В двух предыдущих главах мы утверждали, что кровавые этнические чистки были редким явлением вплоть до недавнего времени. Мы отметили возникновение опасных концепций органической демократии в Восточной и Южной Европе в XIX столетии, противопоставив их толерантной либеральной демократии в Северо-Западной Европе. Но и самые либеральные государства тоже имели колонии. Органические и либеральные версии концепции «мы, народ» вполне уживались друг с другом. С одной стороны, колонисты сознавали, что они разделены на разные сословия, руководствуются разными интересами и что их политические партии воплощают все разнообразие либеральных общественных структур. С другой стороны, весь народ обладал имманентным качеством, имя которому — «цивилизованность», в отличие от «аборигенов», «дикарей», «индейцев» и так далее. Этот водораздел впоследствии был назван расовым. «Низшие расы» не были частью «мы, народ».
Таким образом, некоторые государства, которые мы по традиции считаем либеральными, имели весьма двойственную природу, и за много миль от метрополии демократия оборачивалась своей самой темной стороной. Социальные компромиссы, представительное правительство, толерантность европейских наций ничуть не умеряли их ненависти, направленной против обширных групп «чужаков». Самые кровавые страницы в мировую историю этноцида вписали Соединенные Штаты Америки и Австралия. Эти зверства совершали колонисты-поселенцы вначале de facto, а потом и de jure. Об этой трагической истории колониальных чисток и пойдет речь в этой главе.
ОБЩАЯ МОДЕЛЬ КОЛОНИАЛЬНЫХ ЧИСТОК
Все колонии были завоеваны огнем и мечом, но не везде и не всегда экспансия сопровождалась массовым уничтожением. Как мы вскоре выясним, разные судьбы ждали Испанскую Мексику, австралийских аборигенов, североамериканских индейцев, горцев Кавказа под владычеством России и немецкие колонии в Юго-Западной Африке. Я берусь доказать, что чем сильнее был развит дух поселенческой демократии, тем беспощаднее шли чистки, и de facto, и de jure. Анализ этого казалось бы простого явления представляет определенные сложности, ведь степень насилия зависела и от типа экономики и от типа управления коренным населением. Поэтому вначале мы уделим внимание авторитарному и демократическому периодам в колониальных странах, а потом разберемся в различиях между ними.
Экономический фактор
Впервые в этой книге мы приступаем к исследованию этнических конфликтов как прямого продолжения конфликтов экономических: кто имеет право владеть и пользоваться землей — коренные жители или пришельцы. Смит называет это утилитарным геноцидом (Smith, 1997: 229). Существует пять главных типов колониальной экономики с возрастающим уровнем насилия поселенцев над аборигенами.
1. Торговля. Там где европейцы вели торговлю с туземцами, не поселяясь на их территории, много вреда они причинить не могли. Если торговля сопровождалась завоеваниями, пришельцы, будучи в меньшинстве, осуществляли контроль косвенно, через влиятельную национальную элиту. Чаще так обстояли дела в Азии, не столь отдаленной от Европы. Появление торговых поселений (факторий) на первом этапе не сопровождалось масштабными этническими чистками. В худшем случае европейцы прибегали к частичному политициду, чтобы устранить часть местной правящей элиты. Оставшаяся часть была нужна как торговый партнер и покорная клиентела захватчиков. Далее мы не будем затрагивать тему колониальной торговли.
2. Ограбление и выплата дани. Это было важно на ранней стадии колонизации. Испанские конкистадоры пришли в Америку в поисках золота и серебра, они были мародерами и насильниками. Хищнический грабеж сопровождался убийствами, но не целенаправленными этническими чистками. Ведь дань платят живые, а не мертвые. Мы рассмотрим, как проходил этот процесс в период захвата Мексики Испанией. Пункты первый и второй можно в общем и целом отнести к первому из четырех типов колониальных режимов — оккупационная колония (Fieldhouse, 1965; Fredrickson, 1988), где колониальный режим стремится к политическому и военному господству, экономической выгоде, но не устанавливает юрисдикцию над территорией и рабочей силой.
