В этой главе я рассмотрел большой исторический период, для которого, как я полагаю, этнические чистки не были типичны, поскольку для него не была типичной макроэтничность. Этничность в те времена редко распространялась географически или по социальной вертикали. Но по мере распространения религий спасения они начали преодолевать классовые и другие границы, ведя к протонациональной демократизации и чистке в духовной сфере. Тем не менее в области мирских дел решающую роль по-прежнему играли классовые различия и другие оси стратификации. Когда закончились религиозные чистки, стало казаться, что ситуация в Европе улучшается.
ГЛАВА 3Два понимания выражения «мы, народ»
ЛИБЕРАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ
Самое знаменитое определение народовластия заключено в следующих словах: «Мы, народ Соединенных Штатов, дабы образовать более совершенный Союз, установить правосудие, гарантировать внутреннее спокойствие, обеспечить совместную оборону, содействовать всеобщему благоденствию и закрепить блага свободы за нами и потомством нашим, торжественно провозглашаем и устанавливаем настоящую Конституцию для Соединенных Штатов Америки».
«Народ», описанный так в Преамбуле к Конституции США, является основой легитимации почти всех современных государств. Априори «народ» в этом контексте выступает как носитель добра и коллективной морали. И наверное, это по сей день самая безупречная форма государственного правления из всех изобретенных людьми. Но если понятие «народ» расчленено на демос и этнос, для различных этнических групп, проживающих на общей территории, возникают проблемы. Гражданские права, единые для всех, не всегда распространяются на этнических «чужаков». И в самом крайнем случае чужеродная группа может быть подвергнута дискриминации, чистке и даже изгнанию.
У разных народов понятие «нация» может рассматриваться двояко: как стратифицированная и органическая. Если народ представляется стратифицированным, основная роль государства заключается в том, чтобы объединить и примирить интересы различных групп. В этом случае возникающие проблемы будут решаться поиском компромисса, а не применением грубой силы. Такие народы мы видим на северо-западе Европы. Но если народ воспринимается как нечто монолитное, как единый и неделимый этнос, то вполне вероятно, что «чистоту крови» будут оберегать, подавляя меньшинства, что может привести к чисткам. В Европе эта угроза сейчас нависает над центральной и восточной частью континента.
Большинство либералов исповедуют идею индивидуализма. Либеральные демократии восхваляют за то, что конституции этих стран обеспечивают прежде всего права личности. Но это далеко не так. Либеральная демократия на самом деле ставит во главу угла защиту групповых интересов и поиск консенсуса между соперничающими группировками. Борьба между подобными группировками, и прежде всего классовая борьба, была в свое время введена в законодательные рамки, что способствовало толерантности и ограничению насилия. Этот подход помог рождению стратифицированной нации, которая утратила свою органичность. Тем не менее либеральные демократии не раз проводили массированные чистки, переходившие в геноцид. Как правило, это происходило в период колониальных завоеваний, когда значительные группы населения не считались органической частью социума.
Конечно, народ не «провозглашал и не устанавливал» американскую конституцию. Этот документ составили 55 белых джентльменов преклонных лет, высокого социального статуса и немалого состояния, уединившихся на две недели в Филадельфии. Они утверждали, что своими персонами представляют народ 13 американских колоний. Но что это был за народ? Отцы-основатели не посчитали народом женщин, рабов и коренных американцев. Многие из них упрямо отказывали в праве на гражданство неимущим, хотя революционная атмосфера в рождающемся государстве буквально принуждала их к этому решению. Британские политики той эпохи определяли понятие «народ» как нечто, возвышающееся над «простонародьем» — толпой, плебеями, изгоями, не достойными считаться частью нации. Тогдашнее понятие «мы, народ» включало в себя сословие имущих или так называемых «людей дела», к которым относили джентльменов, торговцев, промышленников, представителей свободных профессий. Их интересы часто противоречили друг другу, и было необходимо достичь межсословного согласия, чтобы каждый смог получить свой кусок пирога. Гражданское общество той эпохи также было внутренне стратифицировано. Права граждан не были унифицированы, поскольку «мы, народ» претендовали на активную общественную роль, в то время как простонародье, демос считали «пассивными» гражданами. Социальные низы имели юридические и гражданские права, но прав политических они были лишены.
