Мерете Прюдс Хелле родилась в 1965 году. Как автор дебютировала в 1990 году сборником рассказов «Все больше покоя», после чего написала множество произведений в разных жанрах, активно экспериментировала с литературной формой и горизонтом ожидания читателя. В частности, в 2008 году Прюдс Хелле издала первый в истории датской литературы роман-эсэмэс «Мне кажется, я тебя люблю». В 2011 году под псевдонимом Лив Мерк вышел айпэд-роман «Похороны». В 2017 году Прюдс Хелле получила премию «Золотой лавровый венок» за роман «Красота нации» (2016). Последний роман «Нора» (2019) написан по мотивам «Кукольного дома» Ибсена. В данной антологии читатель может ознакомиться с фрагментом романа «Для нас не было ничего невозможного» (2018) и рассказом «Галактика».
Для нас не было ничего невозможногоФрагмент романа
Они решили отмечать Рождество у бабушки и дедушки Мерле, после того как Герда съездила туда и убедилась, что инвалидная коляска проходит в двери Хусумвольдской церкви, а Эрлинг несколько раз настоятельно подчеркнул, что сложности, связанные с поездкой до Тингбьерга, – ничто в сравнении с необходимостью заниматься тут всеми приготовлениями. Ана сказала, что всем им было бы проще, если бы она умерла, и что она прекрасно понимает смысл его слов: его мама готовит лучше ее, Аны. Эрлинг ответил, что это, наверное, в порядке вещей, да, у его матери больше сноровки в том, что касается датского Рождества, и Ана разревелась и рыдала до тех пор, пока вдруг не вспомнила, что ее, Анины, рождественские пончики были куда вкуснее, чем у всех остальных, и Эрлинг вынужден был это безоговорочно признать. Тогда она тоже согласилась, что разумно отпраздновать Рождество в гостях, и они каждый вечер ели пончики в течение последних пяти дней вплоть до двадцать четвертого числа.
Двадцать третьего Мерле докатила маму в инвалидной коляске до центра, пока Эрлинг ездил к клиенту в пригород, в Харесковен. Ана нашла для него в магазине мужской одежды шарф в шотландскую клетку, а Мерле купила ему на карманные деньги жестяную коробку табака в «Скьольд Бурне». На уроке труда она вылепила на гончарном круге и покрыла глазурью три кружки, написав на них соответственно папа, мама и Клара, и еще до смерти Миндена успела смастерить три подставки под горячее, склеив несколько дощечек. Она выжгла на них буквы Г, Г и Л и цветочек рядом с каждой из них, так что теперь у нее для каждого было что-то милое.
Вечером в канун Рождества Мерле надела свои джинсы с бархатной окантовкой, коричневую «водолазку», поверх нее связанную крючком жилетку и почувствовала себя суперстильной. Клара сердито ворчала, потому что Ана заставила ее надеть что-то менее мешкообразное, чем обычно. Мерле вполне понимала Клару, поскольку в брюках и блузке с рюшками, какие носили в те годы, когда Ана была молода, Клара выглядела, как дети в Республике Биафра, одетые в европейский секонд-хенд. Ее груди выпирали из ребер, как тушки кур, которым свернули головы, но Ана заявила, что единственное, к чему будет приковано внимание людей, это чудные глаза Клары.
Шел снег, когда они после обеда выехали из дома. Сперва они ехали по Хойелофт Венге и Сковлиниен, потом пересекли Харесковен, и везде ощущалась торжественная атмосфера, с зажженными огнями в садах и людьми возле автомобилей и гаражей – они складывали подарки в багажники и на задние сиденья. Небо нависало над машиной тонким белым куполом и осыпало снежинками обнаженные деревья, а возле Кильдебаккена рыжая белка перебежала через дорогу прямо перед ними. Эрлинг сказал, что это был гном, и Мерле сделала вид, как будто поверила. Они доехали до церкви, где их ждали Гарри и Герда. Гарри подмигнул Мерле правым глазом. Он всегда подмигивал правым глазом, потому что через левый тянулся длинный белый шрам, полученный им в тот самый день, когда он запал на Герду; как он сам говорил, произошло недоразумение: он просто перепутал глаголы запасть и упасть и, впервые увидев Герду, упал с велосипеда и ударился о поребрик.
