Методичное и хладнокровное уничтожение началось не сразу и не среди всех. Довоенные штурмовики СА и СС в запале забивали людей насмерть, но не расстреливали их. Программа эвтаназии начиналась как рациональное, научно обоснованное, деловитое уничтожение людей в духе современных модернистских кошмаров. Потом она переродилась в циничное и жестокое убийство больных вне зависимости от диагноза. Процедура осталась столь же бюрократичной, но более лживой. Непрерывный поток вранья вводил в заблуждение общество — подделывались диагнозы якобы неизлечимых психических больных, фальсифицировались причины смерти, родственникам вручалась урна с фальшивым прахом. Когда больные осознали чудовищную правду, они стали кричать, отбиваться, бороться за жизнь и всячески нарушать покой и порядок медицинского учреждения. Потом айнзацгруппы начали расстрелы славян и евреев — выстрелами в упор, в затылок, это была кровавая бойня, жертвами которой стало больше миллиона беззащитных людей. Стрелковое оружие, грузовики, рации — все это достижения современной техники, но массовые расстрелы нельзя назвать бесстрастными, технологичными, рутинными или бюрократическими убийствами.
Пять лагерей смерти, в особенности их газовые камеры, стали кошмарным сном современной эпохи. Говорить о высоких технологиях здесь не приходится. Газ «Циклон Б» достаточно давно использовался в Германии для уничтожения насекомых и грызунов. Газенваген был создан квалифицированными автомеханиками, химиками, техниками. Ни те, ни другие не были великими изобретателями. А вот отбор и поиск жертв по всей Европе действительно нуждался в разветвленной и эффективной бюрократической системе. По иронии судьбы этому сильно посодействовала повсеместная система учета и контроля в странах всеобщего благосостояния. Немцы получили доступ к налоговой и банковской информации в Германии, Бельгии, Голландии и в других странах. Зная адреса, имена и вероисповедание, им было нетрудно вычислить евреев.
Сам процесс уничтожения бюрократическим, конечно, тоже не был. В лагерях смерти пьяные охранники прикладами и дубинками вколачивали в газовые камеры вопящих, голых, окровавленных людей. Палачи сознавали ужас всего происходящего и глушили себя потом алкоголем, который они употребляли в огромном количестве. Железнодорожники видели, как людей избивали до смерти, кладовщики, складировавшие одежду лагерников, замечали пятна крови, вырванные волосы, выбитые зубы. И лишь нацистская верхушка была ограждена от этих душераздирающих зрелищ — традиционная, историческая привилегия высшего начальства, руководящего геноцидом. В тысяче трудовых лагерей творились те же убийства, избиения до полусмерти, люди умирали от голода и непосильной работы — вряд ли это можно назвать современными технологиями (за исключением смертельных инъекций, которые безболезненно отправляли людей на тот свет). Военные преступники, оправдываясь перед судом, часто сравнивали себя с летчиками союзной бомбардировочной авиации. Действительно, ковровое бомбометание — вполне эффективное и современное средство уничтожения людей, легкое и щадящее для пилота, хотя бы потому, что исполнитель не видит своей жертвы. Но нацисты убивали по-другому и прекрасно понимали разницу. В 1941 г. в директиве Гейдриха вермахту об уничтожении евреев и большевиков сказано: «Особый статус Восточной кампании требует особых мер, которые следует проводить безо всякого бюрократического и административного вмешательства, с готовностью принимая на себя ответственность» (Trials of the War Criminals Before the Nuremberg Military Tribunals, 1946, The Einsatzgruppen case, Part IV, 127). Во всех случаях массовых казней на Востоке местной оккупационной администрации давалась полная свобода рук без каких-либо юридических ограничений (см.: Herbert, 2000). Инициатива на местах только приветствовалась. Это не было бюрократией.
Даже «убийцы за письменным столом» знали, что они делают и почему. Мотивы могли быть разными — карьера, страх перед вышестоящими, конформизм, наслаждение безнаказанностью, ненависть к славянам и евреям, нацистская идеология. Более значимым фактором здесь была идеология, а не технология Современности. Теория Баумана опирается на веберовскую концепцию инструментальной или технической рациональности. Это неверно. Разработанное Вебером понятие ценностно-рационального действия — вера в абсолютную ценность конечной цели — в гораздо большей степени приложимо к рассматриваемой ситуации. Нацисты верили, что уничтожают врагов во имя справедливой идеи. Все зло, что принесла нам современная эпоха, выступало как идеология, часто забрызганная кровью, а не как прагматичная бюрократия. Бюрократизированные государства не проводят кровавых чисток, но радикализированное общество к этому готово, и у исполнителей геноцида всегда найдется шанс на быструю карьеру.
