Роберт Золя Кристенсен родился в 1964 году. Он пишет в разных жанрах: от скандинавского остросюжетного романа и детских книг до современной мозаичной прозы, которую трудно отнести к какому-либо жанру, и специальной литературы. Золя Кристенсен дебютировал в 1997 году романом «Молчание Кристины». В общей сложности он издал более 30 книг. Переведен на английский, французский, немецкий и другие языки. Прозаические произведения Роберта Золя Кристенсена часто балансируют на грани художественного вымысла и документального описания, при этом они основательно приправлены черным юмором. Однако в его творчестве встречаются и психологические романы, конфликт которых строится на семейных взаимоотношениях: «А умер-то Кнуд» (2019) или «Воздушные шарики запрещены» (2017). В антологии представлены фрагменты самой обсуждаемой критиками книги Кристенсена «Исчезновение Гленна Видеманна» (2012), жанр которой можно охарактеризовать как короткий мозаичный роман.
Исчезновение Гленна Видеманна
Гленн Видеманн исчезает по непонятной причине 2 января 2011 года. Приходской священник немедленно объявляет своим долгом отыскать его. Расследование приводит его, в частности, в Нью-Йорк, где вроде бы, говорят, живет старшая сестра Гленна Видеманна. Но при этом в течение одной недели он замечен в районе Вестербро в Копенгагене и на Ваттовом море вблизи от границы с Германией. Спустя полгода после исчезновения Гленна находят в Роскилле-фьорде: там, где он прыгнул в воду, оказалось очень мелко. Он остается в живых, но его парализует от шеи до ног, и он утрачивает речь. «Исчезновение Гленна Видеманна» – это попытка составить из отдельных фрагментов образ Гленна: что он был за человек и какой была его жизнь.
Все началось с того, что исчез трактор Иба. Он стоял припаркованный в самом дальнем уголке парка. Никто толком не знает, сколько времени прошло с тех пор, но это случилось как раз в тот день, когда с моря на берег наползла полоса густого тумана, и когда он рассеялся, трактор уже поминай как звали. Никто не знает, что об этом думать, ведь его могли и просто спереть, но, когда этой весной при похожих обстоятельствах пропало пять коров, поползли слухи. Поэтому мы решили сегодня прочесать мелководье, а в воздухе висит такое количество капель влаги, что еще чуть-чуть, и мы начнем всасывать в себя эту гущу. Нам пока не попались ни коровы, ни тракторы. Зато мы видим кучу тележек, которые, как многие из вас наверняка помнят, в больших количествах пропадали с парковок супермаркетов. Я сказал ребятам, что мы ищем не тележки, черт с ними, но мои слова не находят в них должного понимания, и, хотя волочить тележки по песку стоит неимоверных усилий, Торбен, Ханс Отто, Карен и еще один парень, как там его по имени, решают вытащить их на берег. Ну и бог с ними. Остальные продолжают продвигаться в сторону третьей песчаной отмели, где мы наметили немного передохнуть. Тулле по-прежнему рядом со мной, она из Слагельсе, у них там отвратная вода на вкус, это все, что мне известно про Слагельсе. Я это знаю точно, потому что у воды в бутылке, которую постоянно сует мне Тулле, привкус мыла. Но мы продолжаем продвигаться вперед, Тулле и я, неважно, вкусная вода или нет, мы продолжаем продвигаться.
В этом мире и правда происходят невероятно странные вещи: исчезают люди, хорошие соседи уходят из дома и не возвращаются, а тут я начал прибираться у себя в комнате, с чего-то же нужно начинать (у нас в саду столько яблок!), из всех комнат выносятся вещи, стены нужно помыть и покрасить (это белый налив, ужасно кислый, в рот не взять), и вот я в процессе уборки в выстуженной комнате для гостей обнаружил коричневый фотоальбом, он стоял на полке, почти задвинутый за книги, так что в нем может вдруг обнаружиться что-то интересное, я прихватываю его с собой, полистаю вечером за чашкой кофе, грызя яблоко. (Все-таки не хватает у меня духу выбрасывать еду на помойку.)
