Османская империя официально вступила в Первую мировую войну в октябре 1914 г. В манифесте были заявлены и ее цели: «уничтожение московитов» и «единение всех народов нашей расы», то есть туранцев. Четыре нетурецких члена кабинета в знак протеста подали в отставку. Великий визирь (знатный египтянин по происхождению и очень сомнительный младотурок), поколебавшись, остался. Отставки усилили влияние иттихадистов в правительстве. Скверно управляемая турецкая армия воевала мужественно и часто успешно. Британский экспедиционный корпус потерпел неудачу в Месопотамии. Высадка английского десанта в Галлиполи была провалена. Как выяснилось, государство было способно к обороне, но на Кавказе произошла катастрофа. В январе 1915 г. 3-я армия Энвера-паши была полностью разгромлена. Его попытка завоевать российские земли оказалась столь же безрассудной, как и его мечтания о создании Туранской империи (Stuermer, 1917: 76–77). Лишь четверть из 90-тысячной армии вернулась в Турцию. И только очень суровая зима помешала контрнаступлению русских. Около 150 тысяч российских армян вызвались служить в царской армии, некоторые из патриотизма, другие — выбрав Россию как меньшее зло. Третьим было нужно оружие, чтобы сражаться потом за армянское национальное дело. Некоторое количество турецких армян, среди которых были и опытные бойцы, перешли границу и присоединились к русским. По армянским источникам, их было от одной до двух тысяч, по более достоверным данным — не менее 5 тысяч, а по подсчетам Генерального штаба Турции — от 6 до 15 тысяч (Chalabian, 1988: 218–229; Documents on Ottoman-Armenians, 1983: II: 13, 45–46, 63). Оценка Дероджи (Derogy 1986: 44) -5-8 тысяч — кажется нам наиболее близкой к истине. Но о какой бы цифре ни шла речь, она ничтожна по сравнению с 200 тысячами армян, призванных в турецкую армию. И лишь немногие из них дезертировали. Хотя на стороне русских сражалось мало армян, русские их очень ценили. Армяне знали местность, расположение турецких частей, они пользовались симпатиями местного населения. Кавказ был для Турции самым опасным направлением за всю ‘ войну, вплоть до революции 1917 г., когда русский фронт рухнул, и армяне усугубляли эту опасность.
Радикализация Османского государства, армянское (пусть и численно незначительное) участие в войне против Турции стали причиной новой эскалации насилия; на сей раз кровавые чистки были направлены исключительно на армян. Армяне казались более опасными и при этом более уязвимыми, чем греки и евреи. Турецкие греки понимали, что в условиях войны система миллета, которая давала им привилегии, работать не будет. Теперь они ориентировались на Афины. Но и турки не собирались провоцировать нейтральную Грецию. Евреи были рассеяны по всей стране (за исключением сионистов в Палестине) и никак не могли быть связаны с врагами Турции, многие евреи выступали заодно с младотурками из-за страха перед христианами. Германия как союзник Турции была готова защитить евреев и греков, но только не армян (Dadrian, 1996: appendix С). Австрийские и немецкие офицеры, американские консулы в европейских провинциях Турции, венесуэльский наемник Рафаэль де Ногалес, сражавшийся на стороне турок, — все они были уверены, что младотурки доберутся в свой черед до каждого из национальных меньшинств. Христиане пострадали достаточно сильно. По словам Ногалеса, проезжая через христианские деревни, он видел там растерзанные трупы несториан. В отличие от армян, пишет он, христиане ничем не угрожали Турции. В докладе Брайса пространно и скрупулезно перечислены все случаи кровавых расправ. Тем не менее американские консулы докладывали, что греки практически не пострадали от репрессий. Некоторые из них бежали, других ограбили, было много насилий над молодыми гречанками (Вгусе, 1972: 99-192; Dadrian, 1994; de Nogales, 1926: 136–137, 206208; U.S. Documents, 1994: 65–70). В греко-турецкой войне 1922 г. греки казались туркам очень опасными и в то же время беззащитными. Это привело к резне в Смирне, где турки уничтожили не менее 30 тысяч греков. Но в этой войне христианская угроза исходила от армян, живущих в центральной и восточной Анатолии. Курды не представляли явной опасности; они, как и армяне, были уязвимы, но их не поддерживало ни одно иностранное государство. Свою чашу страданий курдам довелось испить гораздо позже как в Турции, так и в других странах. Политика Турции по отношению к курдам предполагала принудительную ассимиляцию и ограниченные депортации, а не массовое уничтожение. Курдам повезло хотя бы в том, что они были мусульманами. При этом турки считали их более примитивным, племенным народом, чем армян. Их легко можно было подкупить и отуречить, а значит, они не представляли непосредственной политической угрозы. А еще курды были настолько нищими, что даже не имело смысла их грабить. Между 1916 и 1917 г. вся конфедерация курдских племен была выселена. Освободившаяся территория стала объектом тюркизации. Но курдам сохранили жизнь. Считалось, что они постепенно ассимилируются в турецкое население на новых землях (Adanir & Kaiser, 2000: 14–15). Лишь армяне стали жертвами кровавых репрессий и депортаций. Последняя Балканская война и первый год Первой мировой стали для Османской Турции вхождением в опасную зону, где в полную силу развернулись кровавые этнические чистки.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В этой главе у меня не было ни малейшего намерения доказать, что переход к кровавым этническим чисткам был неизбежным и предумышленным. Но он стал возможным в результате синхронизации двух объективных факторов и еще двух, не вполне объективных причин.
