Крупнейшие оппозиционные партии оказались еще более националистическими, чем сам Милошевич. Именно поэтому нельзя винить за агрессию исключительно сербского лидера, как это делают Сигар (Cigar, 1996) и Ганьон (Gagnon, 1997), хотя Снайдер (Snyder, 2000) с ними не согласен. Главный соперник Милошевича Вук Драшкович требовал «объединения всех сербских земель» и предъявлял территориальные претензии соседним республикам. Он заявлял: «Все, кто любит Турцию (то есть мусульмане), пусть убираются в Турцию. Я лично отрублю руку тому, кто поднимет зеленое знамя пророка». Националистические партии рождались в лоне культурно-просветительских православных обществ, как Общество святого Саввы (названо в честь сербского великомученика), которые взывали к истреблению безбожных коммунистов и к возрождению Великой Сербии. Сербские националисты уверяли, что мусульмане, по сути, являются сербами, точно так же как и Туджман настаивал, что они хорваты. Это давало каждой стороне гипотетический шанс отхватить себе половину Боснии. В отличие от СПС и националистов, либерально-демократические партии начинали с чистого листа — у них не было массовой низовой организации. Либерал-демократы выросли из творческих объединений интеллектуалов и специалистов в Белграде и других крупных городах с высокой прослойкой среднего класса. Среди этнических меньшинств либералы закрепиться не сумели. Они осуждали Милошевича как популистского диктатора, выступали за федерацию и автономию для меньшинств. Но и они соглашались с тем, что, если федерация распадется, Сербия должна раздвинуть границы, чтобы взять под крыло всех сербов (Goati, 1995: 76). Практически все сербские партии грешили этнонационализмом. Принятый ими План А предусматривал реформированную асимметричную федерацию, способную защитить сербов, — генератором этой идеи была Сербская академия наук. На случай провала Плана А существовал и План Б — Великая Сербия. Предвыборные опросы показали, что самым большим злом избиратели считали власть коммунистической партии, а наибольшие надежды народ возлагал на экономические реформы, повышение уровня жизни, хорошие отношения с другими государствами, но не в ущерб государственной безопасности Сербии. Агрессивному национализму не было места. Ястребы войны редко выигрывают выборы. Неистовый Драшкович мог до умоисступления повторять свои антикоммунистические и националистические мантры, но не мог предъявить внятной экономической программы и постоянно путался в этнических вопросах. Уязвимой стороной Милошевича было его коммунистическое прошлое, но он набирал очки как стойкий и выдержанный защитник сербских интересов и компетентный хозяйственник (Vreme, 6 янв. 1992). Каждая партия опиралась на свой электорат, как это происходит на всех выборах.
За Милошевича проголосовали главным образом пожилые сербы с не очень высоким образованием, рабочие и крестьяне (голоса безработных распределились между разными партиями), работники общественного сектора, жители сельской местности, особенно из отсталой южной части страны. Контроль Милошевича над телевидением дал ему фору перед соперниками в сельских районах среди малообразованного населения, у которого не было доступа к другим средствам информации. Его электорат больше всего желал спокойной и сытой жизни. Опросы также показали, что избиратели-члены СПС выступали как государственники и сторонники сильной руки. Электорат либерал-демократов был принципиально иным. Они с трудом завоевывали голоса среди национальных меньшинств, с большим успехом привлекая средний класс, образованных людей, жителей Белграда и других крупных городов. СПС издевательски называла их «космополитами, которым не дано разглядеть Сербию из центра Белграда». Либералы в отместку называли социалистов «националистами с белградских холмов». Среди сторонников СПС и либерал-демократов были в равной доле и мужчины и женщины. За националистические партии проголосовало немного больше мужчин, электоральная поддержка распределилась поровну среди разных социальных групп, горожан и жителей села. Самую массовую поддержку националистам выразили этнические сербы из других республик и сербские беженцы, особенно из Косова. Их национализм был много радикальнее, чем у электората СПС.
В ту пору Милошевич производил впечатление центриста, умело лавировавшего между радикальным национализмом и космополитическим либерализмом. СПС провозгласила: «Мы — правильный выбор для тех, кто хочет жить в мире, а не в национальной вражде и междоусобных конфликтах; для тех, кто желает своим детям светлого утра, а не темной ночи тревог и братоубийственных войн; для тех, кто хочет жить плодами своего труда; для тех, кто в свободе других видит и собственную свободу». Милошевича подняли на щит те, кого страшили перемены и анархия, кто верил в силу и помощь государства, кто дрейфовал в сторону национализма.
Лозунг СПС «С нами надежно» был особенно популярен[85]. В то время Милошевич был полуавторитарным вождем, но не экстремистом. Но и сам политик, и его электоральная база склонялись в сторону единства этатизма и национализма, что ставило во главу угла национальные, а не классовые отношения и потенциально угрожало насилием. Большинство сторонников Милошевича сохранили ему верность до конца. С другой стороны, опросы, проведенные газетой Vreme в 1992 г., свидетельствуют о постепенном падении популярности СПС в больших городах, на севере страны и среди образованной части населения. Только 15 % белградцев поддерживали социалистов по сравнению с 51 % на юге Сербии. Это означало, что Милошевич становился все более зависимым от социальной базы сербского национализма. Мажоритарная выборная система относительного большинства («первого пришедшего к финишу») и бойкот выборов в Албании принесли партии Милошевича 46 % голосов и 77 % мест в парламенте.