Было как-то странно входить в церковь, где ты совершенно ни с кем не знаком, но все стало проще, когда Герда села рядом с Мерле, притянула ее к себе и обняла своей длиннющей рукой, так что Мерле почувствовала себя защищенной, обдаваемая горьковатым дыханием бабушки. Все так красиво пели, и Эрлинг был доволен тем, что пастор был немногословен и им не пришлось выслушивать занудные наставления в такой светлый праздник. Причетник еще только приступил к чтению завершающей молитвы, а Герда уже подталкивала их к выходу, поскольку не могла положиться на то, что Лиз, оставшаяся дома присматривать за уткой, не занимается вместо утки своей персоной.
В Тингбьерге в окнах тоже горели свечи и огоньки, и были видны рождественские сердечки, а в таунхаусе, перед которым они припарковались, почти все окно занимало сплетенное Гердой сердце. Гарри подошел к входной двери и вставил ключ в замок, пока остальные выгружали из машины подарки и Ану, но, когда дверь открылась, оттуда повалил дым. Герда стремглав метнулась на кухню, а Гарри тем временем орал на Лиз, дрыхнувшую на диване, пока она не проснулась с очумевшим видом. К счастью, утка подгорела не вся, только крылышки, остальное, как выразилась Герда, приготовилось в самый раз, и Эрлинг принялся разрезать утку, пока Герда обжаривала картофель в сахарном сиропе и подогревала маринованную красную капусту. Гарри открыл дверь на выложенную плиткой террасу. Напротив росла яблоня, которую по распоряжению Герды он украсил рождественской гирляндой, хотя считал, что неразумно тратить деньги на такие глупости. Клара и Мерле переместили Ану на диван, где она восседала, как тесто, намеревавшееся подняться над всеми присутствующими, и оглядывалась по сторонам с видом сбитого с толку человека. Создавалось такое ощущение, что богослужение заставило ее забыть о том, где она находится. Рот Аны перекосился на бок, и Кларе каждые две минуты приходилось вытирать ей слюну в уголках губ. На стульях вокруг нарядно накрытого стола с красными салфетками в бокалах были рассажены вязаные гномы размером с настоящих детей, а под потолком тут и там тоже раскачивались и карабкались гномы.
Мерле пошла на кухню, где получила задание наполнить отваренные яблоки красносмородиновым желе. Она втыкала чайную ложечку, как лопату, в красного цвета массу, вырезая фрагмент желе соответствующей формы, и теперь этот кусочек был готов дрожать и колыхаться своей красной массой в углублении, сделанном в яблоке. Потом в гриль ненадолго отправили запеченную свинину, чтобы шкурка получилась с румяной корочкой, а потом, потом приготовления были завершены и можно было переместить гномов со стульев на диван и самим сесть за стол, у которого раздвинули столешницу, так что теперь он занимал практически всю гостиную, и Кларе, Мерле и Лиз пришлось пролезать под ним, чтобы сесть на свои места. Ана настаивала, чтобы они прочитали перед едой молитву, ведь был сочельник, однако Лиз полагала, что пусть уж тогда это будет отрывок из «Капитала». Эрлинг сказал, что неплохо бы помнить об окружающих, даже если ты сам коммунист, а Ана высказала мысль, что христианство и коммунизм, наверное, восходят к одной основной идее и что разница между ними сводится к сложенным в молитве рукам – и тут она действительно сложила руки и произнесла слова Иисуса: «Аз есмь хлеб животный», и тогда Лиз в свою очередь подняла руку со сжатым кулаком, сказав: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь; вам нечего терять, кроме своих цепей», но тут Гарри предложил им обеим забыть на сегодняшний вечер про свои дурацкие идеи. Ана, брызгая слюной, возразила, что на самом деле это уже чересчур – в сочельник называть христианство дурацкой идеей, и Герда вмешалась в разговор и сказала, что Гарри не имел в виду ничего обидного, после чего Гарри не сказал больше ни слова. Эрлинг налил всем шнапса, и они чокнулись за Рождество, за Иисуса и Карла Маркса. Мерле и Карле налили красного лимонада, поскольку Герда считала, что в этот вечер красный лимонад гораздо уместнее желтого.
