Зверства на Балканах были совершены в основном по приказу Верховного командования вермахта (Browning, 1985: гл. 2; Hilberg, 1978: 433–442; Mazower, 1993: 155–218; Steinberg, 1990). Ошеломленная отчаянным сопротивлением партизан, армия обрушила репрессии на мирных жителей. В карательных экспедициях участвовали и те, кто прошел школу ненависти на Восточном фронте. Фельдмаршал Вильгельм Лист, не член партии, не самый кровожадный из командующих на Восточном фронте, на Балканах действовал беспощадно. Сербы были «вспыльчивы… и жестоки. На первый взгляд, серб ничем не отличается от любого другого крестьянина. Но это в нормальных условиях. Если же ему что-то не по нраву, кровь бьет ему в голову, и рвется наружу вся жестокость, доставшаяся сербам по наследству от турок, которые были их господами сотни лет». Австрийский подчиненный Листа генерал Франц Бёме обратился к войскам: «Это страна, где в 1914 г. пролилась немецкая кровь из-за предательства сербов, мужчин и женщин. И вы должны отомстить за пролитую кровь отцов. Сербов надо проучить раз и навсегда». На Балканах в частях вермахта сражались в основном австрийцы. Гитлер считал, что именно им по плечу задача усмирить сербов (Bukey, 1992: 221222). По мнению одного из генералов, австрийцы унаследовали габсбургское презрение к «неисторическим народам» своей бывшей империи, куда, конечно, входили и сербы (Steinberg, 1990: 37). Одному австрийскому квартирмейстеру первому пришла в голову мысль, что за каждого убитого немца надо расстреливать 100 сербов и 50 — за каждого раненного. Расстрел проводило подразделение, понесшее потери, — по принципу кровь за кровь. Как и в любой партизанской войне, немцам было сложно найти и вычислить противника. Штаб Бёме считал партизанами «всех коммунистов, всех заподозренных в коммунизме, всех евреев, некоторых националистов и демократически настроенных граждан». По традиции шли под расстрел и цыгане, и — периодически — «криминальные элементы и прочие». Штандартенфюрер СС Турнер, пытаясь заставить местные власти депортировать «элементы», пришел в неописуемую радость, когда армия вместо депортаций расстреляла их. Турнер докладывал: «Сербия — единственная страна, где решен вопрос с цыганами и евреями». Некоторые офицеры выражали беспокойство, что с каждым новым расстрелом сербов или греков все больше народу будет уходить к партизанам. Генерал Курт Штудент разработал «Операцию возмездия» против всего местного населения, сопротивлявшегося немцам. План включал: 1) расстрелы; 2) принудительную мобилизацию; 3) сжигание деревень; 4) уничтожение мужского населения во всей округе. Верховное командование дало войскам карт-бланш на проведение операции «по уничтожению этой заразы». «Используйте любые средства, убивайте даже женщин и детей, если они смогут обеспечить успех операции». Более 1000 греческих деревень были сожжены (Mazower, 1993: 173, 176,183).
Вполне обычные армейские офицеры проявляли чудовищную жестокость. Биография Курта Вальдхайма, Генерального секретаря ООН и президента Австрии, позволяет пролить свет на историю этого лейтенанта. В его прошлом не обнаруживается ничего похожего на зверства СС, описанные в этой главе. Тем не менее (вопреки его опровержениям) Вальдхайм должен был быть по крайней мере свидетелем карательных операций и убийств 1942–1944 гг. Сын австрийского школьного администратора, он учился в Вене, вступил в ряды Национал-социалистической студенческой лиги и в СА (в их нелегальный период). Хотел вступить добровольцем в вермахт в 1936 г. в возрасте 18 лет, но призвали его только в 1939 г. в качестве офицера разведки. По материалам 1947 г., собранным на Курта Вальдхайма югославским правительством (еще до его возвышения), на основе свидетельских показаний было установлено, что Курт Вальдхайм участвовал в организации «убийств» и «расстрелов заложников», хотя сам и не нажимал на спусковой курок.
В его военном досье указано, что ему поручали «особые задания», а по дивизионным донесениям это были «окончательные ликвидации» «недочеловеков», проведенные «без жалости и пощады», потому что «лишь с холодным сердцем можно отдавать необходимые приказы». Большинство жертв были не евреи, а сербские и греческие крестьяне. В его собственных донесениях упоминаются чистки и уже знакомые нам «победы» над партизанами с подозрительно малым количеством оружия (739 убито, взяты как трофей 63 винтовки). Он был награжден хорватскими фашистами (как и многие другие). В 1942 г. он получил короткий отпуск, чтобы завершить докторскую диссертацию «Пангерманский национализм в XIX столетии». В диссертации он пишет: «В нынешней великой борьбе рейха с неевропейским миром, в нерушимом союзе со всеми странами Европы под руководством рейха мы сможем справиться с угрозой… идущей с Востока. Создание рейха — это историческая миссия Германии… Европа пала благодаря Германии, благодаря Германии она должна возродиться» (Ashman & Wagman, 1988: гл. 4). Курт Вальдхайм, вероятно, был нацистским идеалистом, до того не причастным к насилию. Сочетание идеалистического нацизма и военной тактики показательных репрессий разрушило моральные устои многих молодых офицеров его поколения.
