Страны Оси остались независимыми государствами. Они не были в чистом виде марионеточными странами и обладали той или иной степенью автономии. Наименее независимой была Венгрия, затем шла Румыния, потом Болгария и, наконец, Италия как наиболее самостоятельная страна.
Венгрия
Элен Фейн рассматривает Венгрию как доказательство своего основного тезиса: Вторая мировая война оставила горы еврейских трупов именно в тех странах, где исторически был развит антисемитизм, как, например, в Венгрии. На самом деле венгерский антисемитизм не был ни постоянным, ни системным. Его пик пришелся на период между 1887 и 1892 г., еще одна вспышка произошла после Первой мировой войны, когда на гребне революции поднялся «жидобольшевизм». Было насилие, были и антисемитские законы. Затем, после 1926 г. все вошло в свои берега на целое десятилетие. Советский Союз занимался своими внутренними делами, венгерская еврейская диаспора осуждалась, скорее, как капиталистическая, чем коммунистическая. Но в конце 1930-х гг. Гитлер успешно изменил спектр политической жизни в Венгрии, он заставил его сместиться резко вправо, вызвав раскол в правительстве. Реакционная авторитарная группировка, объединившаяся вокруг адмирала Хорти, регента (президента) Венгерского королевства, стала радикальной, профашистской фракцией, тем яйцом, из которого и вылупился венгерский фашизм как политическое движение. Еще большие радикалы, такие как фашистская партия «Скрещенные стрелы», время от времени испытывали на прочность государственный режим. После 1938 г. венгерское правительство ужесточило антиеврейское законодательство, хотя Германия и не оказывала давления в этом вопросе. Когда Венгрия окончательно радикализировалась, три парламентские фракции взяли под контроль различные государственные институты. Это означало, что общего, консенсусного Плана А не существовало. До 1944 г. немцы, дорожа отношениями с союзником, не пытались навязать Венгрии свой план.
План А адмирала Хорти был знакомой нам попыткой сохранить национальную независимость. Силы геополитики толкали его в зону влияния Германии, но Хорти упорно отстаивал самодостаточность Венгрии. Зоологический расизм немецких нацистов, оттолкнувший от Германии так много союзников, лишь укрепил его убежденность. И все же Хорти был вынужден склониться перед могущественной Германией, при этом стараясь не нажить себе смертельного врага в лице антигитлеровской коалиции (на тот случай, если немцы проиграют). Его ненависть к большевизму сужала ему поле для политического маневра — ведь именно русские были главной силой на европейском театре войны. Итак, Хорти бросил венгерскую армию против России, но не спешил с решением еврейской проблемы. В этом вопросе правящая коалиция раскололась на две группы. Первая считала достаточными антисемитские дискриминационные законы (ограничения на образование, работу, собственность, место проживания). Вторая требовала принудительных полицейских или «диких» депортаций. Того же желали радикалы, местные фашисты и сами немцы. Премьер-министр Венгрии Миклош Каллаи считал еврейскую проблему не расовой, а экономической. «Социальная справедливость» требовала дискриминации. Экономическая сила евреев должна была быть уничтожена (Don, 1989). В правительстве Хорти также проводили разграничение между «мадьярскими евреями» и «иностранными евреями», недавними беженцами, осевшими в Венгрии. Правительство также отказывало в гражданстве евреям, жившим на территориях, которые Венгрия получила в 1938–1941 гг. Пришлыми евреями легко можно было пожертвовать.
Офицер немецкого СС докладывал: «Хорти признает ассимилированных будапештских евреев венграми, но местечковые еврейские голодранцы для него мусор». Дискриминация шла по культурному, а не по расовому признаку. Ассимиляция культурных евреев и избавление через депортации от всех остальных — в этом заключался План Б Хорти. Тем не менее под давлением немцев во всех странах «Оси» дискриминационное законодательство становилось все более беспощадным: от черты оседлости к гетто, от гетто к депортациям в лагеря смерти. В августе 1941 г. немцы и их венгерские фашистские пособники вынудили Хорти выдать 18 тысяч немадьярских евреев, которых венгры вывезли через старую польскую границу. Их объявили «жидобольшевиками», пятой колонной русских. Депортацию провели через Министерство внутренних дел, местные префектуры и сельскую жандармерию, которая состояла из радикалов и фашистов, призывавших «очистить территорию от евреев». Теперь страна могла «освободиться от еврейских паразитов и получать экономические выгоды от трансграничной торговли не через евреев, а через христиан» (Fejes, 1997). Примерно две трети депортированных были гражданами Венгрии (возможно, Хорти об этом и не знал).
Режим был внутренне противоречив. Радикалы требовали «окончательного решения» посредством полицейских или «диких депортаций». Мотивы разнились: антисемитские предрассудки, идейный органический национализм, жажда стяжательства. Антисемиты были уверены, что немцы покончат со всеми евреями, переправленными через границу, но вермахт решил не марать руки и отправил их всех назад. Был найден компромисс. 5 тысяч евреев венгры призвали в армейские трудовые батальоны, туда же были зачислены и левые политические заключенные. Когда поражение в войне стало неизбежным, отношение к еврейской трудармии резко ухудшилось, и большинство погибло. 12 тысяч евреев, все еще живших в приграничных районах, были уничтожены немецкой айнзацгруппой совместно с украинскими националистами и венгерскими войсками.
