озащита, безусловно, легитимна с юридической и моральной точки зрения. Потрясает то, как убийцы становятся в позу защитников морали.
8. Действиями всех участников этнических чисток управляют многочисленные мотивы, которые в норме можно найти у обычных людей, участвующих в более обыденных общественных движениях. Нормальные общественные процессы отправляют людей за этнические баррикады и затем заставляют их осуществлять кровавые этнические чистки. Теперь лидеры могут легко давать на это разрешение. Подобно руководителям, устраивающим бомбардировки мирных жителей в военное время, они относятся к смерти как к абстракции, с которой не сталкиваются непосредственно. Речь идет об убийцах из-за письменного стола. Они верят в свое дело, так что цель оправдывает средства. Радикалам на всех уровнях помогает убивать чувство собственной правоты. Но на такое способны и обычные люди по причинам, связанным с карьерой, дружбой, патриотизмом, рутинной работой, и по другим обыденным мотивам. Мы, люди, способны на зло.
Мои тезисы расположены вдоль широкой шкалы от условий самого общего характера до процессов местного масштаба. В них отражено также напряжение между широкими сравнительными обобщениями и уникальным характером каждого случая. Выделяются также две обособленные подгруппы — колониальная и коммунистическая. Точное предсказание во всех рассмотренных случаях невозможно, а в распоряжении статистического анализа вскоре не окажется достаточно данных, чтобы учитывать все факторы, имеющие значение. У социологии есть свои пределы — особенно когда речь идет о макрофеноменах, насчитывающих малое число случаев, которые к тому же взаимосвязаны. Исполнители этнических чисток в колониях и коммунистическом мире учились на примерах предшественников в других странах, а некоторые нацистские лидеры были знакомы с геноцидом гереро или армян. Гитлер и Гиммлер извлекли уроки из истребления американских индейцев. Речь идет о процессах, а не изолированных событиях, а процессы могут развиваться множеством способов.
Так что для меня лишь ограниченным утешением служит тот факт, что общий ход моих рассуждений вполне поддерживается статистическими данными политологов, собранными в ходе изучения этнических и гражданских войн в современном мире. Я утверждаю, что этнические чистки распространяются одновременно с процессами демократизации. Гор (Gurr, 1993, 2000) показывает, что беспорядки на этнической почве начали распространяться в южной части мира, начиная с 50-х — 70-х гг. XX века, то есть со времени, когда там происходила видимая демократизация. Их уровень оставался низким на Севере, где преобладала институционализированная демократия и классовая политика. В течение 50-х гг. XX века число конфликтов на этнической почве резко уменьшилось в коммунистических странах, для которых был характерен авторитаризм и доминирование классовой политики. Они отличались неравномерностью на Ближнем Востоке и в Северной Африке, резко возросли в Африке южнее Сахары после 1960 г. среди государств, находящихся на пути демократизации, усилились в Азии после 1965 г., а после 1975 г. — в Южной и Центральной Америке. После 1975 г. все региональные тенденции, наблюдаемые на Юге, усиливались примерно до 1995 г. Кривая этнических беспорядков пошла вверх в результате распада Советского Союза и Югославии. После 1995 г. наблюдается небольшое снижение, за исключением Африки южнее Сахары, хотя она еще не вернулась на уровень до 1991 г. (Gurr, 1994; 2000; Sollenberg & Wallensteen, 2001). Тем самым в какой-то степени подтверждаются тезисы 1 и 2, хотя, безусловно, некоторые из этих региональных флуктуаций имеют и другие причины. Я ожидал бы снижения этих тенденций с момента, когда демократии прочно утвердятся и не будут носить этнического характера.
Внешние вмешательства также могут приводить к снижению тенденций. Два моих тезиса касаются внешнего давления, естественно носящего менее предсказуемый характер. В рассмотренных мною случаях помощь извне для более слабой стороны и международная нестабильность, ведущая к войне, выступали в качестве отягчающих геополитических факторов. Но это не обязательно так. В Руанде и Югославии международное сообщество могло бы вмешаться, чтобы попробовать остановить кровавую чистку, но не вмешалось (за исключением самого конца в Югославии). В отличие от этого, в Камбодже в страну вошла вьетнамская армия, свергла режим и покончила с убийствами. Трудно понять, каким образом внешнее вмешательство могло бы не дать осуществиться еврейскому Холокосту и армянскому геноциду из-за ситуации военного времени. Но международное сообщество могло бы действовать более интенсивно в отношении более слабых и менее защищенных исполнителей этнических чисток. Я рассмотрю такую возможность в этой главе.