Прочтя доклад Эллен Клак Тингструп, я не могу не высказаться по этому поводу, поскольку я никогда и ни в каком контексте не утверждал, что я отрицаю право женщин быть священниками. Я в Божьем доме мужчина, и хотя Эллен Клак пишет, что она наблюдала, как я отказался пожать руку одной из ее коллег в сане священника, я не могу относиться к ее словам серьезно, поскольку столько хороших людей в нашем приходе признавались мне в том, что я им симпатичен. Конечно, нельзя ограничиваться исключительно цитированием Библии, но как много, собственно говоря, упомянуто в ней священников с щелью, окруженной волосами? А таковая есть у всех женщин, неважно, священники они или нет, так они, в конце концов, устроены. Даже у королевы имеется такая щель, под платьем, под ее королевскими одеждами, так, наверное, правильнее было бы сказать, и она сама нарисовала их эскиз, этих одежд, и еще массу красивых акварелей в придачу, но довольно об этом. Ей же я, в виду того, что был пастором в Тильсте, пожал руку, и очень даже крепко, и это без каких-либо намеков на то, что она противоположного пола, ни на секунду не допустив при этом мысли, что под этими одеждами, под великолепным платьем, дизайн которого она сама разработала, скрывается один из самых больших, если не сказать один из самых черных и налившихся соками пионов на свете.
Дом, где прошло мое детство, был завален кастрюлями. Крыша текла, когда шел дождь, а дождь шел всегда, и мама ставила кастрюли в тех местах, где просачивалась вода, а когда дождя не было и кастрюли не стояли на полу, они стояли на плите. Мама варила варенье и продавала его проходившим и проезжавшим мимо. Малиновое варенье, клубничное, сливовое, варенье из тыквы. Она варила, варила, варила, а отец тем временем не мешал нашей скотине кусать друг друга, и все больше его коров отставали от остальных, оставались без корма, начинали хромать, на их шкурах появлялись опухоли и воспаленные раны, они все глубже вжимались в темноту хлева, все глубже вжимались в самих себя, они были совершенно измождены, эти коровы, а мама тем временем металась по дому с кастрюлями, либо пристраивая их под капель в потолке, поскольку крыша текла, и вода капала на пол, либо ставя их на плиту, эти кастрюли, где они до краев наполнялись вареньем, вареньем, вареньем.
Уже почти вечер, и мне вообще-то пора сидеть на трибуне и наблюдать за матчем «Мидтьюлланд» – «Брондбю», но я просто не смог оторваться от этого вот английского детектива, который я взял в библиотеке, он лежал среди книг, выдаваемых максимум на две недели, он оказался чертовски увлекательным, и сейчас частный сыщик как раз собирает всех в зале и указывает на дворецкого, поскольку дворецкий на самом деле внебрачный сын хозяина дома, и его имя указано в завещании, и я таки никак не предвидел такого оборота событий, поскольку следил за местным сельским дурачком, а я, скажу прямо, на этих делах собаку съел, и хотя мне как истинному болельщику пристало сейчас быть вместе со всеми на стадионе, дерясь за свой клуб и его честь, эта история стала для меня хорошим уроком, ведь в нашей жизни многое иллюзорно и выдает себя не за то, чем оно есть на самом деле, поэтому, когда ты слышишь шум и ссору в беседке, и дурачка застают убегающим оттуда, то тебе вовсе не там стоит начинать поиски, а наверху, на чердаке, где дворецкий и только что перешедший в «Брондбю» центральный полузащитник как раз делят столовое серебро, но это еще далеко не все, потому что я слышал по радио вчера утром, на канале П1, как раз перед тем как отправиться в библиотеку, что они снова не гасят по ночам свет в гигантских небоскребах в Нью-Йорке, потому что смертельно уставшие птицы, вылетающие ночью из мглы над Атлантикой, летели и летели прямо на небоскребы, бились о них и падали, падали…
Будь начеку в этой жизни, ведь если ты выберешь себе какую-нибудь Еву, то за соседним деревом всегда будет маячить другой самец, оттачивающий свое гребаное искусство обольщения, и не успеешь ты оставить свою самочку, а тебе ведь придется отлучаться время от времени, например, сходить насобирать какой-нибудь еды, сегодня у нас на обед орехи и дыни, дыни – это прекрасно, и пока ты всем этим занят, собираешь еду, чужак незаметно прокрадывается и быстро получает свое, да так, что весь лес трещит и трясется, ведь с ним можно по-быстрому, поскольку нет времени на нежности и заботу – этим займешься ты, дурень и собиратель еды, когда вернешься, неся в охапке всевозможные полезные фрукты.