1. Европейские страны, христианская цивилизация обратили всю мощь своих военных и геополитических структур на разжигание национальных восстаний в Османской империи. Хотя Европа и не хотела окончательного крушения этого государства, она с отвращением относилась к туркам, которые были его хозяевами. Турецкая империя была «больным человеком Европы», под управлением «ужасных турок», «фанатичных мусульман», «азиатских варваров». Такую страну надо было цивилизовать, в противном случае она не имела права на существование. Но либеральные рецепты цивилизаторов, хотя и преследовали благую цель, совершенно не подходили для государства этого типа и не способствовали его выживанию. На практике цивилизаторство обернулось захватом земель и экономической эксплуатацией. Прослеживалась лишь одна альтернатива: или распад Османской империи, или ее возрождение на основе пантюркизма, что, в свою очередь, было совершенно неприемлемо для христиан.
2. Давление Запада усилило традиционное недовольство турок-османов экономическими привилегиями христианских общин в Турции. Глас народа утверждал: мусульмане, хозяева на этой земле, превратились в рабов. Доля истины в этом утверждении была, поэтому турецкий органический национализм с легкостью объединил и направил народные массы против христианских меньшинств. Во внутренней Анатолии среди местных турок и курдов нарастало озлобление против армян, скупавших их землю. Обладая властью и политической, и военной, турецкое большинство отвечало на это насилием. В обоих случаях классовые противоречия сублимировались как этническое противостояние. Эти два популистских мусульманских движения возникли в разных частях страны и среди разных классов, так что они могли бы и не объединиться. Тем менее вероятно, что такое объединение могло бы состояться под эгидой младотурков. В предвоенный период младотурки выступали в союзе с армянами, а не с озлобленным турецким простонародьем. Никто из них не собирался подменять класс этничностью.
3. Но младотурки стали более радикальными, когда военный и политический кризис заставил их проводить модернизацию через централизацию государственной власти, чего они раньше делать не хотели. Многонациональный оттоманизм уступил дорогу тюркскому национализму. Турки достаточно долго сопротивлялись органическому национализму. Мощь империи заключалась в единстве всех народов. Потребовалось много поражений, чтобы джинн национализма был выпущен из бутылки. Османские политики зависели не столько от массовых движений, сколько от небольших элитарных групп, сосредоточивших ресурсы власти. Экономическая модернизация Турции находилась в руках нетурков, зато туркам принадлежала политическая и военная сила; идея провести реформы, опираясь на национализм и этатизм, становилась все более притягательной. Мобилизовав армию и полицию, оседлав широкое народное движение, младотурки захватили власть в два приема: в 1908 и в 1913 г. Последовавшие чистки радикализировали государство и самих младотурков. В общем и целом события развивались по той схеме, которую я привел в тезисе 1, но не только по ней. Это время стало закатом новорожденной демократии, демос и этнос слились воедино, младотурки реанимировали старые, проверенные методы империи: разделяй народы и властвуй над ними, и не стесняйся пролить кровь.
4. Первая мировая война подхлестнула милитаризм и усилила геополитическую нестабильность, в силу чего слияние демоса и этноса сделалось еще более взрывоопасным. К концу 1914 г. Германия была единственной страной, сохранявшей влияние в Турции, но немцев совершенно не волновала судьба армян. Единственный защитник — «большой русский брат» — воевал с Турцией, пользуясь поддержкой некоторых армян. И хотя турки обладали безраздельной властью над армянами внутри империи, сложившийся альянс армян и русских вызывал у них самые худшие опасения. Война также означала, что никакая сила извне больше не сможет вмешаться во внутриполитические и этнорелигиозные распри в Турции. Давление европейских государств нарастало, но турки мучительно колебались, страшась вступить в большую войну. Их решение присоединиться к воюющим государствам стало ошибкой, которой можно было бы и избежать. Итак, геополитическая дестабилизация (тезис 5), наложившаяся на национальные фобии, породила османский пантюркизм. Не раз и не два геополитические кризисы давали возможность радикалам выкручивать руки умеренным реформаторам. Еще в 1908 г., когда младотурки и армянские националисты были союзниками, План А казался вполне осуществимым. Прошло шесть лет, и буря войны не оставила от него камня на камне. Первая мировая способствовала крайней радикализации общественной жизни. Два успешных переворота дали в руки радикалам надежный инструмент власти, государственная бюрократия сумела объединить два популистских движения против привилегий христиан и сделать органический национализм средством решения внутренних проблем. Внутренняя политика резко ужесточилась. Лишь после второго переворота, совпавшего с войной, над армянами нависла реальная угроза. Армяне в восточной Анатолии встали стеной против Туранского национального проекта, чтобы сохранить привычную им империю. При этом как националистические, так и консервативные армянские лидеры укрепляли контакты с Россией. Напряженность между армянами и турками достигла точки кипения. Как мы покажем ниже, к кровавым этническим чисткам привела не атипичная комбинация объективных и случайных обстоятельств. Как обычно, главным и решающим фактором скатывания ситуации в убийственное русло была политическая власть, которой принадлежит контроль над государством.