Труднее всего подкрепить доказательствами тезис 7. Хотя у всех общественных движений есть группы, составляющие социальную базу поддержки, и это, видимо, верно также в отношении крайних этнонационалистов, данные о социальной принадлежности исполнителей довольно скупы. Больше всего мы знаем об элитах, потом об активистах и меньше всего о рядовых исполнителях. Хорошо документально подтверждена повышенная доля беженцев среди исполнителей этнических чисток; то же относится к жителям приграничных районов, находящихся под угрозой. В составе доминирующей этнической группы обычно повышенно представлены этатисты — люди, чья социализация произошла с помощью государства, или те, кто от него экономически зависит. Как только насилие начинает рассматриваться как возможный способ разрешения этнического конфликта, в числе исполнителей оказываются непропорционально представлены люди, для которых насилие — профессия: полицейские, бывшие солдаты, а в более размытых случаях спортсмены, уголовники и члены молодежных банд. Этнонационалисты происходят обычно из экономических секторов, лежащих за пределами основных сфер классового конфликта в обществе (другие втягиваются больше в классовые конфликты, чем в этнические). Безусловно, фашисты вербовались именно из такой социальной среды (см. Mann, 2004). Теоретики и исполнители этнических чисток часто происходили из профессиональных субкультур, которые в научном и техническом плане поддерживали расизм, — таких, как биология и медицина. Однако основательные подтверждения этому можно найти лишь в случае нацистов, который документирован лучше всего.
Непросто также разграничить три идеологических компонента, переплетающиеся в мировоззрении исполнителей чисток: крайний национализм, крайний этатизм и поддержка насилия. Например, полицейские-охранники почти всегда широко представлены среди исполнителей чисток, но связано ли это с тем, что они этатисты, националисты или обладают профессиональными навыками насилия? Обладают ли спортсмены склонностью к национализму, к подчинению более опытным лидерам и капитанам команд — или просто предпочитают физические решения социальных проблем? Этого я сказать не могу. Нужно больше данных, но данные очень трудно найти. Когда исполнители чисток высказываются, они обычно лгут, потому что для них речь идет о сохранении собственной жизни.
Отдельную проблему представляют гендер и возраст. Кровавые этнические чистки носят гендерный характер в том очевидном смысле, что практически все исполнители мужчины — самая очевидная из групп, составляющая их социальную базу. Однако мужчины составляют также подавляющее большинство жертв. Молодые мужчины преобладают среди убийц, а мужчины призывного возраста среди жертв. Кровавые этнические чистки главным образом связаны с отношениями между молодыми мужчинами и мужчинами, только вошедшими в средний возраст. Но вызвано ли это их большей склонностью к национализму и этатизму? Эти диспропорции могут просто отражать преобладание мужчин в большинстве форм общественной жизни и особенно преобладание молодых мужчин в военных организациях. Некоторые феминистки утверждают, что этнонационализм особенно привлекает мужчин и юношей, но это еще не доказано. В случае Югославии у меня вызывают сомнения интерпретации зверств сербских националистов в терминах гендерного патриархата. Скорее, тут есть более очевидные причины — такие, как наличие оружия у сербских мужчин в подвергающихся угрозе приграничных районах и специфический стимул для первого удара у сербов с учетом того, что у них в то время имелось значительно больше оружия. В случае Югославии большое внимание уделялось изнасилованиям, поскольку в первый раз мы располагаем значительным числом свидетельств об этом. В течение тысячелетий изнасилование могло представлять собой обычную форму поведения вооруженных мужчин в контекстах ломки моральных норм — во время войн и гражданских войн. Возможно, национализм как специфическая форма идеологии здесь ни при чем. Неопределенности такого рода могут быть разрешены только дальнейшими исследованиями.
УГАСАНИЕ ЭТНИЧЕСКИХ ЧИСТОК НА СЕВЕРЕ
Европа приближается к концу описанного мною многовекового движения в сторону этнически очищенных, демократических национальных государств. Войны в Югославии практически закончены, и единственным государством двух этнических сообществ остается Македония. Этнонационалисты в этой стране ослаблены кровавыми событиями у ее границ и давлением Европы и Соединенных Штатов. Хотя Европа и Америка имеют ужасную историю этнических чисток, парадоксальным образом они выступают за мультикультурализм, по меньшей мере, в теории. Они не поддерживают этнонационализм, и в регионах, где они оказывают влияние, их позиция является мощным сдерживающим фактором. Север может оказывать влияние на развитие событий на Юге.
На пространстве Большой Европы осталось лишь несколько случаев полиэтничности. Во-первых, это четыре западноевропейских государства относительно старой формации — Соединенное Королевство, Бельгия, Швейцария и Испания. Их полиэтнический характер сформировался в эпоху, предшествующую национальным государствам, когда этнические различия имели намного меньшее значение, чем классовые. Составляющие их этнические группы вступают в распри друг с другом, но друг друга не убивают — за исключением все более редких случаев в Северной Ирландии и в Стране Басков. Все остальные страны Европейского Союза (ЕС) носят по меньшей мере на 80 % моноэтнический характер. То же относится почти ко всем странам Восточной Европы. В течение последних 40 лет цифры миграции внутри ЕС идут на убыль — итальянцы, португальцы и испанцы все меньше покидают свои страны. ЕС координирует на федеральном уровне моноэтнические национальные государства, но сам государством не является.