прочего, Мэгги нравилось проводить время с Эшем. Он был так непохож на Алекса, этот высокий мужчина с легким чувством юмора. Шопинг под Рождество всегда утомлял и раздражал Алекса, а вот Эш, напротив, превращал его в увлекательную игру, ведь у него всегда находились прибаутки для обслуживающего персонала. Если на площади, до отказа набитой покупателями, им попадался брюзга или нытик, Эш умел изменить его настроение с помощью пары верных слов. Это были умиротворяющие слова, способные развеять раздражение и восстановить должную перспективу.
Приближение Рождества, как объяснял Эш, также означало приближение зимнего солнцестояния.
— Двадцать первое декабря. Самый короткий день. Если вдуматься, это тот же самый праздник. Только более древний.
Мэгги вспомнила, что Алекс говорил ей: у религии есть своя археология, свои слои разных веков, нарастающие на одном и том же участке.
— Вот когда нам следует все это освятить, — промолвил Эш, имея в виду нож, ступку, пестик и прочую оснастку.
— Двадцать первое. Это день слушаний об опеке.
Слушания по делу об опеке проходили в унылом суде графства. Мэгги как раз беседовала со своим адвокатом, когда появился Алекс в сопровождении своего.
— А он стоящий? — поинтересовалась Мэгги.
— Неуклюжий и бестолковый, — ответила мисс Монтегю, играя сережкой, — но довольно милый.
Входя в приемную, Алекс увидел, что Мэгги перешептывается с женщиной в темном костюме. Он остановил Бриггса вопросом:
— Это ее адвокат?
— Монтегю? Да.
— Ну и как она?
— Самоуверенная и некомпетентная, — сказал Бриггс, сдвигая очки на переносицу. — А в остальном вполне приличная.
Несмотря на такую смесь некомпетентности и бестолковости, суд умудрился справиться с этим делом менее чем за шесть минут. Судья не стал выносить распоряжение об определении места жительства, но вынес судебный запрет, «защищающий» Мэгги от возможного нападения со стороны Алекса. Он постановил сохранять статус-кво в ожидании, пока уполномоченный по правам ребенка представит свой отчет. Дату следующих слушаний еще предстояло назначить. Мэгги, отказавшись от возможности вернуться домой, получила разрешение встречаться с детьми два дня в неделю.
— Что я вам и говорил, — сказал Бриггс Алексу, собирая бумаги.
— Чего мы и ожидали, — сказала Монтегю Мэгги, защелкивая замок портфеля.
Адвокаты оставили Мэгги и Алекса в недоумении — зачем они вообще явились в суд? Мэгги рассчитывала, что Алекс подождет ее после суда. Она думала, что он хотя бы захочет поговорить. Похоже, он не захотел.
Этот шестиминутный опыт погрузил Мэгги в омут глубокой депрессии.
Эш изо всех сил старался ее развлечь.
— Почему именно зимнее солнцестояние? — спрашивала Мэгги, пока они ехали.
Она понуро уставилась в кромешную темноту за окном автомобиля. Капли дождя усеивали ветровое стекло.
— Потому что теперь дни станут светлее. Солнцестояние символизирует движение к свету. Подходящее время, чтобы освятить эти вещи.
— А ты не мог бы это для меня сделать?
— Ты должна сама принести подношения.
— А кому я должна их принести?
— Не задавай мне вопросы, на которые и так знаешь ответы.
Приближалась полночь. Мэгги и Эш вышли из машины и направились к туманной пустоши. Низко висящее облако заслоняло луну. Ветер со скрежетом проносился по чахлым кустам и ударялся о камни. Он играл полами их плащей.
— Холод собачий, — сказала Мэгги, то и дело спотыкаясь.
— Ты сама выбрала это место.
— Наверное, я ей кое-что задолжала, и отдать долг нужно именно здесь. А твоя жена ничего не имеет против того, что ты разгуливаешь ночью по пустоши?
Эш счел этот вопрос риторическим. Когда они подошли к стоящим камням, пошел дождь. Мэгги разложила свое снаряжение: алтарную ткань, нож, ступку, пестик и ветку орешника, срезанную в придорожных кустах несколько дней назад. Эш стоял рядом, поглядывая на часы. Он не разрешал ей начинать до наступления полночи.
— Если уж мы вообще за это взялись, то все надо делать как следует. Я, конечно, рад, что никто нас тут не увидит.
В полночь Эш поджег пропитанную парафином головню, которую захватил с собой. Это выглядело эффектно. Испуганные тени попрятались за камнями. Капли дождя с шипением исчезали в огне.
— Что я должна сказать? — крикнула Мэгги.
Волосы у нее вымокли и прилипли к голове.
— Придумай, — посоветовал Эш. — Это не имеет значения.
— А я действительно должна произнести это вслух?
— О да.
