а, утверждал, что армяне действительно совершали злодеяния (Izzet Pasa, 1992: 200209). Де Ногалес, венесуэльский солдат удачи, командир турецкой батареи близ города Ван, достоверно рассказывает об обоюдной жестокости сторон. Никто никому не уступал и пяди, всех пленных ждала смерть. Освободив город в июне, армяне залили его кровью. Когда в августе их выбили турки и курды, последовал ответный локальный геноцид (сведения о событиях можно найти в следующих источниках: Bryce, 1972: 32–77; Dadrian, 1996: 31–34; de Nogales, 1926; McCarthy, 1995: 188–192, 223–230; Morgenthau, 1918: 296–300).
Ван захлестнула волна насилия, в столице тоже было неспокойно. Правительство ожидало неизбежного наступления Антанты. Десант в Галлиполи шел на прорыв. Лихорадочная политическая активность развернулась в Константинополе. 20 апреля вышел приказ о переселении мусульманских беженцев из Европы в Зейтун: этот город очистили от армян навсегда, но судьба их оставалась неясной. 22 или 23 апреля лидеры «Иттихада» и военные приняли ряд важных решений. Константинополь готовился к городским боям, было решено выслать из города свыше 200 армянских лидеров и очистить от радикальных националистов другие города. 25 апреля эти люди были заключены в концентрационные лагеря. Вторая волна депортаций армянских руководителей последовала после высадки войск Антанты.
24 апреля депортированные из Зейтуна, высланные первоначально на северо-запад от Конья, были перенаправлены в Дейр-эз-Зор. Это изменило их судьбу. В Конья они могли бы уцелеть, но шанса выжить в Сирийской пустыне практически не было. 27 апреля Талаат-паша известил посольство Германии, что политическая автономия всех религиозных общин отменяется. Между 25 и 30 апреля опустели города и села Киликии, оплота армян, и населенные пункты на армейских коммуникациях. Изгнанников отправили на юг. Когда в апреле сошел снег на Армянском нагорье, османские войска и силы Специальной организации начали резню близ Вана, Муша и по всем поселениям, граничившим с русским фронтом. Неясно, когда начали убивать депортированных армянских лидеров. Вероятно, радикал-националистов вначале пытали, чтобы выбить из них информацию, и уничтожали потом. Большинство из них были живы до конца мая — начала июня. Неясно также, когда начались убийства армянских солдат из трудовых батальонов, но к концу мая эти экзекуции шли вовсю. К июлю были казнены почти 200 тысяч армянских военнослужащих. Лишь немногие армяне пустились в бега, остальные остались верными присяге. После тотальной чистки Османская армия уменьшилась, а силы Антанты начали ставить под ружье армянских беженцев. Армянский легион Франции насчитывал 4500 бойцов. Турция оказалась в капкане собственной паранойи. Подобную ситуацию мы рассматривали в главе 1. Хотя вероятность восстания армянских солдат была и невелика, последствия могли бы быть чудовищными. И лучше ударить первым, чтобы не пожалеть потом, — вероятно, так и решили турецкие власти. На самом деле далеко не все армянские общины угрожали обороноспособности страны. Режим наносил не точечный удар по реальной угрозе, а тычок растопыренными пальцами, упредительный и устрашающий. Потом Талаат-паша сквозь зубы признал и это.
Итак, до 23–25 апреля четко проработанного плана, скорее всего, не было, проводились показательные репрессии там, где их неумолимо требовала ситуация. Но за эти три дня план был составлен. Он был нацелен на армянских лидеров, солдат, сплоченные общины в деревнях и городах в стратегически важных районах. От показательных репрессий и ограниченных насильственных депортаций турецкое правительство переходило к политициду: уничтожению армянского военного и политического руководства во избежание измены и сотрудничества с врагом. Полиция провела обыски в армянских кварталах в поисках оружия, и оно было найдено. Закон разрешал владеть оружием, и многие армяне хранили его для самообороны. Если оружия не было, полиция его подбрасывала и «находила» потом. После этого следовал арест. До сих пор неясно, сколько людей при этом было убито.
Ширились казни и депортации. — К маю почти вся Киликия была зачищена, армянское население выслано на юг, куда позже отправили и всех остальных (Bryce, 1972: 465491, 646–648). Массовые убийства и высылки прокатились к западу от Вана. Разрозненное сопротивление вызывало особую ярость карателей, но большинство армянских общин были застигнуто врасплох. Позже уцелевшие националисты и дезертиры объединились в отряды и смогли оказать существенное сопротивление, укрывшись в горах. Впрочем, в полноценную партизанскую войну это не превратилось, к ней армяне готовы не были (Bryce, 1972: 84–95; U.S. Documents: 1,24–25,49-50; II, 108; Barton, 1998:100–103, 108–112; Kaiser, 2001b: 20–28; Kévorkian, 1998: 323; cp.: Miller & Miller, 1993: 74–75). К тому времени все симпатии армян были на стороне противников Турции, ибо только турецкое поражение могло спасти их от уничтожения. Трудно сказать, что именно изначально планировала власть, но в мае эскалация насилия вплотную подошла к Плану Г — геноциду.