Взрослые продолжили пить шнапс: у Герды не было никаких идей насчет более подходящего напитка под утку, а стопка шнапса – беспроигрышный вариант. Все было удивительно вкусно, причем вкусно в соответствии со всеми рождественскими канонами. Мерле ела, пока не почувствовала, что сейчас лопнет, и пила лимонад, громко при этом рыгая, отчего Герда испытывала за нее гордость, а Ане было мучительно неловко. А вот у Клары, к сожалению, болел зуб, и она могла жевать только крошечные кусочки. Эрлинг и Лиз высказали мысль, что зубная боль может утихнуть после рюмки шнапса. Лиз рассказала, что после Нового года приступает к работе помощником воспитателя в детском саду, где детей каждый день вывозят на автобусе на природу. Эрлинг еще в машине предупредил Ану, чтобы не вздумала комментировать хипповые идеи Лизы, потому что хотя они и были полной чушью, не стоило портить вечер. Поэтому никто не прореагировал, когда Лиз выкладывала, как она сколотит социалистическую ячейку из детей в садике.
Пока Герды не было в комнате – она добавляла миндаль в традиционный рождественский рисовый десерт – Гарри наконец поставил на стол бутылку портвейна, что показалось Ане премилым после всего выпитого шнапса – они осушили две бутылки – и, наверное, по этой причине она запела. И вот они уже хором затянули «Зеленая верхушка ели сверкает Рождеством», а Герда тем временем принесла чистые тарелки и поставила на стол красивую стеклянную вазочку с десертом. Прежде чем сесть за стол, она достала еще одну бутылку портвейна, поскольку первую уже прикончили, а Рождество нужно было отметить как следует, Гарри был с ней в этом солидарен.
Все положили себе по полной ложке нежного десерта, настолько нежного, сказала Ана, что было бы нелишним повзбивать сливки вдвое дольше, но таким уж он вышел, и не надо искать добра от добра, посчитали остальные. Эрлинг, возя ложкой по краю десерта, пытался заглянуть в вазочку, и все стали кричать, что так нечестно. С первого раза целый миндальный орешек не достался никому, и пришла очередь снова пустить вазочку по кругу. Наконец десерт был съеден, но никто так и не сознался, что ему достался орешек. Все с удивлением переглянулись и спросили Герду, не забыла ли она положить орех в рис, и она ответила, что с таким же успехом она могла забыть вставить с утра свою искусственную челюсть. Тогда Гарри открыл рот и сделал вид, как будто вытаскивает передний зуб, но это был миндальный орех, и Гарри он достался в первый же заход, поэтому Герде пришлось дать ему пару тумаков, отправляясь на кухню за марципановым поросенком. Гарри тоже как следует шлепнул ее несколько раз по заду, и Лиз спросила, не могут ли они вести себя хотя бы немного пристойнее. Герда парировала, что она, вроде, слышала, как Лиз ратовала за сексуальность, не скованную запретами, и Лиз подтвердила, что да, однако же не в случае с пожилыми людьми, на что Гарри с Эрлингом громко расхохотались, а Ана спросила, обязательно ли вести себя так неприлично за рождественским столом.