Раскололась и армия. Она не участвовала в депортациях 1941 г., за исключением этнических немцев-швабов, сильно симпатизировавших нацистам. Другие венгерские солдаты пытались спасать евреев (Zbikowski, 1993: 178). На беспокойной границе с Югославией, где на первом плане были интересы национальной безопасности, картина выглядела удручающей. В январе 1942 г. венгерские солдаты и жандармы уничтожили 3300 человек на бывшей югославской территории, аннексированной Венгрией в 1941 г. 77 % жертв оказались сербами, лишь 21 % были евреями (погибло и некоторое количество цыган). Правительство Венгрии не желало конфликтов с сербским меньшинством. Верховное командование провело расследование, часть преступников судил военный трибунал. Среди обвиняемых снова преобладали правые радикалы и швабы (Braham, 1989а). Война продолжалась, и венгерская армия все теснее смыкалась с вермахтом. Многие офицеры среднего и низшего звена стали открыто поддерживать партию «Скрещенные стрелы» и требовать освобождения Венгрии от «жидобольшевистского засилья». Мы приведем свидетельство одного офицера:
Еврейский вопрос имел катастрофические последствия для нашей армии. Произошла переоценка всех ценностей. Жестокость стали называть любовью к отечеству, зверства — героическими поступками, коррупция стала добродетелью… любая акция против (евреев) стала считаться оправданной… (Braham, 1981: 317.)
Хорти упорствовал до начала 1944 г., а потом окончательно сдался. Он согласился выслать 100 тысяч «чужих» евреев и так прокомментировал это одному доверенному лицу:
Немцы меня обманули. Теперь они хотят депортации всех евреев. Я, собственно, не против. Ненавижу галицийских, евреев и коммунистов. К черту их! Выкинуть вон из страны! Но… некоторые евреи — такие же хорошие венгры, как ты или я… Коротышка Хорин или Вида [еврейские капиталисты и члены Сената, Хорин был также евреем-выкрестом] — разве они не настоящие венгры? Их я немцам не отдам. Пусть лучше забирают остальных.
Хорти от всей души ненавидел большевиков. Это помешало ему вовремя переметнуться на другую сторону, как это сделал Антонеску в Румынии. Военная фортуна отвернулась от немцев, и Гитлер отчаянно нуждался в помощи венгерской армии. В этой ситуации Хорти мог бы упереться и защитить евреев, но немцы продавливали свои решения через венгерских радикалов, которые, заняв крупные правительственные посты, успешно выкручивали руки самому Хорти. Кабинет министров призвал искоренить «жидобольшевистскую угрозу» физически. Молодые правые депутаты требовали «жесткой, агрессивной, бескомпромиссной политики, основанной на Szeged Idea (фашизме) внутри страны, суровых мер против подрывных элементов и более эффективных методов в борьбе с еврейством» (Braham, 1989а: 587; 1989b: 602).
Адольф Эйхман был готов к неповиновению, когда в 1944 г. он попросил Венгрию выдать оставшихся венгерских евреев. Но встретил полное понимание и помощь среди радикалов, окопавшихся в главных государственных учреждениях. Эйхман сказал, что Ласло Эндре, статс-секретарь отдела Министерства внутренних дел по еврейскому вопросу, был готов «съесть евреев с паприкой».
Его заместитель Ласло Баки вошел в контакт с жандармерией. Немцы обещали давать по два эшелона в день для депортируемых, венгры требовали по шесть составов. Сговорились на четырех — транспорт был нужен для войны. За два месяца были депортированы почти 450 тысяч евреев, в основном их депортировали на тот свет. Осенью и зимой еще 60 тысяч были расстреляны или погибли на «дороге смерти». В 1941 г. в Венгрии жили 825 тысяч евреев. Через четыре года 68 % бесследно исчезли. Рэндольф Брэм делает вывод: «У немцев ничего бы не получилось… если бы венгерские власти не оказали им единодушной и эффективной поддержки». То же самое сообщили в Берлин эсесовские офицеры Феезенмайер и Винкельманн. Некоторые префекты, мэры, полицейские чины, госслужащие оттягивали до последнего исполнение приказа, некоторые в знак протеста ушли в отставку. Но их заместители остались и сделали то, что им было предписано. Большинство префектов заменили праворадикалами, других перевели туда, где их никто не знал и где любая попытка организовать сопротивление была бы обречена на провал. Но основная часть административного аппарата осталась на местах и выполнила приказы. Среди радикальных лидеров преобладали работники образования и государственные служащие. В массе своей венгры с удовлетворением восприняли исход евреев, не слишком задумываясь об их дальнейшей судьбе. Около миллиона человек получили свою долю при распределении имущества депортированных. В убийствах и избиениях приняли участие около тысячи сотрудников государственной полиции безопасности, от 3 до 5 тысяч из 20-тысячного жандармского корпуса, от 3 до 5 тысяч фашистов из партии «Скрещенные стрелы». Армия практически не была вовлечена в репрессии — у военных хватало своих дел на фронте. Немецкие офицеры СС в очередной раз с отвращением наблюдали дикие сцены насилия, а некоторые депортированные признались, что своих сограждан боялись больше, чем немцев (Arendt, 1965:140; Braham, 1981: 374,403, 841–842; Braham, 1995; Herczl, 1993:186–188; Höss et al., 1978: 135–136; Levai, 1948: 335–421; Molnar, 1997; Nagy-Talavera, 1997; Sagvari, 1997; Szinai, 1997; Szita, 1990).