На этой фотографии, сделанной в прошлом году во время подготовки к конфирмации, видно мальчиков на берегу моря, а я присматриваю за ними со своего лежака, да, ты будешь сидеть, где сидишь, сказал я себе, сделай лучше снимок, фотография к тому же долговечнее, но я не остановился на этом, потому что позже, осенью, я разрешал им играть в футбол в городе, в старом спортивном зале, и наконец вошел к ним, да-да, играйте-играйте, это полезно для мышц голеней, бедер и седалищно-пещеристой мышцы, отвечающей за эрекцию, а после игры это всегда был ты, я просил тебя остаться и пройтись шваброй по полу в раздевалке, спасибо большое, это просто отлично и мило, очень мило с твоей стороны, но не забывай про углы, в них нужно залезть шваброй, и примерно в то время я обзавелся привычкой ничего не надевать под облачение священника, мое тело было под ним голым и таким влажным.
Вчера я вышел на балкон в том доме, где Биттен и Вагн сидели за столом и ели, вышел, потому что мне нужно было глотнуть воздуха, Биттен говорит, ей совершенно определенно больше нравится принц Йоахим, нежели кронпринц, так что мне пришлось выйти подышать, и пока я стоял на балконе, откуда мне было видно соседа, поставившего свою лодку на деревяшки и оттирающего днище, оно все было в мыльной пене – пока я так стоял, я задал самому себе маленькую забавную задачку: выяснить, кем бы ты была, если бы была животным; перебирая вот так в уме различные варианты – бабочкой, медузой, зеброй, – я внезапно обратил внимание на то, что сосед внизу завязал шланг в узел и теперь совершенно очевидно ждал, когда я опять скроюсь из глаз, и я скрылся, войдя обратно в комнату.
На юге Зеландии, во Фредериксверке, находится та самая старинная фабрика по производству ламп и светильников, обращенная к воде стеной без единого окна, но ведь ты слоняешься туда-сюда по улице, туда-сюда по пешеходной улице с ее магазинами «Synoptik», «H&M», «Bog og Ide» и «Intersport» и не сможешь даже сказать, где ты сейчас: в Ренне, Сакскебинге или Хорсенсе, потому что городок, в который ты только что въехал, как две капли воды похож на город, из которого ты только что выехал, это так, и все тут, это нужно знать и делиться этим знанием, и пользоваться им во всем мире, а на берегу фьорда, как уже сказано, находится фабрика светильников, сохранившаяся старая версия, в такой модификации, предшествовавшей нынешним производителям светильников «Луч света», присутствовали все эффекты двадцатых годов, чего бы это ни касалось: выключателей, обоев на стенах или рабочих столов, и фабрика производила тогда латунные люстры на пять ламп с узкими плафонами, которые можно было поворачивать вверх-вниз, хотя забудь, продолжай гулять по своим пешеходным улочкам, купи себе мороженого и сходи в свою сраную сетевую забегаловку, готовящую бифштексы, она называется «Бифштексная Йенсена», но в глубине души ты понимаешь, что все, что происходит, происходит на старой фабрике без окон, да, там внутри, в огромных цехах, светит настоящий Луч света.
