ЮГОСЛАВИЯ: ПРОБЛЕМА
Междоусобные войны в Югославии остались в памяти мировой общественности как кровавые этнические чистки[83]. Общее число жертв достигает 300 тысяч только убитыми, две трети из них — мирные граждане или военнопленные, сверх того — тысячи изнасилованных женщин, свыше 4 миллионов беженцев. Территория, где произошли эти кровавые события, невелика, ее население не превышает 10 миллионов (общее население Югославии составляло 23 миллиона человек). Более трети местных жителей подверглись кровавым чисткам. В большинстве своем они пострадали от трехстороннего конфликта между сербами, хорватами и боснийскими мусульманами, сербско-албанский конфликт завершился в 1999 г. провозглашением независимости Косова — теперь это самая этнически чистая территория бывшей Югославии. Напряженность не спадала до 2003 г. в мусульмано-хорватской Федерации Боснии и Герцеговины, в крохотной Республике Сербской, в Косово и Македонии, хотя ситуация в Сербии улучшилась после свержения Слободана Милошевича. Государства и осколки государств бывшей Югославии моноэтничны на 70 с лишним процентов, за исключением Македонии. Федерация Боснии и Герцеговины разделилась на шесть территориальных единиц-анклавов, в каждой доминирующая этничность составляет от 82 до 99 % от общего населения. Эти территории подверглись массовым чисткам, что нуждается в пояснениях.
В кровавых чистках участвовали все народы Югославии. Наибольшее число убийств совершили сербы, но и среди югославских беженцев тоже преобладали сербы. В начале 1999 г. косовские албанцы (возможно, 800 тысяч человек) были изгнаны из своих домов, но потом они воздали сторицей сербским агрессорам, изгнав с этой территории 200 тысяч человек (почти две трети сербского населения).
Даже делая поправку на антисербские настроения в западной прессе, приходится признать, что самые кровавые преступления в югославской войне совершили именно сербы (Helsinki Watch, 1992, 1993; UN Security Council, 1994). Это можно объяснить более мощным военным потенциалом Сербии, что давало возможность нанести «первый удар», но не «кровожадностью» характера сербов или их национализмом. В кровопролитии я никогда не обвиняю целые народы, ибо далеко не весь народ участвует в этнических чистках.
Насилие можно разделить на четыре основных типа. Худший — массовые убийства, где жертвами становятся в основном мужчины. В 20 случаях местные вооруженные ополченцы были блокированы и уничтожены. Более трех тысяч хорватов были окружены и, скорее всего, полностью уничтожены, когда сербская армия штурмом взяла Вуковар в ноябре 1991 г. В июле 1995 г. от 7 до 8 тысяч боснийских мусульман были убиты после захвата Сребреницы сербами — некоторых казнили в массовом порядке, за другими охотились по лесам. Это была хорошо организованная карательная экспедиция, с координацией военных действий, транспортом и сокрытием трупов (Honig & Both, 1996: 175–179; ICTY, Krstic Case, Judgment, 2 авг. 2001). Самое масштабное зверство, совершенное не сербами, произошло в селе Ахмичи в 1994 г., когда хорваты вырезали 119 местных боснийцев (подробности в следующей главе). В 1995 г. в течение нескольких недель были убиты 600 сербов, пытавшихся спастись бегством из Крайны. Такие события можно охарактеризовать как этнический политицид — попытку уничтожить всех мужчин определенной национальности, способных взять в руки оружие и отомстить обидчикам.
Второй тип насилия выглядел так: людей сбивали в плотную толпу, беспощадно избивали, некоторых демонстративно убивали, чтобы устрашить этнические меньшинства и принудить их к бегству или насильственно депортировать. Так случилось в Западной Славонии, Баранье и Крайне, где хорваты расправлялись с сербами, чтобы те ушли навсегда. К такой же тактике прибегали и сербы в Косово, где погибло от 3 до 6 тысяч албанцев (на сегодняшний момент обнаружено более 2000 трупов). Потом террор обрушился на самих сербов: одна тысяча сербов погибла, после того как албанцы установили контроль над этим краем (все оценки крайне приблизительны и до сих пор используются в качестве политических взаимообвинений между сторонами конфликта).
Третий тип — культурные чистки, уничтожение культурного наследия враждебной этнической группы на спорной территории. В местах расселения мусульман сербы сравняли с землей мечети, библиотеки и другие исламские артефакты. В свою очередь, противоборствующая сторона уничтожала католические и православные храмы.
Четвертый тип — изнасилования[84].
Чаще всего насильниками были сербы, их жертвами — женщины из мусульманской Боснии. Благодаря усилиям феминисток случаи изнасилований — наиболее подробный и документированный материал в анналах войны. Некоторые считают, что изнасилование — это не столько удовлетворение сексуального инстинкта мужчины, сколько желание унизить женщину насилием. Но в подавляющем большинстве случаев жертвами изнасилований становились мужчины. Это тоже удовлетворение фундаментального мужского желания причинить насилие другому мужчине? Вдаваться в психологические тонкости здесь неуместно. Понять мотивацию поведения мужчин достаточно сложно, но социальный аспект в этих случаях бросается в глаза. Это были групповые изнасилования, совершенные мужчинами. Те, кто не хотел принимать участие в разнузданной оргии, принуждались к этому в соответствии с идеологией мачизма — если ты не брутален, значит, в тебе нет мужского начала. У войны свои законы. Насилие — это торжество победителя, это возможность унизить раздавленного соперника, изнасиловав на его глазах женщину, которую он не в силах защитить, это также агрессия против человеческой культуры в ее самой деликатной сфере, связанной с размножением.