3. Сеттльменты дисперсного типа, использующие наемный труд. Земельные наделы фермеров-поселенцев были невелики и разбросаны по большой территории. И хотя первоначальное присвоение земель могло сопровождаться насилием, далее необходимость в нем отпадала — тотальная чистка была нежелательна там, где использовался труд свободных, закабаленных и даже обращенных в рабство людей. Этот тип экономики приблизительно соответствует смешанной колонии (термин предложен Филдхаусом и Фредриксоном). Оба ученых относят его главным образом к испанской колонизации. В этой главе мы не будем обсуждать эту тему.
4. Сеттльменты с высокой концентрацией рабочей силы. Горные разработки и плантационное хозяйство нуждаются в огромном количестве работников, которые находятся под жестким и даже жестоким контролем. Филдхаус и Фредриксон (Fieldhouse, 1965; Fredrickson, 1988) считают, что первопроходцем плантаторского колониализма была Португалия. Если рабочая сила находилась в избытке, жизнь раба не стоила и гроша. Там, где рабов не хватало, хозяева более рачительно относились к этому живому инвентарю. Несмотря на всю жестокость такой системы, в ней не практиковались сознательные кровавые чистки. Этноцид такого типа не предполагал преднамеренные массовые убийства, людей просто доводили до смерти непосильным трудом, а взамен отовсюду покупали новых рабов. Мы коснемся и этой темы, но не будем на ней долго останавливаться.
5. Сеттльменты, не нуждающиеся в местной рабочей силе. Поселенцы обрабатывали землю сами или с помощью батраков, но не из туземного населения. У Филдхауса и Фредриксона это называется чистой поселенческой колонией, впервые появившейся, как они считают, у англичан. Макс Вебер полагает, что на протяжении всей истории «сельские общины завоевателей» стремились к уничтожению аборигенов (Weber, 1958: 165). Европейцам была нужна плодородная земля, а она уже была занята. Если туземцы были охотниками и собирателями, для поддержания жизни они нуждались в очень больших территориях. И хотя Северная Америка — это огромный континент, белые переселенцы разрушали естественную природную среду, единственную кормилицу коренного населения. И поскольку экономика колонистов была значительно продуктивнее, чем у туземцев, новые хозяева земли всегда имели материальные возможности для дальнейшей экспансии и этнических чисток. Именно на колониях такого типа мы и сосредоточим внимание в этой главе. Именно этот тип колонизации приводил к массовому уничтожению людей.
Но даже и в этом случае могли существовать два типа умеренных чисток. В первом случае территорию можно было разделить, чтобы два сообщества жили сегрегированно. Европейцы, естественно, захватывали лучшие земли, но не обрекали при этом туземцев на смерть. В ту эпоху это называлось протекцией или резервацией. Во втором случае туземцы могли ассимилироваться в качестве мелких владельцев или наемных работников. Если их общество было социально стратифицированным, туземная аристократия сливалась с белой элитой, что, конечно, не распространялось на широкие массы. Оба экономических варианта были возможны.
Политический фактор
Политический фактор играл не последнюю роль в судьбе коренных народов. Поселенцы и торговцы не всегда претендовали на владение землей как территорией под своей юрисдикцией. Но если у них появлялось желание застолбить за собой землю на вечные времена, они объявляли ее землей своего отечества. Высадившись на берег, европейцы водружали флаг и обращались к туземцам с длинной речью на совершенно непонятном им языке, смысл которой сводился к тому, что отныне эта земля принадлежит Короне (или Республике). И если пришельцы провозглашали себя хозяевами, а туземцы сопротивлялись, это могло привести к столкновениям. Впрочем, часто европейцы физически не могли навязать свое желание силой. Три типа геополитической экспансии приводили к высоким уровням насилия.
