В главе 1 дано перечисление таких мотивов. Фанатичные убийцы были заражены предрассудками, свойственными всей Германии. Заурядные бюргеры были кровавыми антисемитами, пишет Гольдхаген (Goldhagen, 1996), нацистам даже не приходилось натравливать их на евреев. Такими же были и обычные украинцы, предполагает Сэбрин (Sabrin,1991: 242). Остальные тоже вполне обычные люди были вынуждены делать то, что делали их коллеги из организаций, которые мы описали выше. Попытка остаться непричастным могла быть сурово наказана вплоть до увольнения из рядов организации. Люди убивали, потому что их вынуждали убивать, утверждает Кристофер Браунинг (Browning, 1993), ссылаясь на случай 101-го полицейского батальона, приданного для усиления айнзацгруппе. Р. Б. Бирн (Finkelstein & Birn, 1998: 98-100) подтверждает мнение коллеги: «исполнителями казней были вполне нормальные люди, знающие разницу между добром и злом», «обычные мужчины и женщины, такие же, которых можно найти в любой стране» и которые «могут совершать величайшие преступления в истории». Бирн подытоживает: «…и это есть самая сенсационная правда об исполнителях “окончательного решения”». Это могли быть убийцы из ненависти, убийцы по долгу службы, убийцы «за компанию». Это могли быть и функционеры бюрократического аппарата. Их причастность к геноциду мотивировалась не идеологическим или институциональным принуждением, а рутинной работой государственного механизма, что очень точно подметила Ханна Арендт (Arendt, 1965) в своем определении «банальности зла», воплощенного в кабинетных убийцах. И наконец, убивать можно ради карьеры или просто чтобы иметь надежную работу в трудное военное время. Другая категория — это хладнокровные прагматики, мародеры, убивавшие в целях личного обогащения — это убийцы ради наживы. В чистом виде такие типы встретить трудно, исполнителями двигали смешанные мотивы, меняющиеся применительно к обстоятельствам.
РАДИКАЛИЗАЦИЯ НАЦИЗМА
Исполнителей геноцида нам следует рассматривать в меняющемся историческом и социальном контексте эпохи, их собственной карьеры и биографии. Определив базовые составляющие нацизма, можно будет понять и разнообразие мотиваций. Исполнители были детьми своей эпохи — они прошли через Первую мировую, Веймарскую республику, нацистскую Германию, Вторую мировую войну. Нацистские представления об образе врага могли быть политическими, расовыми, антисемитскими. В зависимости от обстоятельств они могли меняться. Ганс Моммзен (Mommsen, 1991, 1997), Мартин Бросцат (Broszat, 1981) и другие исследователи про следили последовательность кумулятивной радикализации нацистского движения в 1933–1941 гг. Разберем, какое влияние это оказало на исполнителей.
Напомним также, что массовые казни начались далеко не сразу. Усиление кровавых репрессий шло по нарастающей в течение всего периода нацистского правления — единичные убийства, убийства десятков, потом сотен, потом тысяч людей… В 1930-е гг. граждане погибали в массовых уличных столкновениях, и число жертв постоянно росло. Людей уничтожали в учреждениях, где понятие смерти было привычным — в больницах и тюрьмах, и это были убийства по долгу службы, а не в приступе ярости. В 19401941 гг. массовые убийства переместились на поля сражений и были обусловлены логикой и законами войны. И лишь начиная с 1942 г. уничтожение людей стало институализированной практикой, резко отличной от убийств, узаконенных юридическими нормами или традицией. Впоследствии пролитие крови потребовало еще большей жестокости от исполнителей, да и сами они успели пройти к тому времени хорошую практику и закалку. Мы не должны впадать в ошибку теории демократии и считать, что глобальные результаты являются прямым продуктом личностной мотивации или идеологии отдельных лиц. Это наивная социология. Массовые движения опираются на институты власти, где идеология определенных людей в какой-то момент становится главенствующей. Лидеры, активисты и простые обыватели, ставшие случайно или осознанно исполнителями государственного проекта, могут иметь разные ресурсы власти и разные мотивы действий. Даниэль Гольдхаген (Goldhagen, 1996) явно заблуждается, утверждая, что немцы всегда были приверженцами истребительного антисемитизма. Критику этого положения мы находим у Финкельштейна и Бирн, а также у Поля (Finkelstein & Bim, 1998; Pohl, 1997). До 80-х гг. XIX века в Германии не было еврейских погромов. В период перед Первой мировой войной антисемитизм в Германии достиг пика в конце XIX века. Даже сами нацисты воздерживались от антисемитских лозунгов на выборах, поскольку 0,7 % населения страны было невозможно обвинить во всех бедах, переживаемых тогдашней Германией. Антисемитские «почвеннические»[49] партии перед Первой мировой войной большой популярности не имели, исключая разве что Австрию. Антисемитизм существовал в Германии на бытовом уровне и никогда не претендовал быть краеугольным камнем государственной идеологии. Между бытовым антисемитизмом и расстрельными рвами для евреев — дистанция огромного размера. Лишь немногие семиты уезжали тогда из Германии. Большинство считало, что все скоро снова войдет в свою колею. Нацизм, внезапно пришедший к власти, вызывал разноречивые оценки. Уинстон Черчилль писал:
Я не знаю, будет ли Гитлер тем человеком, который ввергнет мир в новую войну, которая поколеблет основы нашей цивилизации, или он войдет в историю как человек, который возродит честь и спокойствие духа великой германской нации (Churchill, 1937: 165).