Потом Лиз, Мерле и Клара пробрались под столом в обратную сторону и пошли на кухню мыть посуду. Эрлинг помог Ане перебраться на диван, а она всхлипывала и говорила, что ей так жаль превратиться в обузу, но тут Лиза принесла полную вазочку сладостей: марципан, нуга, сухофрукты в шоколаде, и Ана забыла о том, что она всем в тягость. Эрлинг сел рядом с ней и закурил трубку. Гарри потихоньку улизнул в спальню, и когда дети, перемыв, вытерев насухо и расставив по местам посуду, вернулись в гостиную, стол уже сложили, и теперь между ним и диваном возвышалась рождественская елка, украшенная зажженными свечами, синими и красными шарами и белыми картонными гирляндами-гармошками. Ана и Эрлинг остались сидеть на диване, он обнял ее за плечи, и они подпевали остальным, водившим хоровод вокруг елки. Спели «Родился в Вифлееме младенец», «Счастливое Рождество» и «Я видел, как зацвела роза», ведь без последней Рождество было для Аны не Рождество, она запела на гренландском и не смолкала, пока Эрлинг не напомнил ей, что они в Дании. Герда пела громко и фальшиво, перекрывая более скромные голоса остальных, забывая при этом слова и оглушительно хохоча.
Гарри проорал «Вот опять Рождество» и выбежал через дверь террасы в морозную, мерцавшую звездами ночь, Эрлинг тоже вскочил с дивана и выбежал за ним, и Ана, которой все равно пора было отлучиться по нужде, была этому рада. Гарри с Эрлингом разгуливали по улице под окнами пентхаусов и натолкнулись еще на две семьи, которые тоже распевали «Вот опять Рождество», а потом они все взялись за руки и трижды проскакали вприпрыжку вокруг большого каштана, росшего позади домов, потом опять разделились на семьи и снова сомкнули ряды, крича друг другу: «Хороших вам рождественских дней!» Когда они вернулись в дом, у Аны был такой вид, как будто она только что плакала, слюни текли у нее по подбородку, но она ничего не сказала, и взрослые обессиленно попадали на диван и стулья.
Мерле и Клара сели на пол возле елки. Им дали еще по стакану красного лимонада, а Гарри откупорил бутылку вишневого ликера, которую ему подарил на Рождество один из клиентов. Теперь наконец пришла пора открывать подарки. Доставать их из общей кучи и раздавать, как всегда, досталось Кларе, и это было несправедливо, но уже стало традицией, уютной и комфортной. Взрослые обрадовались своим подставкам под горячее, Герда сказала про выжженный цветок, что никогда еще не видела такой красоты, а Ана заверила, что теперь будет пить исключительно из кружки со своим именем. Мерле получила калькулятор, его подарила ей Ана, пазл и свитер, связанный Гердой, но Гарри, Герда и Лиз подарили Мерле и Кларе по кассетному магнитофону, и этот подарок, конечно, был вне конкуренции. Эрлинг сказал, что, на его взгляд, это перебор, но Гарри возразил, что если человеку нельзя баловать собственных внуков, то что ему тогда вообще можно?
Лиз записала Мерле и Кларе несколько пленок, но им пришлось пообещать Герде, что они начнут слушать кошачий концерт, который они называют роком, не раньше чем вернутся домой. Когда все получили свои подарки и распаковали их, Герда, бросив в сторону Гарри оскорбленный взгляд, попросила Клару глянуть на всякий случай еще разик, вдруг она что-то не заметила.
– Или я, может быть, не заслужила подарка? – спросила она в ответ на уверение Клары, что под елкой не осталось ничего, кроме опавших иголок.
– Это все потому, что ты постоянно его пилишь, – сказала Ана.
– Нуу… – протянул Гарри, – не преувеличивай, она не так плоха.
Он неторопливо поднялся, подошел к полкам и стал выдвигать подряд все ящики и искать за книгами, бормоча себе под нос, что где-то же он здесь, черт возьми, положил маленький сверток.
– Может, это кольцо? – предположила Герда. – Такие коробочки легко теряются.
– Наверное, лежит в машине, – сказал Гарри.
Он надел деревянные башмаки и открыл входную дверь. Им было слышно, как он вышел на улицу, но, судя по доносившимся звукам, он звонил к соседям. Герда налила себе приличную порцию вишневого ликера и выпила залпом.
– Мужчины… – сказала она. – Главное, не показывать им своего разочарования, какой бы номер они не откололи.