Это не принесло им счастья. Австрийские солдаты в Югославии по вечерам в одиночестве ворошили в памяти картины массового расстрела, замыкались в себе, у них развивался «психологический блок». В Греции после расстрела в деревне Комено солдаты хранили угрюмое молчание. «Большинство моих товарищей были в глубокой депрессии. Почти никто не был согласен с этой акцией». Некоторые протестовали после экзекуции. Унтер-офицер выкрикнул в лицо своему командиру, ревностному нацисту: «Герр оберлейтенант! Запомните, я в последний раз участвую в этом деле. Это было свинство, это не имеет ничего общего с войной». Еще один лейтенант тут же заявил, что «его тошнит… что такая акция недостойна немецкого солдата». Возмущение стихло только тогда, когда командир призвал их к порядку, угрожая наказаниями, если они не будут вести себя «с должной суровостью». Командир вермахта на острове Корфу Эмиль Иегер твердо решил не допустить депортации евреев с острова. С ним никто не посчитался, и высылку евреев вместо него провели флотские офицеры. У солдат оставался последний, крайний выход — дезертирство. «Но у нас на это не хватило мужества. У нас не было ни одного дезертира». И редко кого наказывали даже за самые бесчеловечные преступления (Mazower, 1993: 195–200, 211–215, 253–254). Вермахт был лучшей армией в мире, они стойко сражались до самого конца. И этот великолепный боевой военный механизм нацисты превратили в кровавую мясорубку для мирного населения.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ К ГЛАВАМ 8 И 9
В моей выборке большинство самых кровавых преступников были убежденными нацистами. Треть совершала акты насилия в довоенные времена, карьерный путь большинства прошел через эскалацию насилия вплоть до массового геноцида. Призывники-новобранцы составили лишь 10 % среди совершивших преступления; в исследуемой группе было много этнических немцев с иностранных территорий, оккупированных Германией. В среднем каждый из попавших в выборку отслужил четыре года в трех разных карательно-репрессивных органах, связанных с геноцидом. Практически все оказавшиеся в геноцидных формированиях не знали, что от них потребуют проводить массовые убийства, но к 1942 г. геноцид стал их профессиональной карьерой.
В подавляющем большинстве это были мужчины из всех социальных групп. Главной источником нацистского рекрутирования и его социальной опорой были немцы с утраченных территорий или приграничных угрожаемых районов; экономические секторы, тяготеющие к нацизму; представители определенных профессий (медицина, образование, право, военные и полиция), для которых нацистская идеология была созвучна их националистическим или протонацистским устремлениям. Принятая корреляция между нацизмом и протестантизмом в нашем случае оказалась зеркально обратной. Среди военных преступников были избыточно представлены католики. Возможно, это произошло в результате качественного перехода от вынужденного защищаться kleindeutsch-национализму к расово ориентированному, экспансионистскому grossdeutsch-национализму, воплотившемуся в нацизме. Таким образом, главными исполнителями геноцида, попавшими в мою выборку, были идейно мотивированные, убежденные нацисты.
Эскалация насилия становилась рутинной работой. Нацистская пропаганда демонизировала и дегуманизировала противника, присвоила себе и извратила патриотизм военного времени, опираясь на милитаризм и принцип непогрешимости вождя. Нацизм создал защитные механизмы для борьбы с естественным физическим отвращением и чувством вины. Исполнители подчиняли себя идеологемам «народ», «фюрер», «наука», «будущее». Это помогло кабинетным убийцам разработать технически совершенную систему геноцида и не чувствовать мелких уколов совести от сознания собственной опосредованной причастности к массовым убийствам. Интеллектуальные палачи прятались под дымовой завесой этики и идеализма. Реальные убийцы могли хоть как-то преодолеть отвращение к своему ремеслу, лишь поднявшись на более высокий уровень научной, элитарной морали. Менее образованные воспринимали идеологию на личностном уровне, обрушивая свой гнев на жертву: евреи и славяне — враги, развязавшие войну, а значит, у нас есть право на самооборону. Идеология также легитимировала вспышки агрессии, свойственные молодым мужчинам, беженцам и людям с психосоматическими отклонениями. Они кажутся нам чудовищами, но многие искренне верили в справедливость геноцида. Личная ответственность растворялась в коллективной. На уровне всего нацистского движения это была вера в «принцип вождя», на фронте — исполнение преступного приказа, в медицинской профессии — вера в научную истину и уважение статуса коллеги, в системе полиции — поддержание порядка. Это были классические, чаще профессиональные сообщества, где отношения выстраивались по иерархическому и коллегиальному принципу.
Разумеется, ни предшествующий кровавый опыт, ни Идеологическая индоктринация не могут служить единственными характеристиками военных преступников как фокус-группы исследования. Я не могу считать свою выборку репрезентативной. Несмотря на достаточно широкий охват, в ней представлено менее 10 % всех