Караджич: «Да, да…»
Милошевич: «Не волнуйся, пока там наши войска, нас никто не тронет…»
Караджич: «Хорошо. А как насчет бомбардировки…»
Милошевич: «Сегодня не стоит вводить в бой авиацию, проходит сессия Евросоюза» (цит. по: Vreme, 30 сент. 1991).
Здесь Милошевич уверен в том, что ЮНА справится со «значительной частью непокорного сербского населения», выступающего против войны. Когда в ноябре 1991 г. части ЮНА официально были выведены из Хорватии, их место заняли сербские подразделения, сформированные на основе Югославской народной армии. Но боеспособность армии, как бы она ни называлась, была подорвана. Низок был и боевой дух. К декабрю 1991 г. тысячи солдат дезертировали с фронта (Vreme, 9 дек. 1991, 6 апр. 1992). Несмотря на свою численность и оснащение сербская армия не могла вести наступательных боевых действий против немногочисленного, но сплоченного Сопротивления. ЮНА не была ни Ваффен-СС, ни даже вермахтом.
Ситуация ухудшалась с каждым днем. Боевой дух Югославской армии был слаб, пехота не желала брать штурмом города и села. Вместо нее была задействована артиллерия, которая обрушила ураганный огонь на населенные пункты и уничтожила многих мирных жителей. В течение четырех месяцев мятежный Вуковар обрабатывали снарядами — от города мало что осталось. Такая беспощадность вообще свойственна современной войне, достаточно вспомнить, как США бомбили Вьетнам и нейтральную Камбоджу. Высотные бомбардировки Сербии, осуществленные НАТО в 1999 г., — еще один пример того, как, используя превосходящую силу, можно достичь нужного эффекта с минимальным ущербом для себя. В 1991–1994 гг. сербы считали, что у них есть право вести бесчеловечную высокотехнологичную войну малой кровью для себя. Отбросим в сторону этнический стереотип. Сербы не более жестоки, чем все остальные. Они просто не устояли перед соблазном применить эту предельно беспощадную тактику. Подавив сопротивление ополченцев бомбежкой, командование бросало в бой парамилитарные отряды, чтобы те добили уцелевших. Право победителей на грабеж и насилие никем не оспаривалось. На вопрос, почему ЮНА сама не разделалась с бандитствующими головорезами, сербский генерал сказал: «Потому что они были единственными, кто мог взять на себя ответственность» (Vreme, 8 марта 1993). В 1993 г. 70 тысяч добровольцев вели боевые действия к западу от реки Дрина (граница Сербии), а это примерно половина численности всей Югославской армии (Zabka, 1994: 59–60). План В Милошевича перерастал в куда более кровавый План Г.
Произошел раскол в офицерском корпусе ЮНА. Многие командиры открыто протестовали против творимых зверств. Генерал-лейтенант Еремия доложил в штаб, что «главное желание сербских добровольцев — не победа над противником, а мародерство и издевательства над мирным хорватским населением». Генерал дал детальный перечень случаев пыток и убийств, которые, по его словам, «негативно сказываются на моральном состоянии вверенной мне дивизии». Когда шел суд над Милошевичем, генерал Василевич, глава разведки ЮНА, подтвердил, что он и его подчиненные не раз докладывали о кровопролитиях, совершенных боевиками и «Красными беретами», но результата не было. По словам другого офицера, «армия не могла их (добровольцев) арестовать, как можно было арестовать… союзников» (Vreme, 9 дек. 1991, 9 марта 1992). Между парамилитарными отрядами и подразделения ЮНА были боестолкновения, были и ожесточенные споры между генералами. Сторонником жесткого курса был генерал Аджик. По его словам, усташи уничтожили 50 его родственников во время Второй мировой войны. Мальчик спрятался на дереве и оттуда, сверху видел, как убили его отца. Умеренному хорватскому руководителю Мешику он не уставал повторять: «Было время, когда вы устроили нам кровавую баню. Я не позволю, чтобы это повторилось» (Vreme, 11 мая 1992). Милошевич все-таки смог навести относительный порядок в армии к маю 1992 г. Он отправил в отставку 38 генералов и лишил ЮНА федерального подчинения. «Буря и натиск» войны позволили ему это сделать, другим это позволяло безнаказанно убивать. К ноябрю 1991 г. четверть Хорватии была занята сербскими войсками, в зоне оккупации оказалось большинство районов с сербским населением. Хорватская часть проекта «Великая Сербия» была завершена.
Теперь пришел черед разобраться с Боснией. К февралю 1991 г. Изетбегович осознал грозящую ему опасность и жестко заявил: «Я бы пожертвовал миром ради суверенитета Боснии и Герцеговины, но ради мира я не желаю жертвовать суверенитетом» (Silber & Little, 1995: 233). В декабре 1991 г. боснийские сербы проголосовали против выхода Боснии из Федеративной Югославии. Мусульмане и хорваты бойкотировали эти выборы. Караджич провозгласил независимость Республики Сербской. В марте 1992 г. боснийские мусульмане и хорваты единодушно проголосовали в парламенте за независимость своих территорий. На референдуме вопрос был поставлен ребром: ты за или против нации. Оппозиция не рискнула оспаривать такую формулировку.