1. Экстерриториальность. Европейцы не могли завоевать своих самых могучих соперников — Китай, Японию, Османскую империю. Но зато они могли добиться экстерриториальных привилегий для своих граждан на чужой земле с тем, чтобы их торговцы и предприниматели не подчинялись местной юрисдикции и обретали преимущества в конкурентной борьбе. Часто это приводило к значительному насилию, достаточно вспомнить китайские опиумные войны. Но этнических чисток это не провоцировало, поскольку туземцы считались выгодными торговыми партнерами и потребителями. Феномен экстерриториальности мы рассмотрим в пятой главе, где речь пойдет об Османской империи.
2. Непрямое управление. Европейцы могли завоевать территорию, как правило, с помощью пятой колонны, но не были в состоянии управлять ею сами. При таких обстоятельствах они ограничивались непрямым управлением или протекторатом. Национальная элита сохраняла право на власть, выказывая сюзерену все необходимые знаки почтения и послушания. Непрямое управление предполагало компромиссы, ограниченное насилие и умеренные чистки. Впоследствии новые поколения переселенцев оказывали более жесткое давление на местную администрацию, стремясь расширить свои права.
3. Прямое управление. Там, где европейцы чувствовали свою силу, они настаивали на прямом правлении, добиваясь полного подчинения и вождей, и народа своей власти и законам. Это происходило всякий раз, когда новую территорию начинало осваивать значительное количество переселенцев, заявлявших: «Это наша земля, и правим здесь мы, народ». Аборигены, конечно, народом не считались. Это приводило к ожесточенным войнам за одну и ту же территорию (см. тезисы 3 и 4).
Но какой бы военной мощью ни обладали колониальные правительства, они применяли ее ровно в той мере, чтобы завладеть территорией, а не уничтожить всех туземцев. Им были нужны налоги и солдаты. Поэтому если колонисты по собственному произволу начинали подчистую вырезать аборигенов, перед местной администрацией вставала дилемма. Им приходилось исполнять роль миротворцев между жаждущими крови переселенцами и умеренной в этом вопросе церковью (см. далее). Поселенцы устанавливали свои законы на фронтире — самых дальних пограничных землях, до которых просто не могло дотянуться центральное правительство. Именно там de facto создавалась поселенческая демократия, которая потом оформлялась de jure. Ни то, ни другое не сулило аборигенам ничего хорошего.
Европейцы обладали куда большими политическими ресурсами, чем их соперники. Инки и ацтеки могли создать армию, но это была армия рыхлого, разрозненного государства и городов-полисов. Европейцы, в свою очередь, могли противопоставить этому политику «разделяй и властвуй», приручить местную элиту, ассимилировать ее культурно, поделиться с нею благами своей цивилизации (что, естественно, не распространялось на социальные низы). Индейцы Северной Америки делились на племена, кланы, племенные объединения, аморфные и неустойчивые. Вожди имели большой авторитет, но мало власти и очень немногих можно было считать подходящим объектом для горизонтальной аристократической ассимиляции и проводником власти белых среди аборигенного населения. В XIX веке правительство США не раз пользовалось этой политической незрелостью. Государственные деятели Америки утверждали, что заключили договор с индейскими племенами. На самом деле они договаривались с небольшими и никого не представлявшими группами вождей, отчаявшихся и полуголодных. Эти вожди отдавали племенные земли за ничтожное вознаграждение. С другой стороны, когда европейцы вели на американском континенте междоусобные войны, как это было на ранней стадии колонизации, индейцам становилось легче. Но если одна колониальная держава окончательно вытесняла другую, туземцам приходилось туго — их поле для маневра резко сужалось.
Военный фактор
Войны выигрывают сильные. Европа пришла в неведомые земли, вооруженная до зубов. Соотношение сил зависело от численности, оружия, военного управления. Там, где европейцев было мало, победа давалась им нелегко. Но малая численность искупалась эффективным вооружением и передовой тактикой. Многие войны тянулись годами и обошлись Европе недешево. Тем не менее судьба аборигенов была предрешена, если государство-захватчик обрушивалось на них всей своей военной и технической мощью. Особенно это проявилось в XIX веке, когда в Европе изобрели скорострельное оружие. Если колонизаторы хотели провести полную зачистку территории, то они это и делали без малейшего риска для себя. Никогда в истории завоевания не осуществлялись так легко и быстро (см. тезис 4б). Но война — это еще и вопрос тактики. Как показано в первой главе, некоторые войны часто сопровождались истреблением мирного населения.