Мэгги села на корточки. Освежив в памяти события дня, она впервые перестала сдерживать гнетущие чувства, и те пронизали все ее нутро, как грозовая туча проносится над акрами плодородных земель. В глазах защипало от слез, но именно в ту секунду она нашла слова. Могущественные слова. Дождь крепчал благодаря ее слезам, пока она по очереди извлекала каждый из четырех инструментов, раскладывая их в направлении четырех сторон света. Мэгги посвятила их божеству и попросила, чтобы в обмен на ее подношение их наделили силой. Эш стоял внутри круга, терпеливо, но смущенно держа над собой горящую головню, пока Мэгги не завершила цикл.
Она промокла до нитки. Холод и дождь овладели ею. Они проникли через ее одежду и забрались внутрь. Ее пробрало до костей. Мэгги казалось, что в нее вселился дух, но это были всего-навсего холод с дождем. На секунду она ощутила волну влажного тепла, коснувшуюся ее губ, грудей и влагалища. Она вздрогнула. Это был глубокий, заряженный матерью-землей спазм.
— Закончила?
Мэгги кивнула. Эш потушил огонь. Мэгги собрала свои инструменты, завернула их в мокрую алтарную ткань, а потом подошла и встала рядом с Эшем.
Они стояли в тишине, дождь все еще накрапывал. Потом он пошел сильнее, еще сильнее — так что от камней полетели брызги.
— Что ж. — пробормотал Эш.
— А что мы теперь будем делать?
— Само собой, поедем домой.
Назад Мэгги ехала молча.
— В чем дело?
— Даже не знаю. Я разочарована, — призналась она. — Я ждала, что произойдет нечто. Ожидала более сильных чувств. Хотела что-то увидеть. Что-нибудь. Но сегодня ее там просто не было.
— Ну как же, она там была. Можешь не сомневаться.
— Но я не ощутила ее присутствия.
— Видишь ли, она принимает дары очень скромно. Но она была там все это время. Вот увидишь.
— Как я увижу?
— Ну, не знаю. Она даст тебе что-нибудь в обмен.
Два дня спустя Алекс разрешил Мэгги взять детей еще на день. Он собирался отвезти их к своим родителям в Хэррогейт на Рождество. Мэгги хотела вручить детям свои подарки, прежде чем Алекс их похитит. Она отвела их в бургер-бар — куда прежде строго-настрого запрещала им ходить — и купила все, что они попросили.
Настало время Алексу их забрать. Он погрузил детей в машину, а потом, прежде чем уехать, повернулся к Мэгги и достал из кармана пальто подарок. Что бы это ни было, подарок был красиво завернут в дорогую красную с зеленым бумагу, украшен золотым шнуром и золотым бантиком. На карточке было написано: «Мэгги — с любовью, Алекс».
— А можно его открыть прямо сейчас? — спросила Мэгги.
Она не хотела, чтобы он увидел, как она расстроена из-за детей.
— Да, пожалуйста.
Она разорвала оберточную бумагу. Это был дневник Беллы.
— Я думала, ты его сжег!
— Как мог я — я, археолог, — сжечь что-либо подобное?
— Спасибо за то, что вернул его мне. Счастливого Рождества!
— Счастливого Рождества, Мэгги.
Она заплакала, когда он уехал.
25
Рождество было безрадостным. Мэгги проснулась с похмелья, ощущая во рту вкус ковра, пропитанного липкими ликерами. Канун Рождества она провела в пабе вместе с Кейт. Пьяница с волосами, как у Иисуса Христа, и бородой, от которой несло блевотиной, всю ночь пытался ее поцеловать. Мэгги отвергла два предложения переспать и одно — обрести спасение, когда незадолго до полуночи явилась «Церковная армия» со своими жестяными кружками.
И вот теперь в ее убогом жилище Мэгги настигла расплата за хмельную ночь. Соседка Кейт уехала к родителям. Мэгги была бы рада даже трэш-металлу, но его не было слышно с тех пор, как она оставила металлисту свою визитную карточку. В доме было тихо и холодно, точно в могиле.
Жалея о том, что не приняла приглашение Кейт встретить Рождество с ее семьей, Мэгги включила газовый обогреватель и пошла в ванную. От грибка в углу исходили дурные намерения. Когда Мэгги вернулась в комнату, обогреватель уже остыл. Она вывалила на стол содержимое сумочки, но не нашла ни единой монеты, чтобы покормить счетчик. Она включила портативный телевизор. Похоже, по всем каналам показывали мультики. Мэгги снова легла в постель.
Там она и оставалась где-то до середины дня, когда кто-то начал ломиться во входную дверь. Мэгги вылезла из кровати и, завязав кушак на своем халате, поплелась вниз по лестнице, а потом по холодному коридору.
— Эш!
Он стоял, держа в руках сверток в подарочной упаковке. Мэгги обняла гостя, в порыве энтузиазма едва не столкнув его с порога.
— Ах, Эш...
— Я подумал, что ты здесь одна, и мне это не понравилось. Подумал, что тебе не помешает взбодриться.
Мэгги провела его внутрь и попросила подождать на кухне, пока она переоденется.
— Холодно здесь, — заметил Эш, когда она позволила ему войти.
— Это худшее Рождество в моей жизни. Ты и представить себе не можешь, как это ужасно — встречать Рождество в одиночестве.
Эш смерил ее странным взглядом.