Лидер объединил в своих руках и исполнительную, и законодательную власть. Но свыше 90 % сербов, пришедших на выборы, поддержали и другие партии, которые предложили схожий План А, план «компактной» федерации, с чем никогда бы не согласились ведущие партии других республик. Радикалы ратовали за План Б — расширение границ Сербии в том случае, если федерацию сохранить не удастся. В бурном 1991 г. велись нескончаемые переговоры между республиками, при этом все крупные сербские партии выступали за Милошевича. Предложение Словении и Хорватии децентрализовать федерацию было отметено, компромиссное предложение Боснии и Македонии создать асимметричную федерацию, учитывающую особенности каждой республики, тоже не нашло поддержки (Goati, 1995: 76). Когда переговоры зашли в тупик, оппозиционные Милошевичу партии не смогли возразить ничего против Плана Б «Великая Сербия» — ведь это был и их план. Большая часть сербов потеряла надежду на сохранение мультикультурализма. Только 11 % опрошенных верило, что многонациональное государство сможет жить в мире и согласии, остальные считали, что лучше размежеваться по этническим границам (Vreme, 30 нояб. 1992).
Катастрофические этнические войны должны были неизбежно подорвать популярность Милошевича. 1991 и 1993 гг. вынудили его силой подавить массовые протесты. Полиция была брошена на разгон демонстраций, под выдуманными предлогами были закрыты многие оппозиционные издания. С другой стороны, война укрепила позиции Милошевича. Президента неугодной Социал-демократической партии Воеводины назвали «союзником фашиствующих хорватских головорезов», затем его арестовали и призвали в армию. Милошевич скрытно сосредоточил в своих руках и экономическую власть. Половина сербской промышленности все еще принадлежала государству, из этого источника СПС и ее парамилитарные формирования получали тайную финансовую поддержку. Рабочих, отказавшихся взять в руки оружие и вступить в добровольческие формирования, увольняли (Vreme, 11 нояб., 9 дек., 12 дек. 1991). Оппозиция разбилась на два лагеря — небольшой либерально-пацифистский и мощный военно-националистический, между которыми постоянно метался Драшкович. Это тоже было на руку Милошевичу. В поисках союзников он вошел в коалицию с Воиславом Шешелем и его националистами. К середине 1992 г. 200 тысяч югославов эмигрировали за рубеж, среди уехавших было много либерально настроенных интеллигентов (Vreme, 6 апр. 1992). Коалиция Милошевич — националисты управляла Сербией, и это сужало лидеру поле для политического маневра. Горди и Снайдер (Gordy, 1999; Snyder, 2000) преувеличивают роль Милошевича в том, что они называют «уничтожением политических альтернатив». Милошевич действительно опирался на силу полиции и СМИ, он действительно впал в военно-патриотический раж, но главное было в другом: сербы чувствовали себя ущемленными, они требовали государственной защиты, это стало их национальным требованием.
Набрав силу, оппозиция разделилась. Часть оппозиционеров стала более радикальной, чем сам Милошевич.
К несчастью, сербские политики и электорат отказались от демагогии, возбуждавшей этническую вражду, лишь когда чистки уже начались. Страшная Вуковарская резня в ноябре 1991 г. стала личным моральным кризисом для Драшковича (Grmek et al., 1993: 316–317). Он не смог понять вовремя, что его риторический призыв «дать власть сербам повсюду, где есть сербские кладбища» обернется новыми массовыми захоронениями. До той поры сербы твердо стояли на страже своей независимости перед лицом внешних угроз, но еще никто не взял в руки оружие, еще не пролилась первая кровь.
Ни в одной из республик не было массовой поддержки кровавых этнических чисток. Но в Сербии уже пришли в движение две радикальные политических силы. Милошевич сам поставил капкан и сам же в него и угодил. Он обязался обеспечить «большую защиту» сербам либо в форме компактной федерации, либо через пересмотр федеративных границ. И если бы он посмел отступить от этого курса, его бы смели радикальные националисты. В альянс с либералами Милошевич войти не мог — они никогда бы не смирились с его авторитарными замашками. У сербского лидера было две опоры — националисты и этатисты, при этом и те и другие неуклонно дрейфовали в сторону радикального национализма. Милошевич был одновременно и господином, и рабом своей социально-электоральной базы и тех националистов, с которыми он был вынужден вступить в союз. Во-вторых, сербские радикалы перешли к погромным, насильственным действиям против своих оппонентов, в чем их поддержала сербская тайная полиция SDB. Еще с 1970-х гг. рыцари плаща и кинжала устраняли политических противников за рубежом с помощью криминальных элементов. Пришло время, и агенты SDB начали создавать парамилитарные формирования из этнических сербов Боснии и Хорватии и помогать националистическим партиям в подготовке боевых дружин (Knezevic