Они взяли отгул на работе и стояли там, нарядно одетые. Биттен и остальные из Кертеминне. Пришли поглазеть на свадьбу, прихватив с собой бумажные флажки с белым крестом на красном фоне и термосы. Тоже мне, додумались. Лично меня кронпринцесса Мэри не интересует ни капли. В общем-то, я этого и не скрываю, и если мы перевернем ее кверху дном и откроем, то отметины на ковре дадут нам знать, что мебель годами не отодвигали от стены.
Жил да был принц, довольно-таки одинокий, жил он в замке, и однажды его управляющий вручил ему три яблока, и принц отправился странствовать по свету в поисках любви, но у городских ворот он съел одно из яблок и, наверное, сделал он это напрасно, поскольку незамедлительно превратился в осла и, свободный, как ветер, потрусил в темный лес, и там повстречал зеленого дракона, который охранял нору в земле, и принц сунул ему яблоко, и тот тоже превратился, причем в гармошку, и − смотри-ка – принц тогда стал рыть землю задними копытами, но вместо того, чтобы прорыть землю насквозь и оказаться у желтых людей на другой ее стороне, он наткнулся на сундук с сокровищами и, приложив к нему ухо, услышал, как золотая птица поет там внутри что-то удивительно прекрасное, но по какой-то причине ничто в нем не отозвалось на это пение, и он снова забросал сундук землей, утоптал, как следует, земной шар и отправился обратно в замок в обнимку с гармошкой, довольно-таки утомленный и философски-пессимистично настроенный, как сказали бы немцы, «пессимизмусмюде», после долгих странствий и при полном нуле в графе «найденная любовь». Однако принцу полегчало, когда он заиграл на своем новом инструменте, обладавшем блестящими кнопками, и, по всей видимости, забыл, что яблоки превратили его в осла, а управляющий посчитал, что нет нужды ворошить его память.
Когда готовишь некоторые блюда из лобстера, требуется разрезать его надвое, прежде чем приступать к следующему шагу. Положите лобстера спинным панцирем кверху. Держите его за хвост чистым полотенцем, поднесите конец острого ножа к его голове и прижмите к панцирю в зоне, отмеченной крестиком. Ради Бога, избегайте встречаться с ним взглядами, скажите себе, что он так же не чувствует никакой боли, как и груша, срываемая с ветки. Проткните его ножом и режьте, пока лезвие не достигнет разделочной доски. Положите половинки подальше друг от друга, желательно в разных концах кухни. Займитесь смешиванием сливочного масла с эстрагоном, горчицей, солью и перцем, незаметно держа в поле зрения всю кухню – ни одно движение не должно остаться незамеченным.
Пока мы, настоящие – в отличие от него – фанаты, отстаивали честь, свою и клуба, Джон Барнекоу пребывал в прострации, стоя с петардой в руках. Он никогда ничего не говорил, и единственный издаваемый им звук был легким гулом – как от пустой бутылки, в горлышко которой дунули. В 2007 году мы небольшой компанией возвращались на автобусе из Бреннбю с выездного матча и сошлись на том, что пора преподать ему урок. Поскольку вариантов было не так и много, мы прихватили на следующую домашнюю игру против «Мидтъюлланда» связку бананов. Дождались подходящего момента. И в тот момент, когда их нигерийский нападающий установил мяч у углового флага, мы стали швырять бананы на поле, и тут же в наш сектор бросились контролеры и полицейские, просто офигеть, сколько их набежало, и мы все показали на Джона Барнекоу, который хмуро смотрел на меня, ища поддержки. Просто сдохнуть, как он на меня пялился, как будто я теперь был просто обязан выкинуть какой-нибудь фортель.