ПУТЬ К КАРЬЕРЕ № 1: КАБИНЕТНЫЕ УБИЙЦЫ. ЭЛИТА
Высокопоставленные нацисты и примкнувшая к ним ненацистская элита сделали выдающиеся карьеры; кабинетные убийцы имели очевидную привилегию — им не надо было убивать лично. До того как начались массовые уничтожения, нацисты находились у власти уже больше шести лет, так же как и первоначально ненацистские элиты. У двух группировок было достаточно времени, чтобы сблизиться. Решение о проведении геноцида было принято в узком кругу Гитлера и приближенных к нему лиц и осуществлено несколькими сотнями крупных партийных и эсесовских функционеров. Практически все они были «старыми бойцами», ветеранами партии до 1933 г. Это были идеологические кабинетные убийцы, и нацистами они стали вовсе не потому, что рвались в палачи целых народов. Это пришло к ним не сразу.
В компетенции СС находились концентрационные лагеря под контролем Главного административно-хозяйственного управления (WVHA). Его возглавлял Освальд Поль, который отчитывался непосредственно перед Гиммлером. Он родился в Рурской области (впоследствии оккупированной), его отец был мастером на сталелитейном заводе Тиссена. Потом он служил на флоте, проявил себя талантливым администратором, которого раздражала бюрократическая косность, рано заинтересовался националистическими и нацистскими идеями. В партию вступил в 1922 г. в возрасте 30 лет. Освальд Поль был ярым нацистом с большими организаторскими способностями. Он внедрил в СС эффективный бюджетный контроль, перевел трудовые лагеря на самоокупаемость, сделав их независимыми от государственного бюджета. При нем исправительно-трудовые лагеря начали производить продукцию и приносить прибыль. По мнению Освальда Поля, от хорошо накормленного раба было больше проку, чем от трупа. При этом он никогда не позволял себе усомниться в справедливости кровавых приказов Гиммлера. Флотская дисциплина и боевое товарищество СС помогали ему преодолевать сомнения. Когда на вершине власти шла оживленная полемика на тему, что лучше — казнь или рабский труд, элита СС принимала коллективную ответственность за «окончательное решение», каким бы оно ни было.
Непосредственно Полю подчинялись три куратора концлагерей. С главой гестапо Генрихом Мюллером мы познакомились в седьмой главе. Рихард Глюке тоже был выходцем из оккупированного Рура, служил в отрядах фрайкоров, в нацистскую партию вступил в 1926 г., в 1930-е гг. работал в лагерной администрации под началом Теодора Эйке. Глюке был фанатиком массовых убийств, лично составлял расстрельные списки, но предпочитал не присутствовать на экзекуциях. Герхард Маурер был бизнесменом из Саксонии, нацистом стал в 1928 г. Будучи начальником исправительно-трудовых лагерей, предпочитал живых рабов, а не мертвых, но никогда не обсуждал публично свои предпочтения. В отличие от Мюллера, эти бонзы принадлежали к старой нацистской гвардии. Их приверженность к нацистской идеологии была бесстрастной и холодной. Из своих кабинетов эти нацисты высшего эшелона руководили строительством идеального государства, новой, очищенной от скверны Германии. Вдали от крови и зловония трупов им было легче сохранять свою суровую идейность. Еще одним эсесовским филиалом геноцида было Главное управление имперской безопасности (РСХА). Преемником Гейдриха на посту главы этой организации стал Эрнст Кальтенбруннер. Своим назначением он был обязан знакомству с Гитлером еще в Австрии, прямолинейностью и ненавистью ко всем политическим интригам. Вышестоящие не видели в нем соперника. Экстремизм и антисемитизм он унаследовал от отца. В юности физически очень сильный Кальтенбруннер вовсю молотил красных, католиков и евреев. Он казался вполне обычным человеком, женился и стал хорошим семьянином, успешно начал карьеру адвоката. К австрофашистским хаймверам (отрядам самообороны) он присоединился в 1929 г. в возрасте 26 лет, на следующий год вступил в нацистскую партию. Заявив, что хочет быть «стопроцентным национал-социалистом», Кальтенбруннер в 1931 г. вступил в СС и выступал с «захватывающими и зажигательными речами о смысле и целях национал-социализма». После нескольких арестов и отсидки в тюрьме он стал профессиональным революционером. Работая в СД, он курировал карательно-репрессивные акции, неизвестно, правда, убивал ли он сам. Он был ярым антисемитом и славянофобом. Нацизм для него был мировоззрением, охватывающим жизнь во всех ее проявлениях. А «раса — ниспосланной свыше основой мироздания». На суде он признал лишь то, что «истинный нацизм был искажен», а Гитлер допустил геополитические ошибки. Кальтенбруннер считал себя «идеальным политическим солдатом СС» (Black, 1984). Судьба вела его от насилия к геноциду, и он верил в справедливость своего дела.
Большинство сотрудников РСХА не имели практики насилия. Они принадлежали к одному поколению, родились в первом десятилетии XX века, были слишком молоды, чтобы участвовать в Первой мировой войне. Они сделали успешные карьеры, были образованными людьми, две трети обладали университетскими дипломами, треть — докторскими степенями. Большинство стали нацистами или правыми радикалами еще в студенческие годы, вступили в НСДАП до 1933. К середине 1930-х они были готовы к переустройству мира в соответствии с нацистской расово-национальной доктриной. Они знали, что от них ждут конкретных действий, и очень немногие спрятались в кусты, когда пробил их час (Herbert, 2000: 26–27; Wildt, 2002).