В 1946 г. венгерский суд в Клуже (ныне Колозвар) признал 185 человек виновными в военных преступлениях при депортации евреев. Эти люди среднего возраста были скорее организаторами, чем рядовыми исполнителями. Судя по немалым должностям, которые они занимали, ответственность за репрессии несла власть. Из 179 человек, чей род занятий был установлен, 143 работали в государственных организациях. 37 человек были префектами, вице-префектами или мэрами, 17 — чиновниками низшего звена, 22 — начальниками полиции, 18 — полицейскими, 38 — офицерами жандармерии, 6 — унтер-офицерами и рядовыми жандармами, 5 — армейскими офицерами и 1 — рядовым солдатом. Остальные оказались сборной солянкой: 6 предпринимателей, 6 представителей свободных профессий, 6 ремесленников/торговцев, 3 «белых воротничка» и 9 женщин, из них 3 акушерки, которые бесцеремонно досматривали евреек в интимных женских местах. Многие были активистами партии «Скрещенные стрелы». Местные партийные комитеты часто становились инициаторами и организаторами депортаций. Один мэр дал гротескное описание событий, видимо стараясь воскресить грозный призрак советских депортаций:
Кровь и слезы, старики и дети, мужчины и женщины — они вымостят своими телами скорбный путь в далекую Азию. Кто будет тот, с кнутом в руке, подгоняющий это стадо, обессиленно бредущее на подгибающихся ногах? Евреи… Большевики и евреи — это близнецы-братья. Народ, который хочет победы, должен с корнем вырвать их из своего лона, ибо евреи не хотят и не могут слиться с нами (Braham, 1983: 84, 201–214).
Сельская жандармерия быстро зачистила округу по плану депортации, составленному свыше. Крестьяне взирали на это безучастно и ни во что не вмешивались. В городах депортации проводили боевики из «Скрещенных стрел» с помощью банд молодых головорезов. Сам Хорти, армия и церковь в свое время поддержали антисемитские законы 1938 и 1939 гг., теперь им с ужасом пришлось смотреть на развернувшееся повсюду насилие. Высшие церковные иерархи выразили протест немцам и стали укрывать евреев, но обычные приходские священники ожесточились. Один католический пастор возглавил банду погромщиков из «Скрещенных стрел», и, когда клирики крестным ходом проходили мимо штаб-квартир этой фашистской партии, они вздымали ввысь хоругви в знак благословения (Herczl, 1993). Газеты тоже подогревали антисемитские настроения. Когда усилились протесты за границей, Хорти и его единомышленники сплотились и защитили будапештских евреев. Им помогла городская полиция и армейские части, не позволив войти в город фашиствующей жандармерии (Karsai, 1998: 104–105). В июле Хорти начал запоздалые переговоры с Советским Союзом в надежде (беспочвенной) перейти на сторону русских. Нелепость этого плана заключалась хотя бы в том, что эмиссаром на переговоры был послан жандармский генерал, у которого руки были по локоть в крови (Erez, 1989:624, 639). Когда до ушей немцев дошло это известие (через правительственных радикалов), они арестовали Хорти и поставили вместо него лидера «Скрещенных стрел» Ференца Салаши. Новый назначенец рьяно взялся задело. По всей стране прокатился новый вал кровавых депортаций. К счастью, Красная армия вскоре ворвалась в Будапешт, и жизни уцелевших евреев были спасены. Как это обычно и бывает, кровавых исполнителей было не более нескольких тысяч. И снова их ядро составляли фашисты и военная полиция. В своей книге «Фашисты» я уже объяснял, почему нацисты рекрутировались главным образом из национал-радикалов и этатистов. Нацисты давили и извне. Если бы не Гитлер и не могущественный Третий рейх, никакого геноцида в Венгрии бы не было. Но все его исполнители все-таки были венграми. Режим был внутренне готов к этнической чистке, споры шли лишь о способах ее проведения. Радикализированные властные структуры обратились к геноциду в военное время, когда началась фрагментация государственной власти и самого государства. К несчастью, радикалы завоевали контроль над силовыми ведомствами, центрами военной подготовки, транспортом и связью, то есть всеми необходимыми ресурсами для осуществления геноцида. Главными исполнителями стали идеологически мотивированные органические националисты. Чистки стремительно переросли в дикие, погромные депортации, что создавало массу возможностей для личного обогащения. Простые обыватели получили возможность утолить свою алчность, что было легитимировано силами правопорядка, которые в обычных обстоятельствах обязаны стоять на стороне закона.
Румыния
В главе 9 книги «Фашисты» я рассказал об особой роли, которую сыграл в румынском национализме, агрессивном антисемитизме и фашизме «Легион архангела Михаила», самая влиятельная фашистская организация в стране. Правительство военного времени, Румынская православная церковь, военщина, фашисты и многие другие стали соучастниками преступлений — каждый в определенной мере. В зверствах, которые творились на земле Румынии, были повинны сами румыны. Раду Иоанид (Ioanid, 2000: 108–109) считает, что еврейские погромы часто проходили и в 1930-х гг., а когда Румыния вступила в войну на стороне Германии, они стали «национальным проектом». Хилберг пишет, что Румыния стала единственной страной, не считая Германии, которая прошла через все стадии насилия — от бюрократических дефиниций «что такое еврей», через дискриминацию, создание гетто, депортации и массовые убийства (Hilberg, 1978: 485–509). Но даже Румыния не довела еврейский геноцид до уровня тех стран, что были оккупированы Германией или находились под ее прямым контролем.