Сотворенная человеком штуковина, находящаяся на максимальном удалении от земного шара, на котором находимся мы, – это американский космический зонд «Вояжер», и он битком набит таксами, этими длинными коричневыми какашками, которые раньше бегали, где хотели, и гадили на мокрый песок во время отлива, пока местные жители, живущие в этих краях, не решили, что с них более чем достаточно, высказав пожелание отправить их туда, куда Макар телят не гонял, как это было сформулировано на общем собрании в местном клубе Раннерупа, и «Вояжер» показался недурным и разумным решением проблемы, и вот сверкающая металлическая банка отлетела от Земли больше, чем на 14 миллиардов километров, да, она, по сути, уже так далеко, что вот-вот покинет пределы нашей Солнечной системы.
Что если, чисто гипотетически, представить себе, что ты сейчас, вечером, накрываешь на стол, открываешь входную дверь, усаживаешься и ждешь, что лобстер окажется на твоей тарелке, но тарелка остается пустой, из этого нельзя, однако, сделать вывод, что лобстеров не существует. Например, на Земле живет миллиард китайцев, если придерживаться обычной математики, осуществив вычисления на счетах, но ты же не станешь искать китайцев в Раннерсе или его окрестностях, где коммунальные службы пилят на улицах заболевшие деревья, не рассчитывай найти там хотя бы одного, однако это не значит, что желтокожие не кишат кишмя в других точках земного шара. Все лобстеры смертны, Гленн смертен, следовательно, Гленн – лобстер.
Королева Тюра велела возвести стену Даневирке, и хотя Даневирке не особо поражает воображение того, кто гулял по Великой китайской стене, а мы там были в прошлом году на экскурсии от так называемой хойсколе, где любой взрослый может поучиться без всяких аттестатов и дипломов, однако Даневирке оправдала ожидания, когда немецкий король заявился со своими немецкими немцами, но под конец Тюре пришлось призвать на подмогу конунга Дана, который проделал весь путь от Зеландии до сюда, а в те времена это было не близко, скажу я вам, это не легкая прогулка на междугородном скором, в котором мы привыкли преодолевать это расстояние в наши дни, и когда немцы получили то, что заслужили, конунг Дан построил отменную королевскую крепость в Лайре с видом на Роскилле-фьорд, где сегодня понатыкана масса длинных мостков с приколоченными кокосовыми циновками, но уже в то время нудисты захватили такие обширные территории, что нужно думать, у них как минимум были таблички, чтобы человек знал, куда он попал, но, заканчивая повествование о Тюре, нужно сказать, что она не давала заржаветь своим воинским навыкам, оттачивая их в лесу на деревьях с помощью всевозможного оружия, так что до купающихся часто доносился ее разгоряченный, воинственно-гневный клич, что, конечно, не могло не приглушить царившие на берегу нудистские радости.
Я утрачиваю часть себя каждый раз, когда пишу стихотворение, в этом есть что-то от смерти. Это так не вяжется с тем, что ты покупаешь кефир в «Ирме», трахаешь маленьких девочек и бегаешь босиком до самого конца октября. Когда стих закончен, все слова на своих местах, и он больше, чем жизнь, я отпускаю его, и он выскальзывает через мою маленькую холодную трубочку, а я возвращаюсь к девочкам и трахаю их, до позднего октября, и бегу в «Ирму» за кефиром, потому что стих – это навязчивая потребность, заставляющая меня покупать девочек в «Ирме», маленьких и босоногих.
Согласно цифровому коду в эсэмэске, найденной на мобильнике, который оставил исчезнувший Гленн Видеманн, человек, которого видели в районе Беллинговского болота, был не кто иной, как Трубадур, и, наверное, это из-за него Гленн бросил на землю все, что было у него в руках, а именно кусок мела, ведь он был школьным учителем, и хотя у его учеников наверняка челюсть отвисла, когда он ушел прямо посреди урока географии, он договорился с самим собой, что пора остановиться, остановись, Гленн, и было уже ничего не поделать, в таком восторге он был от всех этих птах, всех этих Вязаных Пичуг, этих Монгольских Крохотных Жаворонков, этих Клекочущих Орлов Светлой Окраски, и нам нужно представить себе, что, пока Гленн сидел на корточках в сыром болоте, появился этот твой сраный Трубадур, давай же, появляйся, чтоб тебя, и там что-то такое произошло, там, в дебрях кустов, в дебрях самого Гленна, потому что уже во второй раз за этот день, насколько нам известно, он бросил на землю все, что у него было в руках, а именно своего карманного жаворонка и свои крекеры.