С улицы послышался звук шагов, и вошел Гарри. На руках он держал щенка, кокер-спаниеля в рыжеватых подпалинах, уши которого свисали вниз через руку Гарри. Герда, Клара и Мерле хором завизжали, Эрлинг под их визг сказал, что это «черт побери, недурно», а Лиз заявила, что ей это обидно, поскольку Гарри решил заменить ее щенком, теперь, когда она от них съехала и живет отдельно.
Герда взяла щенка на руки и прижала его к себе, всхлипывая и качая головой, все в ней дрожало и трепетало. Она подняла его повыше, хорошенько рассмотрела и заявила, что раз он такой лохматый, то пусть зовется Дирк в честь актера, и Гарри согласился, сказав, что против такого имени ничего не имеет.
– Я таки побаивался, что ты назовешь его Танкерей, по марке джина.
На столе появилось печенье, но ликер и портвейн уже весь выпили, поэтому опять настала очередь шнапса. Гарри заснул в кресле, а Герда, держа Дирка на коленях, запела «Счастливые», мы наблюдаем, как благословенный день грядет, и песик лежал очень смирно. Лиз сказала, что это уж точно какофония, и Герда запустила в нее марципановым поросенком. Ана спросила, не пора ли ехать домой, потому что у нее просто больше нет сил. Мерле пригляделась к ней: лицо Аны грозило расплыться, утратив отдельные черты. Эрлинг сопроводил всех четверых до машины, после того как Мерле по меньшей мере сто раз погладила щеночка по ушкам. Они снова оказались в поскрипывающей от мороза ночи, под ногами лежал тонкий слой снега, а над головой блестели звезды, и свечи горели почти во всех окнах. Тут на улице появились какие-то люди с подарками в руках, на них были надеты шапочки гномов, и все приветствовали друг друга, так, словно не были совершенно чужими людьми, и желали друг другу хорошего Рождества, и это был, подумалось Мерле, когда она укладывалась на ледяном заднем сиденье, пристроив голову на колени Кларе, лучший вечер в ее жизни.
Галактика
На самом краю галактики, носящей название Око Саурона – по той причине, что она напоминает злое око из «Властелина колец», – кучка существ, состоящих из темной материи, приближается к белому карлику, который скоро взорвется. Они перемещаются в шестом измерении и, следовательно, невидимы, хотя в принципе это не важно, поскольку никто ни за кем не наблюдает, здесь нет глаз, нет ушей, только волнообразное ничто, сквозь которое с легкостью скользят эти «темные» существа.
Они зародились спустя милисекунду после Большого взрыва и, невидимые глазу, составляют где-то так процентов 90 всей Вселенной. И хотя они не менялись с момента Большого взрыва, они беззаботно пользовались энергией, полученной ими на день рождения. Забавлялись, отправляясь в прогулку по дальним галактикам, побывали в экзотических зеленых и лиловых газовых туманностях, с дикими воплями покатались по «кротовым норам», как будто это парк аттракционов, и не раз устраивали пикник в местах, где пролегают горизонты событий. Некоторые в результате всех этих забав сохранили лишь жалкие остатки энергии, другие растрачивали себя скромнее и все еще обладают кое-каким ее количеством, но за 49 миллиардов лет уровень энергии у всех у них постепенно упал. Они напоминают груду мобильных телефонов, лежащих на земле в сумеречном лесу где-нибудь на острове Утойя, на дисплеях мигает значок заряда: осталось всего 20 процентов, а зарядное устройство, к которому можно было бы подключиться, не близко.
Белый карлик, к которому они направляются, стал настолько массивным, что скоро взорвется, излучая невероятное количество энергии, которую наши образованные темной материей существа смогут использовать для подзарядки. Все, что им нужно, – оказаться поблизости от сверхновой в то мгновение, когда она взорвется. В нужное время в нужном месте, и это во Вселенной, где время и место – величины относительные.