В последнюю неделю мая правительство развернуло лихорадочную активность. 24 мая страны Антанты известили Турцию, что все виновные в геноциде предстанут перед судом после завершения войны. Все последующие административные распоряжения мы можем интерпретировать как попытку упорядочить депортации, придать им видимость юридической силы и законности. Возможно, этими приказами систематический геноцид возводился на уровень государственной политики, но возможно, что режим таким образом пытался обезопасить себя на случай, если война будет проиграна. О физическом уничтожении в приказах не было ни слова. 26 мая Талаат-паша распорядился депортировать армянские общины вблизи от Восточного фронта, а также армян из провинции Адана и округа Мараш. На следующий день правительство обнародовало более общий «Приказ о депортациях», предписывающий меры борьбы с коллаборационистами, включая насильственное переселение. Никаких упоминаний о конкретных районах или этнорелигиозных группах там не было. Но тремя днями спустя правительство разрешило мусульманским беженцам селиться в брошенных домах, при этом собственность армян изымалась и выставлялась на торги. 9-10 июня власти в провинциях получили распоряжения о депортациях и изъятии собственности (Kaiser, 2001а; Institut Für Armenische Frage, 1988: 12–13).
Власть старательно делала вид, что проводит План Б — депортации, связанные с военной необходимостью. На самом деле это был геноцид. В начале сентября от армянских общин ничего не осталось, кроме тех, что находились в крупных городах, таких как Константинополь, Смирна, Алеппо. Талаат-паша практически признал геноцид в телеграмме губернатору Диярбакыра:
Поголовное уничтожение армянских и христианских сект произошло в провинции… В Мардине примерно семьсот армянских и христианских жителей были вывезены из города и с благословения местной власти зарезаны, как бараны… На сегодняшний день уничтожено две тысячи человек… есть опасения, что, если мы промедлим и не доведем наше дело до конца, восстанет все мусульманское население и перережет всех христиан до последнего. Никоим образом нельзя допустить, чтобы дисциплинарные и административные меры, принятые против армян, распространялись на всех христиан… Массовые убийства всех христиан без разбору надо остановить немедленно (цит. по: Milliyet, 20 окт. 2000).
Талаат пытался остановить избиения христиан, но не армян. Опираясь на дневник протестантской миссионерки и учительницы Берты Морли Хильмар Кайзер смогла восстановить последовательность событий, произошедших в небольшом городе Марсован (Kaiser, 1999а). Ее отчет дополняет соответствующая глава из отчета Брайса (Bryce, 1972: 331–377). Марсован не был стратегическим пунктом. Тучи сгустились над городом 29 апреля 1915 г., когда, как вспоминает Морли, были арестованы 13 армянских мужчин, еще 21 взяли под арест 10 мая. В мае и июне полиция прочесывала город в поисках дезертиров и тайников с оружием. Тайник с гранатами, найденный в одном винограднике, тут же навлек подозрения на армян. В отчете Брайса (Bryce, 1972: 332) говорится, что оружие было никуда не годным, и тем не менее «ярость турок дошла до белого каления». Морли вспоминает, что тех людей, на чьей земле нашли злополучный тайник, арестовали и сослали в местность, где свирепствовал тиф. Она не пишет, было ли это настоящим оружием, в ее дневнике мы также не находим ни одного упоминания о сопротивлении армян. 10 июня губернатор заявил, что не хочет прибегать «к крутым мерам», но «на него сильно давят со стороны». 23 июня стало началом всеобщей депортации. Всем пришлым армянам было велено вернуться в свои родные места, оставшихся загнали в оцепление и малыми группами стали выводить из города.
1 июля пронесся слух, что многих изгнанников убили по дороге. 3 июля турецкий юрист из миссии обмолвился, что «скорее всего, с ними покончат в пути». Морли вспоминает: «У меня было чувство, что они хотят стереть с лица земли весь народ». На следующий день, пишет она, всем армянам приказали покинуть город. Когда одна армянка хотела купить себе хлеба в дорогу, булочник рассмеялся и сказал: «Столько тебе не понадобится». Местные турки прекрасно знали, какая судьба ждет армян. 5 июля армяне впопыхах начали распродавать свое имущество. Некоторые турки усмехались: «Не стоит покупать все это. Оно и так скоро будет нашим». И уже 6 июля до них дошла «достоверная информация», что все армяне были уничтожены при этапировании. 6 июля в городе возникла «серьезная угроза» погрома. Мэр обратился к местному партийному комитету, и был водворен порядок. Серьезных кровопролитий в городе не произошло. Женщины были депортированы через две недели, и в Марсоване осталось лишь несколько сотен армян из 12 тысяч. Для всех стало очевидным: «правительство решило уничтожить армян как народ, и они не в силах себя защитить» (Bryce, 1972: 334).
Мисс Морли ничего не рассказывает об ужасах геноцида. Она не была свидетелем сцен кровавой резни. Хищные мародеры грабили дома высланных, а дружелюбные турки уговаривали армян принять ислам и тем сохранить свою жизнь. Такие скоропалительные обращения ничем помочь уже не могли, местные власти не позволяли себя дурачить. И мисс Морли это радовало! Для пастыря душ вероотступничество было едва ли не страшнее, чем смерть. Она пишет, что 12 июля некоторые турки пришли в ужас от всего происходящего и тут же подыскали этому объяснение: «Наша вера никогда бы не позволила нам творить такие жестокости, во всем виноваты Германия и христиане». Брайс (Bryce, 1972: 348) сообщает, что двое турок были повешены за то, что укрыли у себя своих армянских друзей. По воспоминаниям Морли, убийства в городе начались 14 июля. Турецкий солдат пожалел армянского протестантского священника и спрятал его. Обозленные солдаты пригрозили ему смертью, и тот убежал, оставив клирика на произвол судьбы. Начался спор. Некоторые не хотели поднимать руку на пастора и настойчиво предлагали ему принять ислам. Тот отказался и принял мученический венец вместе с псаломщиком, который тоже не захотел изменить своей вере.