Когда приятель одной из дочек Ханса Хенрика выпускает треску, такую, какую ты можешь купить в любом зоомагазине, в бассейн, это переполняет его чашу терпения, поэтому под звуки хорошего органа он вышвыривает их всех вон и немедленно выставляет дом на продажу, так что ты первый, кто видит это объявление на местном «Авито», и что мы в итоге имеем: вилла из желтого камня, плюс флигелек со всей обстановкой, находится в Сеннер Бьерте, с автомобильной трассой поблизости и вонью из подвала, какую вы едва ли найдете где-то еще, кроме портового района Эсбьерга. Кухня с ветхими шкафчиками. Потрясающая угловая гостиная с выходом в сад, обращенный на юго-запад, и к бассейну, оснащенному всем, что ты только можешь себе вообразить, потому что мы живем не во времена Ноя, когда рыбы, которые вообще-то предпочли бы плыть своим ходом, оказались на борту, нет, дорожки, которые ты здесь найдешь, – ведущие к школе, магазинам и улочкам, застроенным виллами и выложенным коврами, – великолепны.
И я, пребывавший в уверенности, что я самый покинутый и одинокий человек в мире, однако это было так только до того момента, как я познакомился с Эдди, который живет и работает на Фронт-стрит, а нигде в Нью-Йорке больше не снимают столько фильмов, как на Фронт-стрит, а Эдди паркует здесь свою машину, поэтому она была в кадре в «Марафонце», где в главной роли Дастин Хоффман, а у Эдди теперь появилась маленькая глупая привычка, о которой он рассказывает по дороге на кухню, – сидеть в темноте зрительного зала и ждать, что его машина скоро появится на экране, настолько одиночество доконало его, и потом он добавляет чуть ли не легко и небрежно, доставая бутылку вина, что это ведь прекрасно, когда у человека есть свой Кинг-Конг. «Свой Кинг-Конг?» – переспрашиваю я. «Да, – говорит он, стоя ко мне спиной. – Если ты заглянешь в спальню, тебе все станет ясно». И я это делаю, заглядываю в спальню, и там и впрямь Кинг-Конг, маленький плюшевый медвежонок на кровати, лапы вывернуты под такими углами, что я не хочу даже произносить этого вслух, торопливо возвращаюсь в гостиную, откуда видно Эдди, разливающего на кухне вино в бокалы. Непринужденным тоном, словно произнося естественнейшие вещи, он говорит, что никогда никуда не ездит без своего Кинг-Конга. «Да, кстати, раз речь зашла про Кинг-Конга, – говорю я, чтобы перевести разговор с маленькой, мерзкой плюшевой игрушки на другую тему, – ремейку Питера Джексона не хватает шарма и драйва первоначальной версии». В общем-то, я говорю, сам толком не представляя себе, к чему я веду, я говорю, что просто хочу домой, вся эта концепция с тем, чтобы взять какую-нибудь зверюшку – пусть это будет бегемот, лягушка, ежик, улитка или медуза, да, или плюшевый медвежонок, как в данном конкретном случае, – и увеличить ее, чтобы посмотреть, что из этого получится, кажется мне слишком странной. Я не знаю, какие чувства испытывает Эдди от этих моих слов, потому что он вдруг совсем притих там, на кухне, что с тобой, Эдди, и в эту секунду начинающейся паники я понимаю, что Эдди на самом деле сидит сейчас в кинозале и высматривает в кадре автомобиль, где на сиденье рядом с водителем одиноко пристроился его медвежонок, этот маленький, жалкий, безжизненный плюшевый комок. Да, именно этим он сейчас занят, Эдди, и бьюсь об заклад, что я успею потихоньку улизнуть отсюда, прежде чем он вернется в гостиную.