Не только время, истекшее с момента Большого взрыва, представляет собой проблему. Не все ладно и с самой Вселенной. Вокруг существ, образованных темной материей, витает странное нечто, предназначение которого им не особо ясно. Они называют это темной энергией, и раздражает в ней то обстоятельство, что она заставляет Вселенную расширяться все быстрее во всех направлениях, и в результате очередные взрывы сверхновых и вспышки гамма-излучения происходят так далеко друг от друга, что на путешествие туда с целью подзарядиться уйдет практически вся энергия, которая осталась в запасе у темных существ. И они горят желанием найти решение этой проблемы. Но темная энергия не такая, как они. Она тупая, как пробка. Они не могут ни договориться с ней, ни оттянуть время.
Наши «темные» друзья воспринимают друг друга как цвета. Те из них, у кого энергии осталось меньше остальных, излучают красные волны, а те, у кого ее больше, чем у прочих, – синие. Они используют цвета вместо имен, рассказывая друг другу истории и сплетничая друг про друга, а в бездонной Вселенной нет недостатка в долгих темных вечерах, в которые можно посудачить. Темно-бирюзовый, Темно-лиловая, Темно-темно-красный, Темно-красный Топаз. Их разговоры, естественно, не в буквальном смысле разговоры: они не говорят, а коммуницируют. Все равно, что кто-то из нас занес бы палец над дисплеем мобильного, думая набрать чей-то номер, а лицо собеседника уже тут как тут, на экранчике, ты не успел еще и на кнопку нажать, а он уже говорит тебе: «Ты обо мне думал?»
Красные существа, у которых осталось не так много энергии, больше остальных горят желанием вовремя успеть к взрыву сверхновой, но в то же время они и самые медленные из всех. Они путают дорогу, сворачивают не туда или плутают в кротовой норе, по которой хотели срезать напрямик.
Темно-бирюзовый – самый харизматичный в этой компании, он считает себя умнее остальных и поэтому полагает, что, в силу естественных причин, он тут самый главный. Однако единодушия в этом вопросе нет. Темно-бирюзовый подгоняет Темно-темно-красного, с ошалевшим видом вываливающегося из кротовой норы. Темно-темно-красный посылает ему в виде ответного сигнала взрыв бешенства, который его близкая подруга Темно-лиловая пытается смягчить, объясняя Темно-бирюзовому, что на подобный всплеск ярости у Темно-темно-красного при всем желании не хватило бы энергии. Но ее друг ярится от этого еще больше. Мысли в виде электрических импульсов волнообразно перебегают от одного к другому и обратно. Тут Темно-красный Топаз, любящий задать вопрос, на самом ли деле Темно-бирюзовый идеальный вариант лидера или возможны другие кандидатуры, кричит им, что у них общая цель, которая должна их объединять, и нет смысла ссориться по пути к ней.
Темно-бирюзовый отвечает, что именно это он и пытается делать, но Темно-темно-красный слишком туп для того, чтобы это уразуметь. В ответ на что получает сигнал от Темно-темно-красного, что тот не вчера родился. Больше Темно-темно-красному никто не возражает.
Темно-лиловая подплывает к приятелю и отвлекает его рассказом о том, как она побывала на планете голубого цвета и обнаружила, что на ней можно создать жизнь. А если она способна создать жизнь, то она ведь может создать ее таким образом, что эта жизнь закончится новым Большим взрывом, и им не придется постоянно мотаться из конца в конец. Она передает информацию о таких вещах, как нейроны, руки и генератор частиц, так она их называет. Это звучит настолько убедительно, что Темно-темно-красный забывает про охватившую его злость.
Существа из темной материи сообща соскальзывают из шестого измерения в четвертое, где все предстает более реальным и зримым. Теперь они уже видят его, белого карлика. Он состоит из кислорода, магния и неона и распространяет вокруг себя пульсирующие кольца световой энергии. Он похож на яйцеклетку, ждущую, чтобы ее оплодотворили, но на самом деле он в скором времени превратится в кучу железных обломков и образованный газами туман. Они успели вовремя и могут расслабиться. Темно-бирюзовый начинает читать лекцию о белых карликах. Его никто не слушает. Темно-лиловая шепотом продолжает коммуницировать с Темно-темно-красным про свое мистическое видение. Нам недостает, вздыхает она, способности перемещать предметы. Мы можем только перемещаться сами. Темно-темно-красный шепчет ей в ответ, что она гений, и проплывает над ней, ласково ее коснувшись. Темно-лиловой кажется это настолько восхитительным, что время и пространство перестают для нее существовать.