Движение за равные права проходило под знаком борьбы классов в капиталистической экономике эпохи первой промышленной революции. В дебатах по поводу расширения избирательных прав ставились и такие вопросы: что такое минимальный имущественный ценз? Могут ли наемные рабочие и батраки (многие не считали этих людей способными иметь независимое суждение) пользоваться правом голоса, стать присяжными в суде, занимать общественные должности? Должен ли соблюдаться принцип «один человек — один голос»? Могут ли наиболее уважаемые представители сословий иметь гражданские привилегии перед другими, менее авторитетными его членами? Делались успешные попытки уравновесить интересы и противоречия различных социальных групп, но искоренить их было невозможно. Народ не был единым и неделимым, он был разобщенным и многоликим. В итоге противоборствующие интересы были институционализированы политическими партиями. Фракции и группы интересов существовали уже тогда — буржуа и землевладельцы, виги и тори, но классовые конфликты индустриальной фазы капитализма наполнили исконные противоречия новым содержанием: «левые против правых», «религия против светского государства». Это были прообразы политических партий Современности. Принималось как само собой разумеющееся, что такие противоречия нельзя уничтожить, но можно сгладить. И поскольку либеральное государство выступает посредником между конфликтными группами, то оно является ограниченным государством с урезанными и немногочисленными полномочиями. Либерализм сдерживал и национализм и этатизм, поэтому классы и нация тесно переплелись в своем развитии.
К классовым вопросам быстро добавились возрастные и гендерные. Только лишь глава семьи обладает полными гражданскими правами? В каком возрасте человека можно считать взрослым и самостоятельно мыслящим? Женщина какого возраста и сословия может считаться полноценным гражданином? Так возникли ограничения второго порядка. Сословие, возраст и пол разделяют людей, но в редком случае приводят к общественной сегрегации. Люди, объединенные или противопоставленные по этим признакам, живут, работают, любят и ненавидят вместе. Даже во время жестоких классовых конфликтов рабочие и их наниматели не были разделены китайской стеной. Люди разного возраста, женщины и мужчины живут вместе, создают семьи. Хозяева роскошных особняков и жители трущоб так или иначе зависят друг от друга. Эта взаимозависимость гасит естественную враждебность между элитарным «мы, народ» и сословными, возрастными и гендерными группами, ущемленными в правах.
Сглаживание классовых антагонизмов стало важнейшим политическим достижением современного Запада, породившим либеральные, а потом социал-демократические государства. Классовая принадлежность, возраст и пол остаются источником конфликтов среди людей, но эти естественные противоречия решаемы и решаются в рамках общественных институтов и многопартийной системы. Либеральный капитализм не стремится упразднить эксплуатацию, поэтому угнетенные группы неизбежно будут предъявлять обществу все новые и новые требования. Конечно, социальные конфликты в условиях либерализма не решаются с помощью тактики «выжженной земли» и массового истребления непокорных. Но если вместо компромиссного решения на головы недовольных вдруг обрушивается железный кулак государства, это может привести к трагическим результатам. Набравший обороты маховик классовой борьбы порождает революции, как это случилось в Центральной и Восточной Европе (Mann, 1993, гл. 16–18). Победившая революция провозглашает органическим народом пролетариат (смотрите главу 11 настоящей книги).
К исходу XVIII столетия государства Северо-Западной Европы достигли обнадеживающих результатов: религиозные конфликты пошли на спад (мы рассказали об этом в предыдущей главе), либеральные и классовые институции начали размывать этническую сплоченность. С утверждением единой религии в этих странах ослабились и межэтнические конфликты. Они приобрели более светский, чем религиозный характер и утратили былую жестокость. Важное значение приобрел вопрос языка. Мы принадлежим к одной религии спасения, но мы можем говорить не только на одном языке, тем более если он не имеет сакрального статуса. Я могу выучить государственный официальный язык, чтобы добиться успеха в обществе. Овладев этим языком, я приобретаю новую этническую идентичность. На протяжении последних 500 лет в большинстве европейских стран стремились утвердить один язык в качестве государственного. Это привело к размыванию культурной идентичности этнических меньшинств. Европа становилась все более гомогенной по мере того, как исчезали локальные и региональные языки и культуры. Эта унификация была достигнута далеко не самыми свирепыми способами. В большинстве случаев насилие не выходило за рамки институционального принуждения.
Этот же процесс не миновал и социальные структуры. Так же, как и в Средние века, ассимиляция шла постепенно, захватывая одно сословие за другим, начиная с аристократии. Давайте вспомним судьбу Уэльса. Эта этническая территория была захвачена в XII и XIII столетиях английскими и норманнскими завоевателями. Вскоре в городах-сеттльментах обосновались английские поселенцы. Новые хозяева периодически запрещали валлийский язык, препятствовали смешанным бракам, не позволяли аборигенам занимать общественные должности. И все же эти репрессии были не столь целенаправленны и жестоки, как в Ирландии. Короли были счастливы иметь уэльских лучников в своем войске. Именно большой уэльский лук стал самым страшным оружием в битвах с французами при Креси и Азенкуре.