Улыбка во весь рот. Я живу в небольшой школе, ее закрыли, это на окраине средней величины провинциального ютландского города. Я не курю, приятен в общении, поддерживаю себя в форме, в прошлом занимался конным спортом. Когда я поселился здесь, все классы стояли пустые, и я купил себе самочку говорящего скворца, ее зовут Пальма, и за три года она выучилась свистеть начало песни «В тот день ушел я на войну», и когда я обхожу здание, а я делаю это несколько раз в день, до меня всегда доносится повторяющая звуки марша трель, заставая меня в наиболее удаленном уголке, то есть в старом спортивном зале, и мне приходится возвращаться через всю школу обратно, чтобы дать Пальме кусочек сахара. Теперь вся эта история происходит и по ночам тоже, Пальма совсем не выносит, когда ее оставляют одну. Со временем я стал уходить из дома реже, но это не проблема, потому что я уже утомился от боулинга в одиночку. И вот тут-то в кадре появляешься ты, приближающаяся медленной походкой.
Если какое-нибудь существо, представляющее органический мир, получает увечье, природа немедленно начинает восполнять потерю. У простейших животных заменяются части тела целиком. Если разделить дождевого червя надвое, то каждая половинка вырастет в целого нового червя. Отрежьте руку морской звезде, и она снова отрастет. Человеческий мозг тоже наделен подобной способностью, благодаря ему у нас есть разные способы защититься от вражеского вторжения и восстановить существующий порядок. И свобода действия отнюдь не ограничивается миром физических явлений, как мы сейчас увидим. Например, персонал «Морской идиллии» говорит Ингрид, что ее мебель занимает в комнате слишком много места, невозможно сделать нормальную уборку, поэтому они перетаскивают ее комод и один из древних стульев, которые она привезла с собой с виллы, вниз, в подвал, но дело этим не заканчивается. Каждое утро, входя с лекарствами на подносе, в то время как ты по соседству натираешь Гленна всевозможными кремами, они наблюдают все ту же картину. Оба стула стоят бок о бок у окна, а комод снова придвинут к стене. Казалось бы, тут истории и конец, однако же нет – способность Ингрид к биологической адаптации порождает непредсказуемые смещения естественно-природного баланса. Когда-нибудь мебель Ингрид наполнит подвал, забьет его битком.
Требуется жизнерадостный помощник с безоговорочно хорошим аппетитом для ухода за инвалидом. В виду расширения квоты на сотрудников муниципалитет Гриндстеда ищет помощника для ухода за инвалидом, с графиком работы круглые сутки с 1 августа 2012 года для Гленна Видеманна, который разбился, прыгнув в Роскильдский фьорд на мелководье. У него повреждена верхняя часть позвоночника, можно сказать, шейные позвонки, так что его руки, ноги, пузыри и кишечник навсегда останутся парализованными. Гленн любит, когда его поднимают повыше, чтобы он мог смотреть в окна комнаты для общего досуга, а когда кто-то из зверьков, живущих в саду, показывается на газоне, бывают случаи, что он пытается пообщаться с этой живностью. Мы ожидаем от вас, что вы со временем начнете принимать во всем активное участие, желательно, чтобы вы влились в одну из групп, с которой Гленн посещает библиотеку и слушает там Вивальди, а также вы должны быть готовы жить с Гленном в палатке под открытым небом, да, и того, кто уже работал на этой должности, просьба больше не обращаться. Поскольку Гленн может шевелить отдельными частями тела, когда его опускают в воду, у вас есть прекрасная возможность расширить свой опыт в данной сфере, плюс мы предлагаем вам тематические занятия в послеобеденные часы, когда персонал делится на группы и совместно чистит белую пластмассовую трубку, идущую от респиратора в горле Гленна к контейнеру, установленному позади инвалидного кресла.