Идеологический фактор
Как мы знаем, варвары, захватившие Римскую империю, были ее соседями. Европейцы приплыли к неведомым берегам благодаря революционным достижениям в мореплавании. Вначале к ним относились, как к инопланетянам. Ацтеки потеряли бесценное время для организации отпора, обсуждая вопрос: а может быть конкистадоры — это боги? Гавайцы считали, что капитан Кук — земное воплощение бога Лоно. Всерьез ли они так думали, нам неведомо, но это плохо завершилось для Кука. Именно так и выглядели белые в восприятии индейцев — слишком велика была разница в технике, оружии, уровне цивилизации, политике. Аборигены были даже готовы признать биологическое превосходство белых, ибо были раздавлены морально. Вырисовывалась совсем простая социоэтническая конструкция. Европейцы не имели и тени сомнения в том, кто есть они и чем абориген отличается от белого. Туземцы, в свою очередь, были вынуждены переосмыслить свою идентичность. Ранее они не думали о себе как об коренных жителях своей земли — они принадлежали к разным кланам, родам, нациям и государствам. Теперь их принудили считать себя иным сообществом, резко отличным от белой расы. И все же колониальные этнические конфликты порождались причинами, далекими от конструктивистской теории, изложенной в первой главе.
Можно ли было считать белых высшими существами, если они ведут себя так подло и жестоко? Как утверждает Триггер (Trigger, 1994), поступки белых быстро развеяли веру аборигенов в их божественное происхождение. Но по своим экономическим, военным и политическим ресурсам колонизаторы были бесконечно сильнее. Свое превосходство они объясняли в привычных терминах своей культуры и истории: «высшие» цивилизации покоряют «низшие», призвание «цивилизаторов» — борьба с «варварством» и «дикостью». В этом для них и заключался смысл истории и прогресса. Понятие цивилизации подразумевало и личную гигиену, одежду, поведение. Укоренившиеся стереотипы вызывали у белых непреодолимое отвращение к «грязным», голым, «буйным» дикарям. Туземцы умирали на глазах у европейцев — приобщение к «высшей цивилизации» оказалось для них фатальным. Цивилизационные модели истории и прогресса позволили колонистам быстро выработать идеологию превосходства и оправдать любое отношение к коренному населению, такого рода индульгенция не оставляла места и укорам совести (тезис 4б). Нас не должно удивлять их презрение к местным жителям. Они искренне считали их неполноценными.
Среди пришельцев были наблюдательные и достаточно объективные люди. Когда они видели величественные города, памятники, сложные ирригационные системы и просто людей с чувством собственного достоинства, их взгляды менялись. Практические нужды тоже воздействовали на образ мыслей. Если у колонизаторов возникала необходимость в непрямом правлении через местные элиты, если они начинали сожительствовать с местными женщинами, они становились более толерантными в своих оценках.
Христианство усложнило модели поведения. Религия усилила дихотомию «цивилизация — варварство», поскольку только христиане могли обладать конечной истиной. Христианская церковь уверяла, что воинство христово может отнять землю у язычников «по праву первооткрывателей». Но даже церковники считали, что у дикарей есть душа. Аборигенов называли «детьми природы», «натуралами», которых нужно привести к истинной вере и приобщить к цивилизации. Обращение означает ассимиляцию, уничтожение самобытной культуры, но не ее носителей. Христианство способствовало ограблению коренных жителей, но не массовым убийствам. Эпоха Просвещения, либерализм, социализм принесли с собой более светскую и умеренную идеологию. Итак, чем сильнее было влияние церкви и гуманистической философии, тем сдержаннее проводились кровавые чистки. Церковь, заповеди христианства, миссионеры, гуманитарные движения — эти факторы сыграли весомую роль в истории колониальной экспансии. После первоначального завоевания и захвата земель эти культуртрегеры с большим милосердием относились к туземцам, хотя вполне разделяли расовые предрассудки эпохи и не отказывались от своей доли в награбленном.