В 1937–1938 гг. Румыния лишила гражданства четверть евреев — без вмешательства Германии. Затишье длилось до августа 1940 г.: как раз перед тем, как страна вступила в войну, глава государства маршал Антонеску лишил гражданства всех румынских евреев, за исключением тех немногих, кто был гражданином страны до 1914 г. Антонеску был слабым и внутренне противоречивым лидером. Страна граничила с Советским Союзом, откуда исходила главная опасность, и, как многие националисты, Антонеску уверовал, что «жидобольшевики» являются его главным врагом. «Евреи — это главная внутренняя опасность», — утверждал диктатор и стремился устранить эту опасность еще до прихода Гитлера к власти — это был его План А, полицейские депортации (Ancel, 1993: 225). Правительство, которое под флагом «руманизации» вначале проводило политику культурного подавления и экономической дискриминации меньшинств, решило применить значительно более суровые меры к евреям. Стараясь впечатлить немцев (и заставить их прекратить поддерживать запрещенный в стране «Фашистский легион»), Антонеску в 1941 г. неоднократно призывал к этническим чисткам:
Мы переживаем великий исторический момент, наиболее благоприятствующий для полного национального освобождения, для национального возрождения, для очищения всей нашей нации от тех, кто не близок нашему сердцу, от тех, кто сплел паутину, через которую не могут пробиться лучи светлого будущего. Чтобы не упустить эту уникальную возможность, мы должны стать беспощадными.
Заместитель премьер-министра на заседании кабинета в июне 1941 г. сказал:
Румыния… должна воспользоваться этим моментом и очистить себя. Что же касается инородцев, позвольте вас уверить, что не только евреи, а все этнически чужеродные меньшинства должны быть решительно и сурово изгнаны из нашей страны (Ioanid, 1990: 214; 1994: 158–159).
Церковные иерархи настойчиво призывали к тому, чтобы христианская Румыния была очищена от большевиков, евреев и «сатанинской крови». Гитлера и Антонеску церковь воспевала в образе «архангелов, ниспосланных Господом на землю», «с крестами, пылающими на груди», сражающимися против «Синагоги Сатаны» (Ancel, 1989). Первые убийства в 1939–1940 гг. совершили наиболее гнусная квазифашистская Национальная христианская лига (LANC) и фашистский легион «Железная гвардия». Во время неудачного путча легиона в январе 1941 г. были убиты 120 бухарестских евреев, 1400 — жестоко избиты и ограблены. Был страшный случай, когда евреев живьем пропустили через автоматическую мясорубку скотобойни.
Иоанид (Ioanid, 1991; 2000: 57–60) назвал эти события «последним погромом царизма», но это не было случайной вспышкой политического экстремизма. Это был фашистский переворот и попытка геноцида румынских евреев. Валериан Трифан возглавил Фашистский союз христианских румынских студентов, молодежное крыло «Железной гвардии». Трифан учился на теологическом факультете, был фашистским и антисемитским пропагандистом. Накануне путча он призвал к решительным действиям в радиообращении: «Даже если евреи укроются в гадючьем гнезде, мы найдем их и там и растопчем». Во время мятежа он повел толпу на еврейский квартал в Бухаресте. Когда путч провалился, его тайно перевезли в Германию в форме офицера СС. Он закончил свои дни как уважаемый гражданин США. Антонеску оказался между двух огней: на него давила и внутренняя оппозиция, и Германия. В том же положении в свое время был и Хорти. И личные взгляды Антонеску, и разгул антисемитизма в Румынии предопределили дальнейшее. Гитлер любил маршала и одному из первых поведал ему тайну «окончательного решения». Антонеску не упустил своего шанса. Румынская армия должна была овладеть Бессарабией и Буковиной, отошедших к Советскому Союзу. Диктатор активно готовился к массовым репрессиям (Ancel, 1993,1994; Butnaru, 1992: 89-133; Ioanid 1990, 1994, 2000). Командующий жандармерией призвал к «очищению территории». Были сформированы элитные карательные войска по образцу немецких айнзацгрупп. Румынские методы «зачистки» не отличались порядком и организацией, немецкие наставники считали их, с одной стороны, спорадическими, с другой стороны — чрезмерными: лилось слишком много крови, слишком много было изнасилований и грабежей. Творить погромы румыны умели хорошо, но государственная политика требовала систематического, упорядоченного убийства. Первая резня, где жертвами стали от 3 до 13 тысяч евреев, случилась в июле 1941 г. в городе Яссы, еще до того, как румынские войска пересекли советскую границу. Антонеску был обеспокоен этой бойней, ее кровавый разгул лишил операцию секретности. Фашистские легионеры были среди провокаторов, призывавших толпу к убийствам, к делу подключились и профессиональные румынские каратели, действовавшие по приказу Верховного командования. Вспомним, что в начальном периоде войны венгерская армия часто препятствовала работе айнзацкоманд, румыны же сводили счеты с евреями с огромным воодушевлением. Итальянский военный корреспондент Малапарте описывает такую сцену:
Толпы евреев, преследуемые солдатами и обезумевшей толпой, неслись по улицам. Их убивали ножами и ломами; полицейские вышибали запертые двери прикладами винтовок… Солдаты забрасывали гранатами… погреба, куда забились евреи в тщетной попытке спасти свою жизнь; солдаты… перемигивались и хохотали во все горло. Там, где трупы лежали вповалку, трудно было ходить — ноги скользили в крови; ярость и безумие погрома захлестнули улицы городка, повсюду слышались выстрелы, рыдания, вопли и мстительный смех (Malaparte, 1946: 138).