Сербская армия повторила свою тактику и в Боснии. В апреле 1992 г. ЮНА началось вторжение. В мае задействованные силы 80 % состояли из боснийских сербов, они сражались с врагом на собственной территории. В июне ЮНА покинула Боснию, вооружение и техника были переданы Республике Сербской и сербским добровольцам. Снова последовали авиаудары, сопровождаемые беспощадными зачистками территории. Сербы издевались над слабым мусульманским ополчением и советовали им обижаться не на них, а на «Алию» (Изетбеговича) за то, что он развязал войну, которая сотрет их всех в порошок. Войска осадили Сараево, когда там все еще проживало 50 тысяч сербов, которым в течение года пришлось пережить все прелести бомбежек от своих же сербских братьев. Караджич был уверен, что ему удастся взять город за шесть дней. Говорят, что когда он со свитой укрылся в Сараевских горах, то взял с собой несколько лишь десяток перемен свежего белья. Он собирался уложиться за этот срок. За 9 месяцев сербы оккупировали 70 % территории Боснии. Они планировали не геноцид, а кровавые чистки устрашения, чтобы вынудить к бегству и мусульман, и хорватов.
По мере развития событий военная кампания становилась все более жестокой и организованной. Сребреница, населенная в основном мусульманами, была важным стратегическим пунктом для боснийских сербов. Если бы боснякам удалось удержать город, сербы не смогли бы взять под контроль нужную им территорию, прилегающую к Сербии. Президент Республики Сербской Караджич в марте 1995 г. издал печально известную «директиву № 7», в ней говорилось: «Хорошо подготовленными военными операциями создать невыносимую обстановку в городе. Лишить жителей Сребреницы и Жены надежды на выживание». Полковник Огненович, командующий первым штурмом, в июле 1994 г. разослал своим офицерам письмо: «Надо создать для противника невыносимые условия существования, надо сделать этот анклав непригодным для обитания, чтобы вынудить население к массовому и скорейшему бегству. Пусть они поймут, что здесь им не выжить» (ICTY, IT-98-33/1). В июле 1995 г. после долгой осады сербские силы неожиданно ворвались в анклав. Мусульманские женщины, дети и старики успели укрыться в лагере миротворческих сил ООН в Поточари, от 10 до 15 тысяч мужчин, из них от 3 до 5 тысяч вооруженных, попытались отступить к боснийской линии обороны. 7–8 тысяч из них оказались в плену. Решение о массовом расстреле было принято, скорее всего, 13 июля. В тот день сербы свалили в огромную кучу документы жертв и сожгли их. Через три дня босняки были расстреляны в стиле немецких айнзацкоманд. В казни участвовали Дринский армейский корпус, подразделения военной полиции и полиции безопасности, парамилитарные формирования. Среди расстрелянных были обнаружены дети и мужчины непризывного возраста. По открытым телефонным линиям шел разговор о «доставке посылок», что означало приказ о расстреле и захоронении тел. Полковник Беара сильно нервничал, разговаривая со своим начальником генералом Крстичем. Он требовал помощи:
Беара: «Не знаю, что мне делать. Не знаю. Осталось еще 3500 посылок, я не знаю, как их разослать. Не вижу решения».
Крстич: «Не кипятись. Я помогу».
Резня в Сребренице, безусловно, была актом геноцида. В Гааге генерал Крстич был судим за допущение и содействие геноциду, поскольку с 1 июля был командующим Дринским корпусом и присутствовал на совещании, где было принято решение о расстреле. Он позволил своим солдатам участвовать в казни. Генерал был приговорен к 46 годам тюрьмы, после апелляции срок был снижен до 35 лет. Хотя некоторые офицеры с отвращением отнеслись к порученной задаче, от исполнения не отказался никто. Вдохновителем массовых убийств был Караджич, он же был непосредственно причастен и к следующему инциденту.
На Гаагском трибунале офицер Деронич, боснийский серб, признал себя виновным в зверствах в мусульманской деревне Глогова, где в мае 1992 г. он хладнокровно убил 60 человек, сжег десятки домов и отдал приказ депортировать женщин и детей. Офицер сказал, что известил о своих действиях лидеров боснийских сербов, включая Караджича и Младича. Оба отреагировали на это с восторгом (ICTY, IT-02-61).
В Косове карательные операции проходили уже более организованно. Танич, выступая свидетелем на процессе Милошевича, утверждал, что в середине 1997 г. сербский президент отказался от переговоров с албанскими лидерами и встал на путь кровавых репрессий. Его план, по утверждению Танича, заключался в следующем: уничтожить часть населения, сжечь их дома, вынудить косоваров к эмиграции, снизить их численность с полутора миллионов до миллиона и меньше, заселить освободившуюся территорию сербами. Когда начальник югославского Генштаба генерал Персич начал протестовать против этого плана, Милошевич снял его с должности и создал Особое управление под личным контролем. Свидетели, включая английских миротворцев и британского политика Пэдди Эшдауна, утверждают, что к 1998 г. все косовские деревни были разгромлены (ICTY, IT-02-54, март — апр. 2002). Армия освобождения Косова (АОК) взялась за оружие. Милошевич поклялся уничтожить повстанцев любыми средствами. На переговорах в Рамбулье Милошевич не сделал никаких уступок (следует признать, что и ему не шли навстречу). Сербского лидера поставили в известность, что НАТО готов к бомбардировкам Сербии, но Милошевич решил (и на это у него были основания), что европейские страны не начнут военную операцию, которая повлечет массовые жертвы среди мирного населения. Он недооценил серьезность намерений НАТО и в марте-апреле 1999 г. продолжил свою самоубийственную политику.