Белый карлик понемногу начинает менять цвет. Темно-красный Топаз собрал всех в кружок около себя, вызвав недовольное ворчание Темно-бирюзового, которому кажется, что это было его привилегией. Суперновая звезда пульсирует прямо перед ними, и существа сплетаются вместе, чтобы ни капли энергии не просочилось. Темно-лиловая практически полностью погрузилась в Темно-темно-красного.
И вот это происходит. В не нарушаемой ничем тишине холодная, как лед, вспышка молнии начинает расти на суперновой, расширяясь концентрическими кругами, врывается вместе с излучаемым ею гигантским количеством энергии в сплетение существ и наполняет их темную материю новой энергией. Вспышка света после взрыва длится три с половиной земных часа, и существа из темной материи все это время всасывают в себя энергию, как будто они лежат на пляже, загорают и едят мороженое. Потом вспышка начинает уменьшаться в размерах. Все выглядит так, словно белый карлик делится надвое, и белое свечение исчезает в пустеющей теперь середине. От карлика начинает расходиться множество зеленых спиралей, и существа из темной материи спешат ретироваться, пока он не превратился в черную дыру. Они собираются в золотого цвета галактическом рукаве на расстоянии в несколько сотен световых лет от карлика и рассматривают друг друга. Заметно, что они подзарядились новой энергией. Только Темно-темно-красный по-прежнему темно-красного цвета, у многих же появились синие вкрапления, а Лиловая большей частью переместилась из красной части лилового спектра в синюю. Однако большинство жалуется, что путешествие дало меньше, чем они ожидали.
– Так не может дальше продолжаться, – вздыхает Темно-красный Баклажанный. – Суперновые взрываются все дальше и дальше.
Существа в целом падают духом. И тут слово берет Темно-темно-красный.
– Нам нужен новый Большой Взрыв, – посылает он сигнал остальным.
Они хохочут. Темно-бирюзовый шлет саркастические мысли.
– Слышь, ты ничего лучше не придумал? – такой смысл у этих мыслей.
– Это значит, нужно, чтобы кто-то мог строить, – настаивает Темно-темно-красный. – Кто-то, у кого есть нейроны.
Темно-лиловая отплывает чуть в сторону и внимательно на него смотрит. Она напряженно ждет, упомянет ли он, что это ее идея.
Остальные отвечают Темно-темно-красному мысленными издевками. Никто даже не слыхивал о таком, это просто курам на смех.
– Для этого этот кто-то должен уметь думать, – посылает сигнал Темно-бирюзовый.
– Думать, да, – отвечает Темно-темно-красный. – Совершенно очевидно, что на это способны Темно-лиловая и я. Мы нашли планету, где может зародиться жизнь, и тогда мы можем создать существо, состоящее из нескольких частей, существо, способное управлять вещами извне. Руки и генераторы частиц, так мы называем то, что хотим создать.
– Никому не понятно, о чем ты, – посылает сигнал Темно-бирюзовый.
– Говори за себя, – отвечает Темно-темно-красный. – Тут много кто понял, что я имею в виду.
Никто не реагирует. Темно-топазовый выдвигает предположение, что Темно-темно-красный повредился при подзарядке.
– Ну что, убедился, – посылает сигнал Темно-бирюзовый. – Никому ничего неясно.
Темно-лиловая скользящим плавным движением возвращается к Темно-темно-красному и погружается в него.
– Пошли, – шлет она ему сигнал. – Займем эту планету вдвоем. Зачем они нам сдались, мы и вдвоем создадим того, кто без устали будет генерировать идеи.