По Бессарабии и Буковине прокатилась волна массовых убийств после того, как румынская армия захватила обе провинции. Уцелевших евреев перевезли в соседнюю Украину, где с ними покончили эсесовцы. Многие были убиты, грабежи шли безостановочно, уцелело немного богатых евреев, давших выкуп за свою жизнь, что еще раз показывает — румыны не были похожи на немцев, ради презренного злата они были готовы пойти на «идейный компромисс». Но не все были вовлечены в геноцид. Иоанид (Ioanid, 1990) перечисляет имена офицеров, отказавшихся выполнять приказ, рассказывает о солдатах, железнодорожниках и местных крестьянах, проявивших сострадание к несчастным. Но массовые убийства требовали массу исполнителей — половина из 330 тысяч евреев обеих областей была уничтожена к сентябрю. Немцы жаловались, что они не успевают «санировать» такое количество. Депортированные были доставлены назад в «резервацию Транснистрии», часть оккупированной Украины со столицей в Одессе. Туда же привезли и первые партии евреев, депортированных из центра Румынии — Регата. 200 тысяч депортированных, согнанных в огромную резервацию, терпели голод, лишения, смерть. Неизвестно, делалось ли это стихийно, с ведома Антонеску, или в этом и состоял его собственный, четко выработанный План А. Только 50 тысяч евреев уцелели к концу 1943 г. (Ioanid, 2000: 174; Schechtman, 1989).
Начались «дикие» депортации 200 тысяч евреев из Трансильвании, 20 тысяч цыган, представителей враждебных православных сект, как «иннокентьевцы» и украинской интеллигенции. Немцы были обеспокоены: «Похоже, что румыны хотят обезглавить украинскую диаспору и раз и навсегда решить эту проблему в Северной Буковине». Румынам предложили сделку: они возвращают украинцев, взамен немцы отдают в их руки румынских коммунистов. Украинцы ОУН жили в состоянии «постоянного страха». Антонеску заявил: «Мне наплевать, что в глазах истории мы будем выглядеть варварами… Стреляйте из пулеметов, когда надо стрелять». Самое кровавое зверство произошло после взрыва Штаба румынской армии в Одессе (возможно, что дистанционно управляемый заряд был заложен русскими перед отступлением). Антонеску потребовал крови: были расстреляны по 200 «коммунистов» (то есть обычных граждан) за каждого погибшего румынского офицера и по 100 заложников за каждого рядового. Этим дело не закончилось. За три дня было уничтожено 60 тысяч евреев — самая чудовищная гекатомба за всю историю окончательного решения еврейского вопроса. В этом румыны превзошли даже СС. Масштабы уничтожения и его скорость требовали современного оружия — пулеметов или гранат, но румыны сумели обойтись без технических средств. Геноцид превратился в кровавую резню, в которой каждый солдат старался превзойти другого в зверстве. Оправданием этой мясорубки стал все тот же «жидобольшевизм» (Hilberg, 1978: 199–201; Ioanid, 1990: 199–234; 2000: 177–182; Mayer, 1990: 261–263). Теперь это был настоящий геноцид. В дневнике Эмиля Дориана (Dorian, 1982: 163–164) ненависть к «жидобольшевикам» описана практически как психопатическое расстройство. Русских военнопленных называли жидами — евреями:
Я был потрясен всепроникающей ненавистью к евреям. Их считали предателями, диверсантами, коммунистами, нелюдями. Неукротимая злоба сорвалась с цепи, она распространялась, как зараза: люди не знали, когда в их кровь проникал этот микроб, они болели повально, все. О еврее можно было сказать любую мерзость… и даже если это был полный бред, тебе сразу верили. К нашему эшелону подцепили вагон 3-го класса, там были русские моряки, военнопленные… Охрана выскочила из вагонов, пассажиры на перронах — все бросились посмотреть на этих русских. Вполне понятное любопытство, если не считать того, что эти безумцы требовали ножи, топоры, пики, чтобы выколоть им глаза, чтобы отрезать носы «всем этим жидам».
Убийц было много, но имена их нам неизвестны. Лишь немногие румыны помогали евреям, остальные оставались безучастными. Особой жестокостью отличались фашистские легионеры. В главе 9 книги «Фашисты» я рассказал, что легион формировался из рабочих, а на командных должностях были госслужащие, специалисты, студенты, священники. Фашистские движение развернулось прежде всего там, где румыны жили бок о бок с евреями и с другими чужеродными меньшинствами. Это были нестабильные, приграничные территории страны. Не вполне ясна социально-этническая база геноцида. Инициаторы массовых чисток представляли собой широкий спектр правых националистов, в том числе и членов правительства, которым евреи (особенно из районов, граничащих с СССР), мадьяры и такая новая опасность, как украинские националисты, казались очень серьезной угрозой для Румынии.
Но в 1942 г. Антонеску приостановил геноцид. По примеру Болгарии и Венгрии он разделил евреев на две группы. Евреи из Бессарабии и Буковины (эти территории были румынскими лишь с 1918 по 1940 г., а с началом войны они были отвоеваны у Советов) считались враждебными «жидобольшевиками». Получив шанс на лучшую жизнь, политически активные бессарабские евреи поддержали советскую власть, что тоже вполне понятно. Повторюсь, что лишь немногие из них действительно были коммунистами. В Трансильвании, которую Румыния получила только в 1918 г., евреев обвиняли в сотрудничестве с мадьярами. Действительно, многие местные евреи были торговыми посредниками между румынским крестьянством и состоятельными мадьярами. Если бы в 1918 г. провели плебисцит, евреи выбрали бы венгерскую власть, а не румынскую. Тем не менее венгры были союзниками в войне, и трансильванские евреи представлялись более вестернизированными. Потому-то и считалось, что они не представляют серьезной угрозы. По мнению Антонеску, евреи коренной, королевской территории Румынии (Регат) были вполне цивилизованны и отчасти ассимилированы румынами, кроме того они были очень состоятельными и потому полезными.