Ты говоришь, что когда тебе было пять лет, ты учился в Хернинге управлять трактором, а теперь ты работаешь электромехаником, ремонтируешь лифты в Копенгагене и ближайших окрестностях, и у тебя все всегда под контролем, без сомнения, я понимаю, да и проблем, по большому счету, никогда никаких не было, пока эта толстуха не застряла в многоэтажке. В Беллахое, да. Ходила за продуктами для большого праздника, который они собирались отмечать в своей еврейской общине, как она потом объяснила, а собака осталась одна в квартире, она позвонила из лифта и дала понять, что съест все мясо, если ее немедленно не вызволят, потому что боится, объяснила она, что оно, мясо, может испортиться, и ты, разумеется, поспешил туда, нет, я и предположить не могу ничего другого, конечно же, ты торопился, но ведь ты был на другом конце города, ты был в Глострупе, оттуда, скажем так, добираться будь здоров сколько, и вот она лежит там, в лифте, но ты не должен упрекать себя, поскольку ни ты, ни я, ни кто-либо другой в данной ситуации не может знать, сколько именно еды было на тот момент, когда они только приступали к трапезе.
Однажды в китайском квартале в дождливый день, такой как сегодня, я видел старуху, полоскавшую в лужах пустые консервные банки, потому что действительность в Китае не знает пустоты, где пустота, там обитают духи, и та китаянка, мурлыкавшая что-то себе под нос, напомнила мне о холодном летнем дне в начале семидесятых, когда я решил испытать себя, переплыв пролив Каттегат между Шелланн-Одденом и Ютландией, на что отваживались только легендарные пловцы через Ла-Манш. Помню, я втер в себя столько жира, что потом еще несколько недель оставлял повсюду пятна. Стартовал я хорошо, но ближе к ютландскому берегу оказался в плену встречных течений и пролежал так несколько часов, не в силах вырваться, в конце концов мне пришлось вскарабкаться в лодку, ведь жизнь не игрушка, да и мы не в игрушечном магазине, так я и сказал старухе-китаянке, сидевшей под дождем на корточках среди луж китайского квартала, жизнь не игрушка, сказал я и потом обстоятельно и неторопливо объяснил ей, что, когда пустые банки – в нашем, современном мире – попадают во вторичную переработку, их сплющивают, сплющивают до такой степени, что наружу вырывается боль, из них бьют фонтанчики боли, так что любой случайно проходящий мимо рискует забрызгать одежду.
Ткни в супруга датской королевы пальцем, так он даже не пошевелится. Больше по этому поводу и сказать нечего. В молодости принц Хенрик пять лет провел во Вьетнаме, где после обеда он, как правило, вышивал конфетно-разноцветные подушечки или сочинял стихи, и мне, собственно, неизвестно, почему его выложили тут на солнышке, а в то время он был известен тем, что называл местных вьетнамцев кучкой маленьких желтолицых дьяволов, les chintoc merdiques, но маленькие желтолицые дьяволы оказались ребята не промах и за годы прорыли под землей несколько длинных ходов, в несколько этажей каждый, со спальными залами, полевыми госпиталями и кухнями, и сейчас они наконец приступили к реализации задуманного и утащили принца под землю, когда он прогуливался в дворцовом парке со своими таксами, и там в подземном мраке они высосали из него все соки, а потом выплюнули все это, пожалуйста, не угодно ли сполоснуть рот, и скоро мне совсем нечего будет сказать, потому что вот уже один из его продолговатых песиков добрался до него и обнюхивает его ногу, в то время как остальные две собаки трусят в направлении открытой двери дворца.
Пока ты прикидывался мертвым, а Бог был занят другими делами, прежде всего, несколькими немцами, тратящими время на то, чтобы жаловаться на цены, я вытащил опухшую ногу из тазика с ледяной водой и поковылял в прихожую, оставляя левой, освобожденной из таза ступней мокрые следы на полу, открыл дверь и впустил лобстера в дом.