Добавляют ли что-нибудь к этой картине этнические войны? Утверждают, что национализм пропитан патриархальным и сексистским началом. Кровавые этнические войны пробуждают коллективный инстинкт террора против женщин, заставляя их навсегда покинуть свою родину. По свидетельствам уцелевших женщин, изнасилованных во время войны в Югославии, насильниками двигала не страсть, не сексуальный инстинкт, а желание унизить жертву, подвергнуть ее глумлению. Возможно, они приступали к делу с абсурдной надеждой на добровольное согласие и, не получив его, добивались своего силой. Многих изнасилованных женщин убивали, многие пропали без следа. Некоторые выжившие беременели и находились в заключении вплоть до того срока, когда уже; было невозможно сделать аборт. «Ты родишь хорошего четника», — издевалась охрана. Изнасилования были частью этнической чистки, столь же издевательской, сколь и абсурдной.
После освобождения боснийки, забеременевшие от сербов, возвращались к своему народу, рожали детей, которых воспитывали мусульманами (даже если ребенка и забирали у опозоренной матери). Чем можно объяснить подобное варварство? «Насильники отрицали культурную идентичность жертвы, видя в ней лишь самку для удовлетворения своей сексуальной похоти», — предполагает, Аллен (Allen, 1996: 100) Вероятно, что сексуальные преступники также думали, что изнасилованную, опозоренную, часто физически изуродованную женщину не примет родня и этническая община и у нее не будет шанса стать женой и родить ребенка. Эти гипотезы имели бы достоверность, если бы мы располагали статистикой изнасилований в обычных и этнических войнах. Но таких данных у нас нет, и эти предположения остаются чисто спекулятивными.
Некоторые приравнивают югославскую трагедию к геноциду. Западные лидеры, включая президента США Билла Клинтона, сравнивают ее с Холокостом. Международный военный трибунал по бывшей Югославии (МТБЮ) предъявил обвинение в геноциде ряду лиц, в том числе генералу Радиславу Крстичу, главному виновнику массовых убийств в Сребренице. Резня в Сребренице имела все признаки геноцида, но была лишь одним из эпизодов в череде кровавых чисток — массовых убийств и изнасилований. В обстановке террора шанс на жизнь давало только бегство всей этнической группы. Я не хочу расценивать югославские чистки как геноцид. Да, они были беспощадными, исполнители часто выходили из-под контроля (но не в Сребренице), характер убийств имел свои особенности в зависимости от места, где это происходило. Но это не было нацистским «окончательным решением», также это никак не походило на этнические чистки в Руанде, стихийные по исполнению и геноцидные по результату. Вспышки безудержной ненависти в Югославии нуждаются в объяснении.
Этого ужаса никто нс ожидал. «Почему? — спрашивают изумленные современники. — Почему нас так ненавидели? Почему нас бросили и Бог, и люди?» Эти страшные вопросы задавали себе жители современной Европы 1990-х гг., привыкшие считать такие зверства уделом древних времен или примитивных народов. В ход пошли самые простые и популистские объяснения. Теоретики национализма взирали на сербов, хорватов, мусульман, албанцев как на преступников по определению. Именно эти народы в силу якобы исторической традиции являются коллективными виновниками и исполнителями этнических чисток. Некоторые сербы по сей день считают — мы были вправе разделаться с хорватами в отместку за все преступления хорватских усташей во время Второй мировой войны. Хорваты отвечают: нынешние сербы — те же четники, только в другом обличье, и за грехи отцов надо карать потомков до десятого колена. И все же этнические группы не могут нести коллективную ответственность за геноцид. Зверства творили не сербы или хорваты, боснийцы или албанцы, а некоторые сербы, некоторые хорваты, боснийцы и албанцы. Какими были их мотивации, социальное происхождение и прочее — в этом нам предстоит разобраться.
Многие исследователи ссылаются на историческую инерцию древней вражды. Они рассказывают нам о сокрушительном разгроме сербов на Косовом поле в 1389 г. или о религиозных распрях католиков, православных и мусульман. Они вспоминают схватку не на жизнь, а на смерть Османской и Габсбургской империй, чьи границы разрезали по живому историческую родину хорватов, сербов, боснийцев. Именно в этих нерешенных исторических противоречиях и видят причину войны 1990-х гг. Исследователи указывают на страшные кровопролития Второй мировой войны (глава 10) и столкновения в Косове в XX веке. По их мнению, историческая рознь не выветрилась и по сей день, сербы и хорваты впитывают ее с молоком матери. Такую картину рисуют нам журналисты Гленни и Вальями (Glenny, 1992; Vulliamy, 1994).