В XX веке губительный голод в Советском Союзе и Китае стал результатом государственного волюнтаризма. То же самое, но по принципиально иным причинам произошло во второй половине XIX столетия на Западе: холокосты поздневикторианской эпохи, волны голода, вызванные рыночными отношениями капитализма, унесли жизни свыше 30 миллионов человек. Природные стихии, как ураган El Nino, приводят к наводнениям и губят урожай. В свою очередь, мировой капиталистический рынок снижает стратегический запас зерна, необходимый в случае природных бедствий, — ведь цены растут именно тогда, когда появляется товарный дефицит, поэтому зерно даже вывозят из регионов, пораженных голодом, чтобы получить максимальную прибыль от продажи. Правительства принципиально не желают вмешиваться в эту ситуацию, считая, что свободный рынок — это лучший способ удовлетворить человеческие нужды (Davis, 2001). Не исключено, что и в XXI столетии, когда роль государственного регулирования столь ослаблена, мы снова повторим наши горестные ошибки, вызванные слепой верой в либеральную экономику, свободную от государственного вмешательства.
ГЛАВА 12Югославия, IНа пути в опасную зону
ОБСТАНОВКА В ЕВРОПЕ
Поражение фашистской Германии не покончило с этническими чистками в Европе. После капитуляции чисткам подверглась проигравшая «раса господ». В 1945 г. 18 миллионов немцев жили на Востоке за пределами родины. Советские немцы в основном остались в местах своего проживания, остальных насильственно переселили на Запад. 12 миллионов немецких переселенцев добрались до Германии, 2 миллиона не смогли этого сделать — они погибли в пути от рук местного населения, месть котрого была беспощадной. Лишь несколько тысяч из этого числа могли быть нацистскими преступниками. Оскар Шиндлер, провозглашенный праведником и в Израиле, и в Голливуде, был одним из тех трех миллионов судетских немцев, которых изгнали, лишили собственности, но не убили. И польское, и чешское правительства поддержали депортацию так же, как и союзники. В 1944 г. Черчилль в Палате Общин заявил, что депортации принесут «наиболее удовлетворительное и долгосрочное» решение этнических проблем. «Смешанного населения не должно быть во избежание таких проблем, как в Эльзасе и Лотарингии. Надо провести тщательную чистку». Президент Чехословакии Эдвард Бенеш назвал судетских немцев «нежизнеспособной популяцией», а один чешский генерал перефразировал крылатое изречение: «Хороший немец — мертвый немец». Лейтенант Смрчина «зачистил» немецкую деревню, уничтожив 25 мужчин и двух женщин без малейшего повода. Другой офицер снял с поезда и расстрелял 265 немцев — мужчин, женщин, детей. Немцы вспоминали, что красноармейцы относились к ним лучше, чем обычные чехи и поляки, если не считать изнасилований — советские солдаты изнасиловали тысячи и тысячи немецких женщин (Hayden, 1996: 727–728; Naimark, 2001: гл. 4; Seifert, 1994: 54, 67). Немцы внезапно оказались в роли жертвы, и те, кто стал их гонителями, считали это справедливым возмездием. На Востоке осталось меньше 3 миллионов немцев, это значит, что 85 % были депортированы. Большая часть пути к этнически чистой Европе была пройдена.
В Чехословакии вместо немцев расселили чехов и словаков. В Польше границы двигались вместе с людьми. Соглашение с Советским Союзом о расширении границ Польши на 150 миль к западу предусматривало переселение 4,3 миллиона поляков на запад и 520 тысяч украинцев, белорусов и литовцев на территорию СССР. Раньше Польша была польской на 67 %, теперь она стала польской на более чем 90 %. В Югославии гнев народа обрушился на хорватских, боснийских и сербских коллаборантов. Сербские партизаны вырезали почти 100 тысяч человек, в основном это были сдавшиеся хорваты. Немцев выдворили из Воеводины, после чего там обосновались сербские поселенцы.
Обмен населением был признан меньшим из двух зол: полицейские депортации и переселения в любом случае были лучше, чем вакханалия этнонационалистической демократии. Шехтман (Schechtman, 1962: 369) считает, что обмены населением по межправительственным договорам — лучший способ избежать этнических войн. Взгляд в послевоенное прошлое вызывает уважение к точке зрения хорватского социолога профессора Томашича. Он предложил ООН вернуть все сербские и хорватские меньшинства на их историческую родину. Это, считает ученый, помогло бы создать две устойчивые федерации: восточно-православную (Сербию, Македонию и Черногорию) и католическую (Хорватию и Словению). Впрочем, как и многие другие эксперты, он не посчитал нужным предоставить государственность боснийским и албанским мусульманам.
Древняя европейская практика чисток воскресла, когда 150 тысяч турок были выселены из Болгарии. Полумиллионная греческая диаспора в Турции сократилась до 100 тысяч после восстаний 1955 г. В 1970-е через «очищение» прошел и Кипр: 200 тысяч греков и турок разбежались по «своим» государствам на одном острове. Сейчас этнические меньшинства на Кипре не превышают тысячи человек. В 1993 г. ⅘ из 15 тысяч греков, проживавших в Абхазии, переселились на северное побережье Черного моря. Греки и турки всегда были космополитами, перемешанными в мультикультурной среде. Теперь они живут в пределах своих государств. Турецкая республика и соседние страны все еще дискриминируют курдские меньшинства, правда, ситуация с курдами изменилась к лучшему в Ираке, во всяком случае пока.