Проводя эти этнокультурные разграничения, Антонеску бросал вызов румынским фашистам, стремившимся к расовому очищению нации от всех евреев. Либералы, монархисты, Ватикан оказывали на него давление, а США предлагали примкнуть к антигитлеровской коалиции. Антонеску правильно предположил, что может получить Трансильванию из рук союзников в случае их победы. Первые немецкие поражения на Восточном фронте в сентябре 1942 г. побудили его отказаться от договора с немцами о депортации всех евреев из Бухареста. После разгрома немцев под Сталинградом Антонеску публично объявил о разрыве этого соглашения. Он явно хотел завоевать кредит доверия у союзных держав. «Для Антонеску евреи стали разменной картой в большой политической игре» (Ioanid, 2000: 238–258, 271-283; Ancel, 1993, 1994). Он был менее зависим от Германии, чем Хорти, подчиненный рейху, и более изворотлив, чем его венгерский коллега. Если бы не Сталинград, Антонеску пошел бы и дальше; недаром он сокрушался потом, что ему не удалось очистить страну от всех евреев. Но коренные евреи в исторической Румынии выжили благодаря его геополитической прозорливости. И наконец, в августе 1944 г. Антонеску заключил союз с русскими, правда, слишком поздно, чтобы спасти себя. В следующем году его казнили. Диктатор был виновен в геноциде — он хотел уничтожить всех евреев Румынии.
Болгария
Болгария была единственной страной Оси, которая стойко сопротивлялась «окончательному решению». Мы можем быть благодарны за это и царю Борису, и ведущим политикам страны, и церкви. Но была и масса других факторов, благодаря которым большинство болгарских евреев уцелело (Hilberg, 1978: 474–484; Oren, 1989). Болгарские евреи составляли менее 1 % населения, не имели экономического влияния в этой почти полностью крестьянской стране и практически не вмешивались в политику. Историческим врагом болгарского национализма были не евреи, а турки — смертельная угроза для «цивилизованных европейцев», болгар, греков, русских, армян и даже евреев. «Восточники», такие как местные турки, помаки (исламизированные славяне), цыгане, гагаузы (тюркоязычные христиане), были маргинальными этническими группами. Впрочем, мусульмане составляли 14 % всего населения, и с этой силой приходилось считаться. Органический национализм пошел в наступление после 1934 г. Он был направлен не против евреев, а за институциональную ассимиляцию мусульман, в основном с помощью обязательного школьного образования. При других обстоятельствах войны болгарские турки могли бы стать врагами и жертвами. Так было и 30 лет назад во время Балканских войн, так случилось и после 1945 г., но во Второй мировой Турция оставалась нейтральной.
В Болгарии практически не было и антикоммунистических настроений. Россия помогла болгарам освободиться от турецкого владычества, поэтому болгарские националисты были славянофилами и не собирались ссориться с могучим восточным соседом. Болгария объявила войну Греции, Сербии, Британии, но не Советскому Союзу. Гитлер понимал это и использовал Болгарию как торгового партнера и как транспортный коридор для вермахта через Балканы. Никаких «жидобольшевиков» в Болгарии не наблюдалось, и фюрер должен был с этим смириться. Большинство болгар, не только элиты, были невосприимчивы к этнической и расовой ненависти, захлестнувшей Восточную и Юго-Восточную Европу, поэтому немцы не оказывали на них сильного давления.
И все же Гитлер требовал принять дискриминационные, антиеврейские меры. С ним были солидарны некоторые болгарские националисты, на которых сильно влияла русская белая эмиграция, итальянские фашисты и болгарские нацисты (те, которые получили образование в Германии). Болгарское правительство разбилось на ряд фракций, после того как праворадикалы просочились в Департамент по делам евреев — этот орган был создан по настоянию немцев. Вскоре был найден компромисс. Гитлер подарил Болгарии Фракию и Македонию, отвоеванные у Греции. 11 тысяч евреев, проживавших в этих провинциях, рассматривались болгарами как чужаки; эти несчастные и стали козлом отпущения, когда их передали нацистам в обмен на независимость Болгарии и неприкосновенность болгарских евреев. Когда у немцев и болгарских правых разгулялся аппетит, правительство согласилось депортировать еще 9 тысяч евреев, но местные власти, поддержанные многотысячными демонстрациями, сорвали этот план. Немцы так и не осмелились послать войска на подавление народных выступлений. Оставшиеся болгарские евреи подверглись дискриминации, но они уцелели. Как и в Польше, стратегические замыслы вермахта помешали местным националистам довести до конца антиеврейские чистки. В Болгарии у немцев были уязвимые позиции. Поэтому болгар миновала чаша сия — они не стали пособниками геноцида.
Правительства трех юго-восточных стран Оси делили евреев на различные, более или менее полезные категории.
Тем не менее они гораздо дальше ушли по пути геноцида, чем предполагали вначале. Страхуя свои геополитические риски, зависящие от исхода войны, они соглашались или не соглашались с тем, в каких масштабах должно было идти уничтожение евреев. Независимо от степени расового или религиозного антисемитизма, по общему убеждению, евреи несли в себе политическую угрозу органическому государству единой нации. Коренные евреи, проживавшие на исторической территории страны, не считались чуждыми, антипатриотическими или коммунистическими элементами в отличие от тех, кто находился на угрожаемых приграничных территориях. За исключением болгар восточноевропейские правители стремились очистить свою нацию от евреев. Евреев уничтожали, но до определенной черты. На некоторых примерах мы убедились, как легко было перешагнуть эту черту в странах, зараженных радикальным национализмом, в особенности если речь шла об угрозе территориальной целостности. Впрочем, этих примеров у нас не так уж и много.