Черчилль до конца не понимал Гитлера и его мотивы. Не понимал этого и Сталин. Не понимало большинство евреев. Не понимали потому, что к тому времени нацизм еще не завершил весь цикл радикализации. В этом процессе были кульминационные моменты. Немецкий расизм и антисемитизм обозначились в 1920-х гг. вначале среди крайне правых, потом в 1930-х гг. внутри рядов активистов нацистского движения, с 1939 г. эта идея овладела умами рядовых нацистов и немцев как таковых, в 1941 г. эта политика стала основополагающей. Перечисленные всплески радикализации мы можем объяснить лишь тем, что нацизм есть порождение фашизма, но при ином соотношении политических сил и с иной социальной базой. Нацистское движение как организационная структура базировалось на иерархии и военизированном товариществе. Эти факторы воздействовали на нацистское руководство, на массовое движение активистов и на радикализацию немцев вообще.
РАДИКАЛИЗАЦИЯ РУКОВОДСТВА
Он старался отдавать поменьше письменных приказов, своими руками он никого не убивал и даже не присутствовал на казнях, но именно он, Гитлер, был главным виновником геноцида. Соратники объясняли это так: «Гитлер приказал» (Gordon, 1984: 141). У Гитлера было две почти равновеликие страсти: ненависть к евреям и имперский этнический реваншизм. И то и другое было направлено на Восток. Он утверждал, что евреи виновны в Первой мировой войне и Русской революции. С 1919 по 1945 г. он твердил одно и то же: «Очистить нашу нацию от евреев». Его реваншизм не ограничился довоенными границами 1914 г., ему было нужно «жизненное пространство» (Lebensraum) на Востоке. Но «жидобольшевистский» режим стоял на его пути. С 1919 г. он призывал к уничтожению и евреев, и большевиков силами возрожденного рейха. Эта тема неизменно присутствовала в его речах, двухтомном «Майн кампф», «Застольных беседах».
Оставалось лишь определить дату «похода на Восток» и способ уничтожения его народа. Гитлер и элита рейха варьировали термины — Vernietung (истребление), Entfernung (устранение), Verbannung (запрещение). Термин Ausrottung (ликвидация) нечасто фигурировал до 1940 г., но и он не всегда означал физическое уничтожение. Было время, когда Гитлер ратовал за такие меры, которые бы вынудили евреев к «добровольной эмиграции» (Naimark, 2001: 62–64). Но то, что он неизменно называл евреев недочеловеками и паразитами, большевиков — непримиримыми врагами, а славян — низшей расой, говорит о том, что этот человек был начисто лишен морали, что бы мы ни подразумевали под этим словом. В «Майн кампф» он написал, что «можно было бы сберечь миллионы жизней в Первой мировой войне, если бы 12–15 тысяч еврейских предателей нации уничтожили отравляющим газом». Вероятно, это и было первоначальным планом Гитлера — уничтожить несколько тысяч, чтобы остальные в ужасе бросились вон из страны (Kershaw, 1998: 151–152, 249–250; 2000: 41–42,146,151).
Надо думать, что гитлеровский План А означал тотальную этническую чистку через вынужденную эмиграцию. Затем он перерос в План Б — «дикие» депортации. Политика в отношении славян и большевиков была не столь определенной, но от этого война на Востоке не стала менее бесчеловечной. Ведь речь шла о «жизненном пространстве» для немцев. Приверженность Гитлера к этническим чисткам и империалистической агрессии была ценностной рациональностью в чистом виде: политика подчиняется высшей цели, ценность которой абсолютна, а жертвы не принимаются в расчет. Теории рационального выбора для Гитлера не существовало: ради конечной цели он был готов поставить на карту все — судьбу страны и собственную жизнь.
Когда Гитлер стал канцлером Германии, он получил возможность сделать мечту явью — начать большую войну за жизненное пространство на Востоке и массовое уничтожение этнически враждебного населения. Отвращение к прогнившим западным демократиям побудило его вести войну и на этом фронте. По мнению Гитлера, это была война с мировым еврейским заговором, и, когда выяснилось, что его планы невыполнимы, ярость фюрера не имела пределов. В январе 1939 г. прозвучала страшная угроза:
Если международные еврейские финансисты внутри и за пределами Европы еще раз преуспеют во втягивании европейских наций в Мировую войну, то ее результатом будет не большевизация всего мира и победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе (Kershaw, 2000: 127).
Без Гитлера могли быть и еврейские погромы, инспирированные нацистами, и жестокая война, но, возможно, не было бы геноцида. Без Гитлера люди с физическими недостатками влачили бы жалкую жизнь, евреи и цыгане скитались бы, не находя себе пристанища, время от времени случались бы и погромы, на левых надавили бы так, что им пришлось бы капитулировать, вполне вероятно, были бы восстановлены и довоенные границы Германии. Сегрегация, принудительные депортации меньшинств во благо титульного большинства стали бы желанной и неизбежной политикой в авторитарно-националистических государствах Европы — могло быть все что угодно, но не геноцид. Геноцид принес Гитлер, человек, по которому можно судить не столько о роли личности в обществе, сколько о самом обществе, которое, обожествив Государство, выдвинуло личность на роль абсолютного диктатора как крайнюю форму фашистского Принципа лидерства.