Коммунистические Советский Союз и Югославия на протяжении 40 лет держали под контролем национальный вопрос. Возможно, это высшее достижение социализма, которое не смогли повторить пришедшие им на смену молодые демократии. Привилегированной нацией в Советском Союзе были русские. И в СССР, и в Югославии народы обладали автономией в «принадлежавших» им республиках, при этом коммунистические партии решали национальные вопросы, делая упор на интернациональную классовую солидарность. Эта идиллия начала разрушаться в годы зрелого социализма. Начиная с середины 1970-х миллионы русских, ощутив этническое давление, начали возвращаться в Россию из Средней Азии. В тот период лишь маленькие прибалтийские республики продолжали оставаться привлекательными для русских (Bell-Fialkoff, 1996: 178–179). Коммунистическая Болгария начала притеснять турок. К 1989 г. уехало 350 тысяч. Оставшихся турок (наряду с цыганами и другими меньшинствами) заставляли принимать болгарские имена. Это было формой культурного подавления. И все же «народовластие» в его коммунистическом варианте, пусть и несовершенное в иных проявлениях, по духу своему было интернациональным. Для марксистов класс был выше этничности.
Распад советской империи происходил между 1985 и 1991 г. Вначале сецессия не сопровождалась сколь-либо значительным насилием. Новорожденные государства оставались полуавторитарными и консервативными, опасавшимися социальной мобилизации и конфликтов. Будущее виделось им как плюралистическая демократия и социально ориентированный рыночный капитализм. Большинство лидеров стран Восточной Европы усвоили западный взгляд на органический национализм как на социальный регресс. Кроме того, национализм мог бы помешать им в налаживании отношений с Евросоюзом. Националистические партии тогда играли вторую скрипку в оркестре либерально-капиталистических и экс-коммунистических, а ныне социал-демократических партий. В странах с бесспорными государственными границами националистам не удалось воскресить дух реваншизма. Румыния старалась не обижать мадьяр. За пределами Российской Федерации оказалось 25 миллионов русских, живущих в независимых государствах, где доминировали другие этничности. Русская постсоветская диаспора оказалась самым значительным этническим меньшинством Большой Европы, которое несло на себе клеймо бывших имперских оккупантов. Но за исключением Чечни, этнические русские нигде не подвергались кровавому насилию. Там, где они не предъявляли крупных политических претензий, их уделом была дискриминация, но не этническая чистка. Собственно такие претензии им и не были свойственны, поскольку у русских нет даже исторически оправданного названия их собственной страны[82]. Причины такой безропотности объясняет мой тезис 3. Большинство западных исследователей разделяют мой оптимизм (Brubaker, 1996; Laitin, 1999).
Если не считать Чечни, жертвами насилия становились не русские, а другие соперничающие этнические группы, в особенности в тех закавказских и среднеазиатских республиках бывшего СССР, где новые государственные границы прошли по этнически смешанным территориям. Взаимные территориальные претензии между армянами и азербайджанцами, грузинами и осетинами, грузинами и абхазами и еще более спорные и взрывоопасные этнорелигиозные пограничные конфликты между Таджикистаном и Узбекистаном стали причиной насилия и локальных войн в постсоветский период. В этих случаях враждующие стороны предъявляли друг другу в равной мере оправданные претензии на суверенитет над той или иной спорной территорией. Марк Бейссинджер (Beissinger, 2002) назвал вспыхнувшие национальные конфликты «приливной волной», вызванной крушением СССР, когда новообразованные государства приступили к пересмотру своих республиканских границ. Конституция СССР, построенная на принципах национального федерализма, не могла стать серьезной причиной распада страны (вопреки мнению, высказанному в: Bunce, 1999).
Но она определила конфигурацию этого разлома и характер последовавших конфликтов. Бывшие коммунистические вожди вдруг осознали себя лидерами этнонационалистических движений, на их стороне оказались и полиция, и службы безопасности, озлобленные беженцы внесли свою долю радикализма в обострившуюся ситуацию. Эти силы, а также криминальные элементы завладели оружием на брошенных советских военных складах и взвинтили уровень насилия. Одни страны погрузились в хаос, другие начали развиваться; но теперь они были гораздо более однородными по этническому составу.
Восточноевропейские страны, в большинстве своем моноэтничные, сохранили мир и порядок. Почти миллион этнических восточных немцев благополучно перебрались в объединенную Германию. В Восточной Европе оставались только две страны с ярко выраженной полиэтничностью. В 1992–1993 гг. Чехословакия мирно распалась на два моноэтнических государства. Новое тысячелетие Прага встретила как космополитический чешско-германо-словако-еврейский город. Но распад другого многонационального государства обернулся большой трагедией.