Италия
Из всех стран Оси Италия была единственным независимым союзником Германии. Во всяком случае, до ноября 1943 г., когда Муссолини был вначале свергнут, а потом восстановлен в своих полномочиях уже как послушная марионетка Гитлера. До этого переломного момента все кровопролития были на совести итальянского режима, позже они могли осуществляться и под давлением Германии. Как показано в главе 4 книги «Фашисты», итальянский фашизм, проводя репрессии, старался избегать массовых убийств. Италофашисты не были пропитаны духом расизма и антисемитизма. В понятие «раса» они вкладывали, скорее, культурологический, чем биологический смысл. Создание итальянской нации, говорил Муссолини, — это акт добровольного единения различных групп. Все нации, утверждал дуче, имеют биологические различия. Еврейский вопрос был ему не слишком интересен. Граф Чиано, министр иностранных дел Италии, оставил в своем дневнике такое признание: «Евреев немного, и вреда от них нет, за редкими исключениями». Призрак «жидобольшевизма» не тревожил Италию. Вероятно, не более 10 % евреев были членами коммунистической партии. Однако начиная с 1934 г. Муссолини по оппортунистическим соображениям начал потворствовать проявлениям антисемитизма, а начиная с 1936 г. после совместной с немцами интервенции в республиканскую Испанию, Италия оказалась под сильным влиянием нацистской Германии (Michaelis, 1995). Лишь в Африке итальянские фашисты развернули кровавые этнические чистки, которые возвращают нас к колониальным временам, описанным в главе 4. Италия очень поздно, лишь в конце XIX столетия приобрела колонии в Северной Африке и восприняла общеевропейскую идеологию по отношению к порабощенным народам: только белые являются гражданами на новых землях. Фашистские идеологи, такие как Энрико Коррадини, призывали к колонизации заморских владений во благо процветания белой расы. Политика переселения требовала очищения африканских территорий от местного населения. Войны в Ливии и Эфиопии сопровождались массовыми убийствами. В 1928–1932 гг. при подавлении национального сопротивления в Ливии была уничтожена четверть населения Киренаики — 225 тысяч человек. Но даже это побледнело на фоне того, что итальянцы творили в Эфиопии. В 19361938 гг. погибло больше эфиопов, чем в Италии было евреев. Итальянский антисемитизм выражался лишь в том, что итальянские евреи были ущемлены в правах на образование.
Анджело Дель Бока (Del Воса, 1969) выделяет три типа насильственных акций в Эфиопии, которые я распределяю по категориям, указанным в таблице 1.1. Вначале это была «безжалостная война» с применением иприта и других отравляющих газов, запрещенных Женевской конвенцией. Газы распылялись с самолетов, убивая все живое или калеча людей на всю жизнь. Один американский журналист оценивает число жертв в 250 тысяч человек убитыми или получившими увечья. Очевидцы рассказывают о «бессчетных трупах людей и животных», разбросанных по равнине, о «тысячах тел в разных стадиях разложения».
Последствия геноцида были долгими. Итальянский врач, служивший в 1941 г. в британских войсках, рассказал мне, что в Эфиопии он видел множество людей с ногами, изъеденными ипритом до костей. Это произошло с ними после того, как они прошли через зараженную территорию. Горчичный газ — это игрушка по сравнению с термитными и атомными бомбами Второй мировой войны, но надо помнить, что это было первым беспощадным уничтожением отсталого и немногочисленного народа. Цель была очевидной — освободить территорию для миллиона будущих итальянских переселенцев. Эту операцию нельзя сравнить с «окончательным решением», скорее, это было похоже (в меньших масштабах) на массовое уничтожение поляков нацистами.
Во-вторых, после победы итальянская оккупационная администрация прибегла к «показательному подавлению», перешедшему в политицид. Муссолини послал краткую телеграмму генералу Родольфо Грациани: «Все пленные мятежники должны быть расстреляны». Грациани, прославившийся зверствами в Ливии, дал ответ: «Дуче получит Эфиопию, как ему захочется — с эфиопами или без». Своим соратникам Грациани телеграфировал: «Мы должны довести нашу работу до полного уничтожения противника». Сдавшихся в плен эфиопских солдат расстреливали тысячами. Многие мирные жители в повстанческих районах разделили их судьбу. В Аддис-Абебе отряды чернорубашечников устроили «охоту на мавров». Они поливали бензином улицы, поджигали, а бегущих в панике людей забрасывали ручными гранатами. Немногочисленная эфиопская интеллигенция была ликвидирована: не менее трех тысяч погибли в Аддис-Абебе, около тысячи коптских священников были уничтожены по всей стране. Через какое-то время более умеренный граф Ди Аоста сменил Грациани, но было уже поздно. С того момента Италия начала устанавливать свою гегемонию с помощью разветвленного репрессивного аппарата. И это снова перекликается с нацистским режимом в Польше и в других странах Восточной Европы. Итальянский случай нельзя назвать тотальным геноцидом. Это было строго дозированное массовое убийство для заселения обезлюженных территорий, и это был политицид, лишивший эфиопов политических вождей сопротивления.