Биология/экология
Построенная нами модель нуждается в еще одном элементе. В зонах с умеренным климатом европейцы обладали биологическим превосходством по сравнению с туземцами. Белые принесли с собой страшные болезни. Туземцы при первом контакте с поселенцами (особенно опасен был домашний скот) заражались болезнями, к которым у них не было иммунитета, и гибли тысячами. Болезни были едва ли не главными убийцами коренного населения, это усугублялось голодом, неурожаями, в чем тоже были виноваты европейцы (Thornton, 1997). Эпидемии шли рука об руку с победным продвижением Европы, облегчая завоевание новых земель. Колонисты Новой Англии без труда расширяли свои владения, оттесняя больных, несчастных, умоляющих о помощи индейцев. В умеренном климате это стало одним из главных факторов этноцида, что еще раз убедило европейцев в их превосходстве.
Размах этнических чисток в умеренном климате объяснялся тем, что этот климат благоприятствовал европейцам. Речь идет прежде всего об обеих Америках, Австралии и некоторых частях Африки. В этих климатических зонах европейцы создали то, что Кросби (Crosby, 1986) называл экологическим империализмом — доминированием жителей Европы, европейских растений, животных и болезнетворных микробов. Для туземцев это стало Армагеддоном — крупнейшим истреблением людей в истории.
В Австралии до появления Первого флота в 1788 г. проживало более 300 тысяч аборигенов. К 1901 г. осталось примерно 93 тысячи человек. Низшая точка была достигнута в 1921 г. — 72 тысячи выживших. За столетие или чуть больше убыль коренного населения составила 80 %. Впоследствии популяция аборигенов стабилизировалась, а после 1961 г. стала даже расти (Smith, 1980: 12, 69–70).
В Новом Свете, в регионах, плотно заселенных европейцами, погибло около 90 % индейцев. В обеих Америках в доколумбову эпоху обитало 60-100 миллионов человек. Половина из них погибла (Stannard, 1992: 74–75, 81–87,118, 146, 266–268). На территории нынешних Соединенных Штатов до открытия Америки проживало 4–9 миллионов индейцев. По переписи 1900 г. их осталось лишь 237 тысяч — потери коренного населения составили как минимум 95 %. Наиболее красноречиво самое последнее массовое уничтожение людей в Америке. Это произошло в Калифорнии. По оценкам испанских миссионеров, там было 310 тысяч индейцев в 1769 г. К 1849 г. — начало золотой лихорадки — население сократилось вдвое. Индейцы начали вымирать еще стремительнее, когда в Калифорнии обосновались поселенцы. В 1860 г., к этому году Калифорния уже 10 лет существовала как штат, в живых оставалось не более 31 тысячи индейцев — 80 % населения погибло всего лишь за 12 лет! Третий рейх тоже просуществовал 12 лет и уничтожил 70 % евреев в Европе. Впоследствии ситуация стала меняться к лучшему. В 1880 г. калифорнийских индейцев было примерно 20 тысяч. В XX веке их численность выросла до 107–120 тысяч (Almaguer, 1994), хотя Торнтон (Thornton, 1997) считает эти подсчеты очень приблизительными. Как произошел этот катаклизм, была ли это чья-то злая воля и кто виновник трагедии? По моему представлению, тут сработали три взаимосвязанных фактора: политическая власть (колониальные и постколониальные элиты), идеологическое воздействие (главным образом, церковь) и экономическая власть (поселенцы). Военной силой могли обладать как поселенцы, так и армия. Сюда же мы добавим и биологическое воздействие — чаще непреднамеренное.