В-третьих, после того, как репрессии пошли на спад, колониальная политика фашистов стала опираться на расовую сегрегацию. Было запрещено сожительство с туземными женщинами. Как писал один журналист, «чтобы сохранить расовую чистоту белых в Восточной Африке, был востребован расизм как главная доктрина фашистской колониальной политики» (Del Воса, 1969). Но идея фашизма пришла в столкновение с умонастроениями и темпераментом обычных итальянцев. Итальянские солдаты и поселенцы не были расистами и ни в грош не ставили официальную политику властей. Итальянский характер, — говорили они, — это дружелюбие, великодушие и любвеобильность. Итальянцы вступали в интимные связи с эфиопскими женщинами по обоюдному согласию или за деньги, но никогда не прибегали к насилию. Нацистским геноцидом здесь и не пахло. В Ливии Муссолини даже прикинулся на время защитником исламской цивилизации. Это был традиционный колониализм. В середине 1930-х гг. лишь Италия и Япония создавали поселенческие колонии на завоеванных территориях. В худших случаях японская колониальная политика в жестокости ничем не уступала итальянской, с той лишь разницей, что после победы японцы практиковали самые жесткие формы принудительной ассимиляции, культурного подавления, не исключая в крайних случаях и массовых убийств. Если говорить о европейском колониализме, то лишь в Южной Африке он вылился в полную расовую сегрегацию, которая никогда не была избыточно кровавой. Колониальные чистки и массовые убийства, проведенные Италией в середине XX столетия, своей жестокостью обязаны идеологии фашизма.
В свою очередь, итальянский колониализм подтолкнул традиционный фашизм в сторону нацизма. И этот фактор, и твердая решимость Муссолини идти с Гитлером до конца генерировали антиеврейские законы от 1938 г. В этом вопросе Германия не оказала на Италию никакого давления (Preti, 1974). Муссолини все чаще и чаще обращал свой гнев на евреев, призывал фашиствующих студентов и журналистов разворачивать антисемитские кампании. Во всем мире лишь немцы поддержали Муссолини в его эфиопской авантюре, подтолкнув дуче к бесповоротному принятию нацистской идеологии. Евреи громче всех призывали Лигу Наций применить санкции к Италии — они знали, чего им надо бояться. Муссолини и раньше считал, что «международное еврейство» ненавидит его режим, но предпочитал не провоцировать своих противников. Теперь, когда евреи открыто бросили ему перчатку, Муссолини не оставалось ничего другого, кроме как объявить их врагами итальянской нации. Итальянский диктатор ожесточался все больше, по мере того как радикализировался его режим. Он опасался, что фашизм как политическая система начнет стагнировать (это действительно происходило после его прихода к власти), поэтому он требовал «прогрессивной тоталитаризации» движения. Итальянская радикализация не была столь бескомпромиссной, как германо-нацистская, описанная нами в главе 7, но двигалась она в том же направлении. Антисемитские законы не были популярны в Италии, за исключением Триеста (Szajder, 1995). Там было больше евреев (но не более 4 % от общего населения), и антисемитизм, как и обычно, стал своеобразной прокладкой между другими этнонациональными конфликтами — в этом случае между итальянцами, немцами и словенцами. Еврейские космополиты Триеста расценивались всеми как союзники иностранных врагов. За пределами Триеста уличные беспорядки, устраиваемые фашистами, лишь изредка затрагивали еврейское население. В докладах СС указывалось, что итальянцы и итальянские власти выступали против депортаций. Некоторые итальянцы боролись против геноцида в оккупированных Франции, Хорватии и Греции.
Ожесточенная партизанская война против итальянских оккупантов в хорватской Далмации подавлялась массовыми расстрелами заложников и жесткими бомбардировками населенных пунктов (Tomasic, 1946: 113). Но как считает Джонатан Стейнберг, «итальянские солдаты несли в себе иные моральные устои», чем солдаты вермахта. Итальянский фашизм вырос из традиционного монархизма и национализма. Итальянского фашиста нельзя было поставить на одну доску с офицером СС, растоптавшим консервативные традиции немецкой армии. Поэтому евреи, сербы и греки гораздо меньше пострадали от рук итальянцев (Mazower, 1993: 150–155; Steinberg, 1990: 206–227).
В ноябре 1943 г. на севере Италии была провозглашена Республика Сало, или Итальянская социальная республика. Созданное Республиканской фашистской партией, новое псевдогосударство объявило себя левым и антикапиталистическим. Поскольку немцы опасались, что такая «левизна» отрицательно скажется на военном производстве, они направили радикализм левых в русло все того же антисемитизма. Примерно так же была переформатирована идеология немецких СА в 1930-е гг. (это мы обсуждали в главе 7). Парамилитарные отряды Сало устроили кровавую баню и евреям, и всем заподозренным в связях с партизанами. Большинство карабинеров и призывников отнеслись к этим погромам без энтузиазма. Самые рьяные головорезы, примерно 2 тысячи человек, освободили эсесовцев от неблагодарной задачи последних еврейских депортаций. Некоторые радикалы были просто солдатами удачи, другие африканскими чернорубашечниками, членами Добровольной милиции национальной безопасности (MSVN), парамилитарными полицейскими формированиями. Ветераны фашизма узрели врага в чуждом народе — это было последствием африканских войн и собственных нацистских убеждений. Снова появилось на свет старое пугало «жидобольшевизма». Сьюзан Дзукотти называет их «фанатичными фашистами… озлобленными изуверами, которым нечего было терять и некуда было идти… идеалистами, приспособленцами, садистами, уголовным отребьем, авантюристами, недозрелыми юнцами» (Zucotti, 1987: 148–154; Bernardini, 1989; Fargion, 1989; Hilberg, 1978: 421–432; Ledeen, 1989). Такой набор эпитетов звучит не очень убедительно, и социальный генезис этих военных преступников остается туманным. Многие из них были судимы после войны, архивные дела ждут своих исследователей. Ясно одно: и в Африке, и в Италии настоящие фашисты пролили больше крови, чем обычные итальянцы.